Непарад

[Краском]

Нормально он разбирается. Станислав - НЕ реконструктор. Реконструктор - Андрей. Вот меня хоть пытайте - а без гугля всю эту романовскую семейку в порядке родства перечислить эдак сразу и не смогу... Расплодились!.. А если про Гогенцоллернов спросите — так там вообще только про двух Вильгельмов знаю, а кто у них братья-дядья и кузены - под расстрелом не скажу...
Дело в том, что "Великий Князь" - это титул не только братьев ФУНКЦИОНИРУЮЩЕГО царя, но и братьев его отца и даже деда. Так что всё очень запутано.
Здесь скорее надо удивляться - почему реконструктора не насторожило, что указы издаёт некий "царский дядя", а не сам Н2. Но после переноса мозги ещё до конца не включились. Дальше в тексте это будет.

[Краском]

Ещё продолжение

Андрей

Тю, совсем наш Стасик сбрендил! Трещал-трещал с дядькой этим на пулемётных темпах, потом принялся карманы выворачивать, — морда ки-ислая, как лимон жуёт, а потом ка-ак заржёт! Прямо-таки ухохатывается.
— Слышь, Троцкий, ты чё — живого Жирика увидел? Чё за приколы? Расскажи нам, мы тоже хотим повеселиться.
— Повеселишься, до слёз. Ты у нас главный историк и великий реконструктор, значит, должен помнить, когда русско-японская закончилась?
— В сентябре пятого года. Тыща девятьсот который. Вместе в школе проходили, только ты, по ходу прошёл мимо. А чё?
— А то, братец ты мой, что сидим мы тут такие красивые из себя, а на Дальнем Востоке эта самая война вовсю шпарит. «Са-ами взорва-али «Коре-ейца», нами потоплен «Варяг»!» — совершенно немузыкально взвыл Трошицинский. М-да… Не Карузо и точно не Хворостовский. Вбыв бы певуна, да свой, жалко.
— В смысле «шпарит»? — Вмешался в разговор Борис. — Что, и Порт-Артур осаждают?
— Не исключено. Спросить надо.
— И спросим! — Будка, когда захочет, может быть очень въедливым. — А скажите, пан Томаш, Порт-Артур японцы не взяли?
Обходчик, всё это время глядевший на нас с некоторым опасливым подозрением — как люди смотрят на скорбных разумом: «тихий-то он тихий, а ну как бросится?!» — хмыкнул, огладив усы:
— В Артуре москали ещё в начале зимы капитулировали. Пан Бог даст — скоро мир настанет. Але ж я слышу, пан Анджей мувиць, цо до вржесеня война будет? Откуда пан те ведае?
— Предположения такие. Учёные люди говорят.
— Худо. У меня сёстрженец в войске, пока война идёт, увольнения им не будет, а Збыслав свой срок уже выслужил, пора бы уж повертаться в обрат, да и за хозяйство браться. Аглая как мужа схоронила, вовсе больна стала, она меня на семь роков старше, Збышек у нее млодший. А то от Кшиштофа новостей нет, да и то: с той Америки через море и напишет, а везут не скоро. Да и не пишет, холера! Так что лучше было б, если бы царь с микадо скорее мирились. Никакого добра людям от тей войны нема! — Поляк в сердцах хлопнул по столу.
— Эт точно. Как моя бабушка говорила: «кому война, а кому мать родна». А она была мудрая женщина, отец её, а мой прадед, многому научил, хоть в ссылке гимназий не кончала.
Наш гостеприимный хозяин насторожился:
— В ссылке? А за что его сослали?
— Бабушка говорила: за повстанне. Он из дворян вроде бы был, но когда судили — разжаловали, или как это правильно называется. А в ссылке женился, дети появились. Так что я вроде как тоже шляхетскую кровь имею. Видать, потому и дурной такой, со всеми задираюсь, вон, Стас подтвердит, в скольких драках мы с ним были.
Станислав только кивнул, дескать: «было дело!». Он в прошлые времена тоже большой любитель помахаться был, не то, что Будка. Тот до последнего норовил обойтись без кулаков, впрочем, если уж припирало — не тушевался. Но Борька — он вообще такой… метис купчины с дипломатом из старых советских фильмов «про царизм». Но товарищ хороший.
Пан Томаш встал из-за стола:
— За повстанне сослали? Славный у тебя, пан Анджей, пращур.
Подойдя к стене, снял с нее ту самую фотографию в бело-красной рамочке, бережно смахнув со стеклышка пыль невесть как оказавшимся в руках клетчатым платком, вновь вернулся на своё место:
— Мой дзядек, отец и двое вуйков теж повстанцы. В осемьсет шестьдесет тшетем дрались у славного пана Романа Рогиньского. В тем повстанне дзядек и вуйко так и згинелы. Ось лишь картка осталась. Поглядайте: то отец, то дзядек, а с краю — вуйки. А то, посредине — сам пен Рогиньский! Славный был пан!

[Краском]

Хотел спросить: нужно ли давать перевод на современный русский и сноски по фактологии реальной истории и истории "Мира регента Николая Николаевича"? Или это может быть расценено как недоверие к знаниям читателей?

[Римма]

Хотел спросить: нужно ли давать перевод на современный русский и сноски по фактологии реальной истории и истории "Мира регента Николая Николаевича"? Или это может быть расценено как недоверие к знаниям читателей?

Как мне кажется, нужно. Это не недоверие к знаниям читателя, ведб необъятное объять невозможно, иной раз чего-то и забудешь. А факты из параллельной истории еще и ненавязчиво покажукт, чем этот мир от РеИ отличается и куда паровоз истории уже завез по другой пути.

