Тропой мужества

[Валентинович]

Продолжение Главы-5 пост № 46

- Нам надо сделать перерыв, - сказал Сергей.
- Что? – вздрогнул Паша.
- Перерыв в выходах надо сделать, говорю.
Свешников удивленно заморгал.
- Понимаешь, Паш, - начал объяснять Жуков, - как выяснилось, мы тут здорово лопухнулись с защитой. Разряд молнии просадил сеть, бесперебойник на копме отработал отлично, а питание аппарата отрубилось. Хорошо, что ты уже тут был, а если еще там?
Свешников вздрогнул. Явно представляя – что бы случилось.
- Вот именно! – кивнул Сергей. - Надо нам защиту и на аппарат поставить.
- И кушетку заменить на более удобную, - добавил Вася. – В идеале матрас водяной или воздушный. А то пролежней появится…
Паша задумался.
- Я тут когда вас ждал, - наконец сказал он, - прикидывал всякое. Программу можно было еще до первого запуска упростить, но в свете открывшихся возможностей аппарата, программу управления потянет даже дешевый ноут, а бесперебойник можно включить в защиту аппарата.
- Надо прикинуть, сколько протянет бесперебойник при отсутствии напряжения в сети. – Сказал Сергей. - Хорошо бы бензогенератор заиметь.
- И где его поставить? – хмыкнул Вася.
- Придумаем. В идеале аппарат надо переносить. А ну как закончим, нас отсюда турнут?
- Вполне возможно, - согласился Паша. – Только куда переносить?
- Придумаем что-нибудь, - пожал плечами Жуков. – А сейчас давайте по домам. На завтра две задачи - сборка второго аппарата и поиск несоответствия сборки в этом.
- Я задержусь, ребят. Мне с утра в поликлинику. Анализы сдать.
- А, да! – вспомнил Жуков. – Виктор Михайлович говорил.
Друзья отключили приборы вышли и заперли обе двери.
***
Свешников откинулся на спинку и устало потер лицо. Символы на мониторе уже прыгали в глазах. Он проверил программу уже три раза, тщательно сверяясь со своими записями. Где-же происходит сбой, что заставляет аппарат работать на перенос? Ответа пока не было.
Друзья тоже кряхтели, поверяя аппарат. Вооруженные тестерами они прозванивали жгуты проводов и разводку датчиков.
- С шинами все в порядке. – Буркнул Сергей. – Два раза прозвонил.
- С датчиками тоже, - отозвался Вася, - но проверил только раз. Тут на схеме я немного скосил, когда зарисовывал, но вроде все правильно.
- Вроде? – прищурился Сергей.
- Ну да… - пожал плечами Маргелов.
Свешников посмотрел на друзей, хмыкнул, поднялся и направился в угол лаборатории, где на столе беспорядочно лежали справочники и тетради. Там же лежали распечатанные сведения о движениях немецких войск и прочие данные. Просто так было удобнее. И читать и запоминать.
- Где-то тут наши первичные записи лежат, - пробормотал Паша, разгребая завал, откладывая скрепленные листы и просматривая тетради. – Ага, вот мои записи, а это ваши.
Свешников передал тетради друзьям и, просматривая свою, присел перед монитором.
- Вроде тоже самое… - пробормотал он. - О!
- Что?
- Коэффициенты выставлены не те. Смотри. – И Паша ткнул в тетрадь, затем показал на монитор. – И сравни с этими.
- Двадцать девять девятнадцать пятьдесят три … - прочитал Сергей.
- А тут? – Свешников показал на группу цифр в программе. – Другие. Как же это я так?
- Еп! – ругнулся Вася. - Нашел!
Друзья обернулись к нему.
- Ошибка в расположении датчиков, - пояснил Маргелов. - Последовательность в подключении не та.
- Два несоответствия имеются. – Сказал Паша. – Серег, ты сверь разводку шин, а ну тоже ошибся.
- Думаешь?
- Как говорится – Бог троицу любит. Ты вполне мог при перезарисовке ошибиться.
Жуков начал сравнивать записи, но скоро плюнул и, взяв тестер, начал прозванивать контакты, сверяясь с первичными записями. Вскоре хмыкнул.
- Ну?
- Гну, - ответил Жуков. – Мы все залетчики. Смотри – последовательность включения шин другая. Но! – Сергей поднял палец. – Если бы аппарат работал как задумано, то разницы как включены шины нет. Однако, разница может и влиять вкупе с другим расположением датчиков и иной работой программы.
Жуков вопросительно посмотрел на Свешникова.
- Вполне возможно, - согласился тот.
- Проверим? – предложил Маргелов.
- Обязательно! Но! - Сергей вновь наставительно поднял палец. – Скопируем управляющую программу на мой ноут, монитор подключим к нему вторым экраном, монитор. По нему проконтролируем работу проги. Бесперебойник включим в цепь питания аппарта. Гроза вроде закончилась, но побережемся. Далее - исправляем одну из «ошибок» и проверяем работу. Если переноса не будет, то это и есть ошибка.
- Согласен, - кивнул Паша. – Если перенос будет, то пока кто-то в прошлом, остальные собирают дубликат. А то время нас поджимает, скоро отчитываться.
Со стола убрали все лишнее. С компа на ноутбук скопировали управляющую программу, подключили аппарат к ноутбуку. Пришлось повозиться, но справились. Всю коммутацию свели в общий жгут и закрепили скотчем, чтобы нечаянно не задеть. На экране ноута окно программы, на мониторе Павел вывел окно для контроля параметров. Первый тестовый запуск показал - ноут вполне справляется.
Кушетку убрали, вместо нее поставили кресло, разобрав его и расположив сиденье и спинку горизонтально. Зафиксировали все саморезами для крепости. Дополнительно постелили пару имеющихся пледов.
- Ну, хоть как-то, - довольно хмыкнул Жуков, разглядывая результат.
- Все одно спину отлежишь. – И Маргелов поежился, видимо вспоминая свое возвращение.
- Не идеал, - согласился Сергей, - но лежать удобней, чем на том бревне. На кушетку долго не выдержишь, а для снимков вполне подойдет.
- Кардиограф нам бы не помешал. – Неожиданно произнес Свешников.
- По ритму сердца состояние контролировать? – догадался Сергей. – Не помешал бы.
- Зачем кардиограф? – не понял Вася.
- После операций я… то есть Миша устал, и Валерий Семенович отправил нас отдыхать. На пару часов. Так я, то есть Миша уснул. И я видел сон. В чужом теле! Сам сон не помню, только часть. Я слышал, как ты Серег меня пытался разбудить. Потом, уже просыпаясь, слышал, как Вася посоветовал подождать.
Друзья удивленно переглянулись.
- Сон во сне, - произнес Маргелов потрясенно. – С ума сойти!
- Это значит - имеется не просто связь, а двухсторонняя связь. Блин, как подобное объяснить? Сознание в прошлом, видит чужие сны, а тело слышит – что рядом говорят?
- Думаю только в определенном состоянии, - сказал Свешников. – В какой-то части сна, например. Кстати, спасибо.
- За что?
- Ты меня разбудил. Миша же еще спал, и мне пришлось бороться с сонным телом. А еще тащить Вилму наружу. Авианалет был на обоз, бомбы падали больше на опушке, но осколки долетали до палаток. Только сейчас вспомнил – пробегая мимо, видел много прорех от осколков в той палатке, где отдыхал. Любой из них мог попасть в нас…
Паша тяжело вздохнул. Лицо его вновь стало грустным.
- Что было - то было. Надо делом заняться. Думай о нем, Паша.
- Постараюсь, - вновь вздохнул Свешников. – А кардиограф нам бы не помешал.
- Отца попрошу, - сказал Жуков. – Поможет. Вася, кидаем жребий – кто из нас пойдет в прошлое. Паша исключается. – Добавил он, на вскинувшегося Свешникова. – Ты только оттуда.

[ВинипегНави]

- Я тут(,) когда вас ждал, - наконец сказал он, - прикидывал всякое.

Программу можно было еще до первого запуска упростить, но в свете открывшихся возможностей аппарата, (рек.)программу управления потянет даже дешевый ноут, а бесперебойник можно включить в защиту аппарата.

Авторское выделение обстоятельств, столь знакомое мне по чиновничьим инструкциям, оправдано, но... Здесь есть то самое "но", которое Вы запятой отделяете от главного действия сюжета. Либо "но программу потянет", либо "но в свете". Я математик, а потому не люблю вашу авторскую вольность.

- Надо прикинуть, сколько протянет бесперебойник при отсутствии напряжения в сети. – Сказал Сергей. - Хорошо бы бензогенератор заиметь.

А с чего такая честь: заглавная? Ну и точка? А где абзац? А где двоеточие? Просто оформите прямую речь без провоцирования вопросов.

Вооруженные тестерами(,) они прозванивали жгуты проводов и разводку датчиков.

- С шинами все в порядке. – Буркнул Сергей. – Два раза прозвонил.

Я всё понимаю: букву "ё" дискриминируем, упрощаем язык, и прочие извращения. Но делать отдельным предложением "Буркнул Сергей" - достижение литературы? Это же простая констатация принадлежности слов персонажа при оформлении прямой речи.
В свете новых веяний точка возможна только перед словами типа "Сергей потряс тестером в знак уже дважды проделанной работы". Разницу чувствуете?
(Не слишком ли резко критикую? )

Там же лежали распечатанные сведения о движениях немецких войск и прочие данные. Просто так было удобнее. И читать и запоминать.

Спасибо! За отсутствие запятой спасибо! Тут единая фраза! Но если бы поставили запятую, я бы не смог возразить.

- Коэффициенты выставлены не те. Смотри. – И Паша ткнул в тетрадь, затем показал на монитор. – И сравни с этими.

Хоть я и против новых веяний, но здесь формально такая пунктуация возможна. Правда, только формально: ведь союз "и" - да ещё с заглавной буквы - конкретно подвисает.

- Два несоответствия имеются. – Сказал Паша. – Серег, ты сверь разводку шин, а ну тоже ошибся.

Однако, разница может и влиять вкупе с другим расположением датчиков и иной работой программы.

Забудьте про запятую после союза, равнозначного "но", в начале предложения. "Однако" не может быть вводным в начале предложения.

- Обязательно! Но! - Сергей вновь наставительно поднял палец. – Скопируем управляющую программу на мой ноут, монитор подключим к нему вторым экраном, монитор. По нему проконтролируем работу проги. Бесперебойник включим в цепь питания аппар(а)та.

Зачем обращение "монитор"? Может, Вы имели ввиду "монитором", но тогда запятая к чему?
Ну и про опечатку не забудьте.

На экране ноута окно программы, на мониторе Павел вывел окно для контроля параметров.

О чём речь? Окон перебор! Впрочем, как и с экранами и мониторами! ЧЕРЕСЧУР!

Кушетку убрали, вместо нее поставили кресло, разобрав его и расположив сиденье и спинку горизонтально.