[Цоккер]

— Слава Йсу, пан Станислав

Слово практически непроизносимое. Нет ли здесь опечатки? Может быть, заменить на "Йезусу"?

[Краском]

Нормально произносимое слово, поверьте. Я сам его употребляю, благо "бабушка из семьи сосланных" - это наше семейное и устаревший польский в доме всё моё детство/юность звучал. Там вообще с польской составляющей много всякого...
А вот "Йезус" действительно не произносится, выговаривается как "Езус", "Й" проглатывается.

[Краском]

Как мне кажется, нужно.

Спасибо, наверное, так и будет

[Цоккер]

Нормально произносимое слово, поверьте.

Может быть, Вы произносите его ЧУТЬ-ЧУТЬ иначе, например, как "Йису" или "Йесу"? Тогда слово произносится нормально.
В русском языке, если первая буква в слове - Й, то за ней всегда следует гласная: йорк, йод, йена, йети... Это обеспечивает "произносимость" слова. А на сочетании "Й плюс согласная" язык "спотыкается".

А вот "Йезус" действительно не произносится, выговаривается как "Езус", "Й" проглатывается.

К предположению "Йезус", а не "Езус" меня подтолкнула буква Й

[Краском]

Видимо. дело в привычке. Не вы первый, кто говорит, что в польских словах слишком много согласных, а то и шипящих, подряд. Что поделать!

[Краском]

Борис

Сидели мы за столом у пана Томаша довольно долго, уж точно — за полночь. Слушали больше, чем говорили: оказывается, у Лучицкого был, как у многих поляков, свой «пунктик» на почве национальной гордости: больно любил дядька повествования о геройском участии своих родичей в Январском восстании поляков против царя. А поскольку жил одиноко, то найдя в нашем лице «свежие уши», оторвался по полной. Наконец, обходчик уложил нас ночевать, сам же ушёл, по его словам, «проверять путь». Да, по зимнему времени вдоль рельсов ходить, на насыпи, глее самый ветер — удовольствие маленькое. Но раз уж человек себе такую работу выбрал, никто не виноват.
Как только хозяин нас оставил, Трошицинский «обрадовал» новостью, что мы втроём имеем редкую возможность стать свидетелями грандиозных исторических событий начала двадцатого века. И не только свидетелями, но и участниками. Оказывается, на дворе — не то девятьсот четвёртый. Не то девятьсот пятый год со всеми «прелестями» вроде первой революции, реакции и поражением в русско-японской. А через недолгое время предстоит Первая Мировая, ещё пара революций, гражданская, голод, НЭП, коллективизация-индустриализация-оккупация, Вторая Мировая и прочее-прочее-прочее… В общем, мы ещё не старые и до смерти Сталина, теоретически, имеем возможность дожить. Но ввиду всех этих перпетий — возможность далеко не стопроцентную. И даже не тридцати… А оно нам надо? Как мне, так не очень.
В первый момент я Стасу не поверил, но Дрей Ю подтвердил, что тоже склонялся к подобному мнению: по крайней мере мы никак не можем быть в нашем столетии по целому «букету» признаков. А Андрюха у нас — признанный спец по истории, в локальном, конечно, масштабе. Вот же не было печали! И что теперь делать? У меня через неделю зарплата с премией должна быть, хотел отложить на отпуск в июне. А теперь кто мои денежки получит? Да и в Пальма-де-Майорка во времена царизма самолёты не летали!
И вообще: что мы тут делать будем: без работы, документов, денег? Вагоны разгружать? Не согласен. Да и начнётся революция — всяких там грузчиков-катальщиков первых будут казаки нагайками пороть, и разбираться не станут, тот-не тот. Да и в свете предстоящих войн что-то мне не хочется здесь находится. Как я понял, мы сейчас в польских землях России, а тут с четырнадцатого до двадцатого всяческий народ будет шляться довольно активно. С кавалерией, пушками и танками. И активно же это всё друг по дружке применять. Я уже видел такое: АТО называется. Но тогда повезло находиться в защищённом месте и на достаточном удалении от передовых позиций ВСУ. А до тылов группировки русские то ли не доставали, то ли не считали нужным стрелять. Нет уж, господа, возвращайте меня обратно!
— Парни, так вы это серьёзно, что ли? И про перенос во времени, и про царские всякие дела?
— Куда уж серьёзнее… — Трошицинский был мрачен, как дух подземелья. — Нужно решать, чего делать будем.
— А обратно, в наше время, никак?
Андрей криво ухмыльнулся:
— Не скажу, что мы столько не выпьем: опыт показывает, что выпить в три горла мы можем достаточно. Вот только в Российской Империи, да, думаю, и во всём остальном цивилизованном, а также колониальном мире, пока что на текущий момент истории не построены высоковольтные ЛЭП, по которым некоторые профессионалы микрофона и видеокамеры имеют возможность вести столь меткий снайперский огонь. Да и ружью стаськиному пришла мататумба, как все мы знаем? Это теперь не оружие для древних охотничьих забав, а прикрученный к обугленной деревяхе стальной предмет, полностью лишенный функционала, зато покрытый прекрасными радужными разводами в стиле столь нелюбимого Кукурузником абстракционизма!
— А чего сразу я? Чуть что — сразу Будкис, Будкис!
— Ну, не мы тогда стреляли, это есть факт, месье Дюк!
Да, тут Андрей, конечно, прав… Но я же не нарочно!