Кого разобрали? Только что поставили кресло, но тут же его же и трансформировали. Зачем?
Насколько я понял, нужна была горизонтальная плоскость. Чем кушетка плоха, чтобы для той же цели курочить кресло? Я помню такие кресла - сам в них спал у бабушки - но как же была плоха кушетка, чтобы кресло на саморезах стало лучшей альтернативой?

- Все одно спину отлежишь. – И Маргелов поежился, видимо вспоминая свое возвращение.

Это вводное соответственно правилу может избежать выделения (внутри выделенного деепричастного оборота), но мне трудно читать "видимые (в прямом смысле) воспоминания".

- Кардиограф нам бы не помешал. – Неожиданно произнес Свешников.

- После операций я… то есть Миша устал, и Валерий Семенович отправил нас отдыхать. На пару часов. Так я, то есть Миша(,) уснул.

В первом случае я сдержался из-за многоточия, но второй - чистый.

- Сон во сне, (!)- произнес Маргелов потрясенно. – С ума сойти!

Слова автора не соответствуют запятой после реплики.

- Отца попрошу, - сказал Жуков. – Поможет. Вася, кидаем жребий – кто из нас пойдет в прошлое. Паша исключается. – Добавил он, на вскинувшегося Свешникова. – Ты только оттуда.

[Валентинович]

(Не слишком ли резко критикую? )

Нормально. Вычиткой, как ни странно, заниматься некогда.

***
В чем сила, брат? Эта мысль удивляла. Откуда она? Какой брат? Братьев Антон не имел, был единственным ребенком в семье. Почему эта мысль терзает сознание уже целый час? Впрочем, кроме странного вопроса мучений добавляли голод и жажда. Если голод иногда отступал из-за боли в раненой руке, то жажда мучила постоянно.
В чем же сила, брат? В правде! Странно звучит, но признать - логично. Вся сила в правде. Не поспоришь. Но чертова жажда...
Вчера остатки батальона вышли к хутору. Его хозяин, древний дед, долго ворчал на незваных гостей, но отдохнуть и привести себя в относительный порядок дал. Вот с продуктами не помог. Единственно, расщедрился вяленой рыбой. Каждому досталось по пять рыбешек. Хоть она была не особо соленой, однако пить после нее все равно хотелось. И от голода не спасло, только усугубило. Набранная на хуторе вода быстро закончилась, теперь из-за жары и жажды страдали все, особенно имеющие ранения. Как назло, на пути ни речки, ни маленького ручья не попадалось.
Странно, но было страшно. Вроде бы уже отбоялся своё. Еще в первый налет, когда немецкий пикировщик казалось, падал прямо на него. С жутким воем, пробирающем до самых печенок. И близкие взрывы бомб вколачивали этот страх в мечущееся сознание, и земля с каждым ударом подбрасывала ее вверх, а в голове гудел царь-колокол. Тогда уже думал - ничего страшнее авианалета нет. Думал...
Под шквальным огнем в атаку подняться, повести за собой, показывая пример, как комиссар, как коммунист, наконец! Лишь одно это помогло обуздать свой страх. А потом... а потом он увидел смерть. Нет, не так - Смерть. На его глазах бойца буквально разорвало на части. И паническая мысль - вдруг и меня так же... ноги предательски ослабли...
Удалось побороть, подавить и загнать этот страх вглубь. Никуда он не делся. Не избавиться от него. Может поэтому опять страшно? Может именно в этом ответ на вопрос - в чем сила? В способности побороть свой страх. И вновь этот страх. Как с ним бороться? Вся сила воли уходит на то, чтобы держать его в глубине. И что-то еще... чужое, тоже странное. Мысли эти, мешающие внимательно следить за обстановкой, за разговорами бойцов, за тропой, которая, то есть, то её нет...
Шли в основном через лес, на восток, к грохочущей канонаде. Там свои, там еда, там отдых, а главное уверенность во всем.
Чертов лес... так трудно идти...
Иванцов не представлял, что леса может быть так много. Ни дороги, ни маленькой тропки. Коренной москвич в настоящем лесу-то ни разу не был. Парки и скверы Москвы не идут ни в какое сравнение с этой чащей. По рассказам друзей бывавших в Сибири тайга это вообще что-то непроходимое. Тут явно не сибирская тайга, но и не парк в Сокольниках. Сухие упавшие ветки, прошлогодняя листва, поваленные ветром деревья, густой подлесок, все это затрудняло проход. Но деваться некуда. Иногда они выходили к малозаметным тропкам, но эти тропы были проложены не людьми. Боец Бесхребетный пояснил - по этим тропам ходит зверьё. Даже двигаясь по ним, надо внимательно следить за тем, куда наступаешь. Выворотни, ямки, норы, все это, по словам бойца Бесхребетного представляло опасность. Можно повредить ноги, а ноги всегда важны в лесу, особенно в их положении.
Двигались цепочкой. Первыми шли бойцы из их батальона. Семь человек 'тропили' путь, за ними шли трое легкораненых. Перед Иванцовым двигался боец Ушаков. Он вместе с Бесхребетным прибился к группе возглавляемой комиссаром два дня назад. За двое суток произошло многое, и Иванцов постоянно следил за этими бойцами, по документам из соседнего полка. Два разных человека. Если Ушаков был общительным, грамотным, а главное комсомольцем, да еще комсоргом роты, то Бесхребетный являлся полной противоположностью. Постоянно угрюм. Беспартийный. Мало разговаривал, на вопросы отвечал односложно. Иногда начинал бурчать что-то под нос. Но несмотря ни на что, свое дело знал, а главное хорошо ориентировался и умел ходить по лесу. Охотник - кратко пояснил он. На что Ушаков только усмехнулся. Иванцов давно заметил - комсорг поглядывал на Бесхребетного неприязненно. Ясно, что отношения между двумя бойцами не очень.
Впереди раздался треск - кто-то из впереди идущих опять наступил на сухую ветку. Позади раздраженно забурчал Бесхребетный. Нелюдимость начала раздражать, но в этот раз он был прав, можно и внимательнее быть. Красноармейцы старались не шуметь, но какое там. Идущий позади Бесхребетный вообще никаких звуков при движении не издавал - ни шелеста листвы, ни хрустящих звуков. Как это возможно, Иванцов не представлял. Может и вышло бы и у него идти тихо. Не мешала бы жажда, не терзал бы голод. Боль вот в плече поутихла, лишь немного отдавалось дерганьем при каждом шаге. Воды бы из колодца, чистой, холодной, а потом...
Что говорить - усталость, голод и жажда потихоньку делали своё дело. Моральный дух падал. И часто слышались недоуменные разговоры - где же наша непобедимая и легендарная? Почему до сих пор нет сокрушающего удара по врагу? Возникали и пораженческие разговоры, кои с молчаливого одобрения комиссара сразу пресекались комсоргом Ушаковым. Он единственный, кто подбадривал товарищей на всем пути. В противоположность ему ворчал всегда нелюдимый боец Бесхребетный.
- Брось нести глупости! - раздраженно рявкнул Ушаков. В очередной раз.
- Глупо было стрелять последними патронами по вражеской колонне...
В том бою они потеряли убитыми одиннадцать человек, пятеро получили тяжелые ранения и четверо легкие, включая комиссара. Остатки батальона враз уменьшилась наполовину. Потери врага, если оценивать объективно, были несоразмерны. Интересно, откуда такие мысли про объективность?... Немцы долго преследовали отходящий отряд. И только благодаря бойцу Бесхребетному, удалось оторваться от погони. А тяжелораненые умерли. Ни лекарств, ни бинтов. Стоило ли начинать тот бой, или не стоило, теперь на ходу пояснял Бесхребетный:
- Патронов бы побольше, гранат, да пулеметов пару, тогда стоило. А у нас чего? По пять патронов на винтовку, и все. А гонору на дивизию. Вот и результат...
- Несознательные разговоры ведешь, - процедил Ушаков оборачиваясь. - По-твоему, пусть враг нашу землю топчет? Ведь так, товарищ батальонный комиссар?
- Почти. Но боец Бесхребетный иногда дело говорить. - Сказал Иванцов и вдруг понял, что собирался произнести совсем другое.
- Хм... - смутился комсорг. - Все-равно несознательно утверждать, что уничтожать врага при любых обстоятельствах плохо.
'Он идиот?' - всплыло в голове, и Иванцов очень удивился, хотя понимал - Ушаков тут не совсем прав. Однако откуда такие мысли возникают?
- Сознательный-несознательный, - ворчал Бесхребетный, - я более твоего в воинском деле разумею. Чай, третий год служу. С умом воевать надо. С умом! А ты лишь на собраниях баять горазд.
- Именно поэтому ты не командир до сих пор? Мало того не сознательный, так еще врагу сочувствующий.
- Ты говори, да не заговаривайся! - зло ответил Бесхребетный.
Ушаков тем временем отпустил ветку, которую придержал, проходя куст, и она хлестко ударила Иванцова. Аккурат в раненое плечо. Комиссар вскрикнул от вспыхнувшей боли, ноги подогнулись и он повалился назад.
Еще падая Иванцов ощутил, как его подхватили и, придерживая, мягко опустили правее тропы. Слева оказался трухлявый пень. Выходит, за малым об него не ударился? Позади был лишь Бесхребетный, так это он, значит, не дал упасть.
- Говорил же! - буркнул тот. - Голова твоя пустая.
- Товарищ батальонный комиссар! - Ушаков оказался рядом, оттолкнув Бесхребетного. - Простите, я не нарочно.
- Да ничего, - прохрипел Иванцов в ответ. - Я б тоже сплоховал.
По лицам собравшихся вокруг бойцов читалось тоже самое. Веток никто не придерживал, как не напоминал об этом Бесхребетный.
- Больно? Давайте посмотрю. - И Ушаков потянул узел.
В плечо стрельнуло такой болью, что сознание померкло.
'Вот, даун!' - промелькнула злая мысль через боль. Кто это сказал, Иванцов не понял. И кто такой даун?
- Отойди, - буркнул Бесхребетный. Даже хлопнул по руке комсорга, пресекая новую попытку развязать узел. - Не снимают так, тютя! Нежно надо, нежно.
Ушаков ничего не сказал, лишь зыркнул зло.
А боец осмотрел бинт, вздохнул и произнес:
- Узел затянут, - при этом на Ушакова взглянул с укором, - придется повозиться. Привал, товарищи.
Никто с места не двинулся, а лицо комсорга стало пунцовым. Явно читалось - чего раскомандовался? Иванцов посмотрел на лица других красноармейцев. Да-а-а, похоже, никто Бесхребетному не доверяет. Плохо. А вроде недавно отношения были другими.
- Привал, товарищи. - Прохрипел Антон. - Снимай бинт, боец.
Распутав узел, Бесхребетный осторожно размотал повязку. Тампон сразу снимать не стал. Он снял свой сидор, распутал узел и достал фляжку. Взболтнул - внутри всплеснулось. Все уставились на него и невольно сглотнули - свои фляжки были пусты, воду выпили давно. Тем временем боец снял крышку и тонкой струйкой намочил тампон. Затем протянул фляжку Иванцову.
- Выпейте, товарищ батальонный комиссар.
Пока Иванцов допивал те капли, что остались, Бесхребетный, осторожно отвел тампон от раны, взглянул на неё и нахмурился. Комиссару не видно - прилетело со стороны спины слева.
- Что там? - хрипло спросил Антон. - Болит...
- Если болит, значит заживает. Перебинтовать бы.
Бесхребетный явно врал. Антону это стало ясно сразу. Назло, или не хочет расстраивать? Зря. Правду надо говорить. Всегда, надо говорить правду. Ведь вся сила в ней. Странно. Каким-то не своим, а чужим чувством, Иванцов понимал, что его легкое ранение перетекло в тяжелое.
- Опиши мне рану, - неожиданно для себя сказал Антон. - Только правду, что там у меня?
- Гной течет, товарищ батальонный комиссар.
- Стоп, давай без чинов. Просто рассказывай, что видишь.
- Кожа местами белая местами цветом как земля, - начал тихо говорить боец. - Края сначала темнокрасные, потом черные. Много гноя течет.
Бесхребетный говорил тихо намеренно, чтобы не слышали другие бойцы. Антон это сразу понял. Значит что - сепсис? Иванцов читал как-то медицинский справочник от скуки и об заражении крови знал. Вот откуда ему известны симптомы? А что там с симптомами? Недомогание? Так сколько верст отмахали, да по лесу-то! Тошнота? Не тошнит вроде. Язык сухой. Ну так жара и не пил давно. О тех каплях что были во фляжке можно не упоминать. Понос? Иванцов удивленно хмыкнул - с чего? Ел давно, так что нечем. Температура? Вроде имеется, но какая?
- Я тут по пути ветлу видел, - сказал боец, - и лопух вроде.
- Зачем лопух и что за ветла? - Влез постоянно прислушивающийся к разговору Ушаков.
- Ветла это ива. - Ответил Бесхребетный. - Её кора жар сбивает. А корни лопуха есть можно. Как морковку, только вкус не тот. Жаль, полян не попалось, можно было Иван-чая набрать. Его листья как чай заваривать можно, а корни есть, вкус как у капусты. Жаль липы в этом лесу нет.
- А у липы-то что? Тоже корни съедобные? - съязвил комсорг.
Бойцы вокруг засмеялись.
- Из коры липы не только мочало выходит, - наставительно сказал Бесхребетный, - часть её вполне съедобна. Не то что сосновая. Эту лучше поджаривать.
Иванцов откровенно наслаждался очумелым видом бойцов.

[Валентинович]

И тут он смутился. Все сказанное Бесхребетным было знакомо, даже больше, Антон знал – это основы выживания в лесу. Откуда, если он и леса-то не видел? Странно. И про съедобную древесину он оказывается знает, и про лопух с осокой…
Боль накатина внезапно, блокируя всякие мысли, в глазах потемнело.
- Товарищ батальонный комиссар, - встревожился боец, - что с вами?
- Больно.
- Надо боль чем-то унять … - пробормотал Бесхребетный. – И перебинтовать.
И вновь на лице бойца озабоченность. Вид раны ему определенно не нравится. Антон сам понимал – без квалифицированной медицинской помощи в ближайшее время сепсис разовьется и начнется обратный отчет последних дней жизни. Даже не дней – часов. Но где взять лекарства? Вновь накатил страх. Потребовалось усилие, чтоб он не отразился внешне. Тем временем боец выбрал наиболее чистую часть бинта, оторвал и прикрыл рану. Остальное скомкал.
- Постарайтесь не шевелиться, товарищ батальонный комиссар, - сказал Бесхребетный, - хорошо бы мха найти иль еще какой травки.
Иванцова «травка» почему-то развеселила, а Ушаков ехидно спросил;
- Мох тоже можно есть?
- Можно, если очень хочется, – невозмутимо ответил Бесхребетный. - Беременные бабы вон и известь с глиной случается едят. Все углы с печей сгрызают.
Бойцы рассмеялись, некоторые, вспомнили случаи со своими женами. А вот Ушаков покраснел. Ясно-дело не женатый.
- Мох может дезинфицировать рану, - неожиданно для себя сказал Иванцов.
- Правильно! – удивился Бесхребетный. – Его вместо ваты в тампон кладут.
Он поднял винтовку и положил её рядом с комиссаром.
- Вот пусть у вас побудет. С мосинкой в лесу ходить неудобно, а надо быстро, - боец кивнул в сторону. - Я схожу вон туда и гляну – там должна быть ложбина, и возможно родник. Заодно разведаю - что и как.
- Действуй, - кивнул Иванцов.
Бесхребетный поднялся, скинул свой вещь-мешок, положив его рядом с винтовкой, прошел мимо куста орешника и… будто растворился в зелени. Ушаков вскочил, кинулся к орешнику и остановился, словно наткнулся на препятствие. Он растерянно осмотрел чащу и повернулся.
- Вот лешак! – потрясенно произнес он. – Пропал…
На лицах бойцов было написано то же самое.
- Как он это делает? - спросил боец Самаркин.
- Охотник, - пояснил Иванцов. Его почему-то не очень удивило то, как ушел в лес Бесхребетный. Где-то в глубине сознания витала мысль, что и он так может. Мог бы…
- Подозрительно… - пробормотал Ушаков, отвлекая комиссара от своих мыслей.
- Что? – спросил Антон.
- Эти умения у бойца Бесхребетного. И то, что он бурчал по дороге.
- Насчет умений мне ясно, - сказал Иванцов, - так все опытные охотники умеют, иначе без добычи останутся. А что он там бурчал?
- Я слышал, что он бурчал! – заявил комсорг. – Он думал - никто не слышал, а я все слышал. И вчера и сегодня. Он говорил – просрали, так и говорил – просрали нападение врага. Значит - он сомневался в товарище Сталине. Он сомневался в мощи нашей Рабоче-Крестьянской Красной Армии. А это говорит только об одном – он враг!
- Но-но, товарищ боец! – нахмурился Иванцов. – Такие заявления преждевременны, даже больше – вредны! Нашим положением все не довольны. Голод, усталость и неизвестность – вот причина таких разговоров.
- Так точно, товарищ батальонный комиссар! - голос Ушакова зазвенел. - Все разговоры по наше трудное положение надо прекратить! Мы бойцы Рабоче-Крестьянской Красной Армии, должны… нет должны, а обязаны стойко переносить трудности… - тут комсорг сбился, но тут же нашелся, - и временные лишения. Не сегодня-завтра Красная Армия нанесет сокрушающий удар. Выбьет врага с советской земли, а немецкие рабочие возьмут оружие и вместе с нашей армией свергнут гнет Гитлера и всех марионеток империалистов.
- Вот это правильно, - кивнул Иванцов.
А в голове закружились мысли, которые испугали Антона. Удар Красной Армии, которого так ждут случится нескоро. Только в начале декабря Красная Армия нанесет немцам сокрушающий удар. И этих ударов еще будет много, но… дальнейшая мысль вообще ввергла Иванцова в состояние паники. Откуда они вообще? Причем в правдивости того что будет сомнений не было. И это пугало больше всего. С большим трудом подавив порывы панического страха, комиссар вытер выступившую испарину на лице, и осмотрелся. Похоже никто на его мимику особого внимания не обратил, приняв за очередной приступ боли.
- Я хотел бы еще сказать про бойца Бесхребетного, товарищ батальонный комиссар, - сказал Ушаков громко, - и хочу, чтоб это слышали все бойцы. Он сын кулака. Мне об этом наш политрук говорил.
Эта новость удивила всех. Однако в глубине сознания Антона появилась мысль – «Ну и что?». Как что? Это многое меняет. Уже доверять бойцу никак нельзя. «Уверен?». Вновь потребовалось усилие, чтобы подавить эти странные мысли. Что же со мной происходит – думал Иванцов.
- Вы понимаете, что это значит? – тем временем продолжал Ушаков. – Сын врага народа – раз, умеет по лесу ходить – два, ведет пораженческие разговоры – три. Да еще ушел один, причем так, что никто не увидел куда именно.
- Думаешь, к немцам побежал? – спросил боец Самаркин.
- Именно! – кивнул комсорг.
- Так, стоп! – неожиданно для себя вмешался Иванцов. – Если бы боец Бесхребетный намеревался сдать нас врагу, то не стал бы уводить нас вглубь леса – это раз. Ушел он на разведку, оставив свою винтовку тут – это два. То, что он сын кулака… - Антон на мгновение задумался, одна мысль не давала покоя, - еще товарищ Сталин говорил – дети за родителей не отвечают.
- Ну… - смутился Ушаков, - возможно патронов нет. Разрешите, товарищ батальонный комиссар?
После утвердительного кивка Иванцова, комсорг взял винтовку и сдвинул затвор.
- Полный магазин, - удивился Ушаков. – Но это ничего не меняет.
- Зря его отпустили одного, - сказал боец Бабенко.
- И что теперь делать?
Бойцы заговорили разом. Каждый предлагал свой вариант дальнейших действий. Начался спор. Иванцов морщился. У него было решение, но было и сомнение. Правильно ли именно так поступить? В первый раз в жизни он сомневался. Раньше все принятые решения казались правильными, и сомнений не было, а тут…

[Валентинович]

Эпизод с комиссаром пока отложил.

***
Внезапная матерная тирада отвлекла лейтенанта от тяжких дум.
- Что случилось? – встрепенулся Петров, с удивлением замечая, что полуторка остановилась.
- Колесо пробили, тащ лейтенант, - с досадой ответил шофер и, открыв дверь, полез из кабины.
Петров огляделся. Из-за своей задумчивости он не смотрел по сторонам и теперь не представлял - где они находятся. И было отчего. Ведь от того, что на него навалилось, поистине растеряешься…
А началось все с ночного кошмара. Никогда еще Петрову не снились такие сны. Это было что-то ужасное – в него стреляли со всех сторон, пули рвали тело, а он шел к цели, и когда осталось сделать последний шаг, случилось нечто еще более… Виктор вскочил, обливаясь холодным потом. Перед глазами еще стояло что-то ужасное, подавляющее волю. Большое, раздавливающее, закрывающее собой небо.
Виктор вышел в коридор и под удивленным взглядом дневального жадно выхлебал несколько кружек воды. Стало легче, страшный и непонятный образ из кошмара отодвинулся, и стал еще расплывчатей. Петров вернулся в комнату, а вслед ему сочувственно смотрел боец, и на его лице читалось – хорошо вчера командир на грудь принял.
Виктор прикрыл дверь, немного постоял, успокаиваясь. До подъема еще два часа. Он прилег на койку, в надежде еще поспать, но тут начался даже не кошмар, безумие. Перед глазами вдруг возникло изображение, похожее на кино-агитки, которые всегда демонстрировали перед фильмами. Но он-то не в кинотеатре, даже не на сеансе кинопередвижки…
Взрывы, стрельба. Двигались танки. Вражеские. Колонны весело шагающих немцев, и вдруг на фоне всего этого проступила карта, на которой побежали темные стрелки. И Виктор с ужасом узнавал названия населенных пунктов и городов, в которые упирались эти стрелки. Минск, Гродно, Киев, Могилев… Ленинград в окружении. Большая стрелка уперлась в Москву. В Москву! И все это сопровождал голос. Низкий, с трагической интонацией, немного похожий на Левитана. Он звучал как бы издалека, но слова были жуткими: «Немецко-фашисткие войска в нескольких десятках километров от Москвы…».
Во рту мгновенно пересохло. Петров вскочил, в стремлении выбежать на свежий воздух, и надеясь избавиться от наваждения.
«Стоять!» - голос прозвучал как гром и заметался в голове звонким эхом. Протянутая к двери рука замерла, не в силах двинуться дальше. Даже сделать шаг не удалось. Тело будто уперлось в невидимое препятствие. Вот отступить неожиданно удалось. В голове кто-то хмыкнул и Виктор решил – рехнулся. Появилось острое желание выпить. И было что - в тумбочке имелась фляжка с НЗ. Он шагнул к ней, однако рука вновь не смога добраться до дверцы.
«Сядь и смотри!» - вновь громом раздалось в голове.
Направиться в какую либо сторону кроме кровати не вышло, и Петров подчинился - уселся на койку.
И вновь страшные и невероятные кадры перед глазами. Гибнущее ополчение, курсанты-мальчишки… и вдруг кадры в цвете. Четкие. Насыщенные. Ломаная линия окопов. Все изрыто взрывами. Перед рубежом застыли горящие вражеские танки. Но приближаются цепи немцев, и врагов много, а в окопах застыла в ожидании горстка бойцов. Гранат нет, патроны давно закончились. Однако никто не струсил, не побежал, не отступил - некуда, позади Москва!
Виктор затаил дыхание, завороженно смотря на решительность в глазах бойцов. Они приготовились умереть в бою и захватить с собой как можно больше врагов. Вооружились кто чем - штык, топор, нож, саперка….
А враг приближается, уже рядом, вот-вот начнется последняя смертельная схватка. И вдруг на фланге оживает пулемет. «Максим» кинжальным огнем выкашивает вражеские цепи. Немцы залегают, пытаясь укрыться от беспощадных свинцовых трасс. Но за «Максимом» виртуоз. Раненный, с мужественным лицом парень перекатывающихся и пытающихся перебежать немцев истребляет мгновенно. Пулемет замолк, а перед окопами осталось много замерших навсегда тел. И вдруг несколько врагов вскочило. Но пулеметчик начеку и вражеские солдаты не успели укрыться за горящим танком… и вновь глаза бойцов. Выжившие собираются вместе и смотрят на закат. В них уже нет той решительности - умереть в бою, у них другой взгляд…
И тут вновь черно-белые кадры. На них Сталин. Сталин! Лейтенант невольно встает. А народный комиссар обороны начинает говорить: «Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники…».
Петров вновь завороженно смотрит, подтянувшись, словно на параде.
«…Вы ведёте войну освободительную, справедливую. Пусть в этой войне вдохновляет вас мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!»
Сердце у Виктора начало биться чаще. Слова-то какие! Сталина! Самого Сталина!
«Пусть осенит вас непобедимое знамя великого Ленина! За полный разгром немецких захватчиков! Смерть немецким оккупантам! Да здравствует наша славная Родина, её свобода, её независимость! Под знаменем Ленина – вперёд, к победе!».
И на Красной площади начинается парад. Припорошенные снегом, стройными колоннами, с развернутыми знаменами войска шли, чеканя шаг, по брусчатке. Батальоны курсантов училищ, стрелковые, кавалерийские и танковые полки прямо с парада уходили на фронт.
«А через месяц 5 декабря началось контрнаступления Красной армии под Москвой в котором немецкие войска потерпели ощутимое поражение и были отброшены на 250 километров».
С удивлением Петров понял, что последнее прозвучало уже тем же голосом, который приказал смотреть и слушать. Он огляделся и, облизнув пересохшие губы, и заикаясь, спросил:
- К-кто вы?
То что «голос» сообщил, повергло Петрова в шок. Как такое может быть? Как? Мысли спутались. Потомки… рождены через полвека… решили помочь… долгие годы войны и десятки миллионов погибших. Рука потянулась к тумбочке и «гость» не стал на этот раз вмешиваться. «Выпей. Я понимаю – такое трудно осознать, - неожиданно поощрил его «гость», и добавил. - Но без фанатизма!».
Водка провалилась внутрь словно вода, но напряжение слегка отступило. Виктор вдруг вспомнил те взгляды выживших в бойцов. Сможет ли он, так как они? Погибнуть в бою за родину.
«Не так. Надо добиться чтобы враг погибал за свою родину. Но если придется…».
Чуть подумав, Петров решил, что голос прав.
«Что мне нужно сделать?». «Это правильный вопрос, - ответил гость. - Для начала сделай вот что…»…

[Валентинович]

Петров вышел и еще раз осмотрелся. С кузовов обеих машин выглядывали бойцы. Он махнул рукой, мол, сидите пока, и отошел к обочине. ГАЗ-АА неудачно раскорячился аккурат посередине дороги и в самом узком месте. Где именно они находятся и далеко ли до моста определить тоже не вышло.
«Что скажешь? Где мы?». «Ничего не скажу. Ты по сторонам не смотрел». «А чего не подсказал?». «Сам просил не вмешиваться и дать спокойно подумать».
Виктор поморщился и обошел машину. Шофер тихо ругался, присев у левого колеса.
- Ну что тут?
- Как и говорил тащ лейтенант – колесо пробито, - ответил боец и смачно сплюнул в дорожную пыль.
- Долго менять?
- Полчаса, если помогут.
- Где мы? – спросил Петров у полезшего в кабину водителя. – Я тут задумался и по сторонам мало смотрел. Далеко до моста?
- Та не, тащ лейтенант, - ответил тот, гремя чем-то железным, - вон за поворотом еще немного.
Виктор посмотрел в ту сторону. В ста пятидесяти метрах грунтовка огибала куст ивы и терялась в лесу. Обернувшись крикнул:
- Степаненко!
Подбежавшему сержанту приказал:
- Организуй тут помощь, а я пойду, гляну, не проще ли пешком добраться, пока ремонт идет.
- Есть! – козырнул сержант и крикнул бойцам, - к машинам!
А Петров зашагал по дороге. Обогнув куст, он увидел мост и неожиданно отпрянул назад.
«Ты чего?» - удивился Виктор, поняв, что это вмешался «гость». «А ты незаметно через кусты посмотри. Внимательно посмотри».
Недоуменно пожав плечами, лейтенант протиснулся сквозь стволы и, сдвинув чуть ветку, пригляделся.
Собственно ничего в самом пейзаже особого не было. Этот берег был выше, и дорога спускалась к мосту по ложбине. Противоположный берег был низкий по краям болотистый, и с обширной поляной, в отличие от этого. Слева от моста стояла сараюшка. Сам мост был деревянным три метра в ширине, с одним рубленым быком посередине.
Вот что озадачило – обилие народа на том берегу. Слева стояла толпа людей, примерно в сотню-полторы. Картину дополняли несколько телег и большое коровье стадо справа, заполняющее поляну полностью. Особо выделялся десяток красноармейцев с лейтенантом, стоящими на этом берегу. Четверо перекрывали проход через мост, остальные цепкими взглядами осматривали окрестности. Сам лейтенант что-то выслушивал от маленького мужичка на том берегу и отрицательно качал головой. Виктор пригляделся. Фуражка у лейтенанта имела тулью василькового цвета и краповый околыш.
«НКВД? - удивился он. – Странно». «Вот именно! – подтвердил «гость». – Сам посуди – что тут делать НКВД, если с охраной моста может справиться и простой вояка. И почему перекрыли проезд? Какова причина?». «Мало ли какая… - недоуменно предположил Петров». «А ты помнишь, я говорил - куда наступают немцы?». «Сюда». «Вот тебе и ответ, - хмыкнул «гость», - и вновь подумай, для чего перекрыли проход через мост? А еще к вооружению приглядись». Виктор вновь смотрит и поначалу недоумевает – что же не так с оружием? Затем понимает – у всех ППШ, а когда он был в райцентре, ни у одного сотрудника НКВД их не видел. Даже вспомнил сетование друга о том, что у них пистолетов-пулеметов даже нет. Однако это тоже не причина подозревать в них врагов. «Даже если ППШ у простых бойцов? - хмыкнул гость. – Петлицы у них пехотные. Если и это тебя не убеждает, тогда остается единственное средство…».

[Валентинович]

- Тащ лейтенант? – удивился сержант, увидев появляющегося из кустов командира. – А вы что там…
- Да так… - неопределенно ответил Петров. - Как дела, Степаненко?
- Колесо сняли, Даниленко сам занимается.
- Так, Петрович… - неформально обратился к заму Виктор, - тут ситуация сложилась… подозрительная. Выяснилось, что мост уже охраняется. Десятком красноармейцев под командой целого лейтенанта из НКВД. Именно это и подозрительно. И есть уверенность, что это немецкие диверсанты.
- Почему? – удивился сержант. - Мало ли приказ какой?
- Нет, Петрович, я точно знаю, их тут быть не должно. Я о лейтенанте. У меня друг именно из НКВД в районе, так он говорил, что всех отправили в город на усиление. А лейтенантов в отделе всего двое, и я их знаю.
- Так мож он из другого отдела, - возразил сержант. – Проверить бы как. Вдруг не диверсанты.
- Вот я и думаю – проверить надо. Хотя факты… вот что сделаем! – решился Петров. – Я возьму шесть бойцов, и на машине подъеду к мосту. Там проверяю документы у лейтенанта. Если они в порядке, то согласуем наши действия. Если выясню что это диверсанты, то их уничтожаем.
Тут Виктор прервался, так как вмешался «гость» и посоветовал сделать умное и задумчивое лицо. Мол, командир – думу думает. И Петров постарался, сделав знак сержанту – помолчать.
«Немного подкорректирую твои намерения, - хмыкнул «гость», реагируя на мимику замкомвзвода, - так как ты решил взять тех бойцов, что имеют лучшие показатели по стрелковой подготовке, а остальных расположить на яру». «Ну да, а что? – удивился Виктор». «То, что меткость нужна на большем расстоянии, - пояснил голос, - а в упор и так промазать сложно, лишь бы бойцы не растерялись. Я предлагаю сделать так – с собой берешь бойцов физически сильных и ловких. Самых метких размещаешь на гребне. При чем, обязательно согласуй условный сигнал на открытие огня и втолкуй это всем бойцам, чтобы случайно не выстрелили невпопад. Определи сектора и цели для каждого бойца. Это обязательно. Потому, что обязательно надо взять лейтенанта живым. Понимаешь почему?». «Обижаешь». «Не стоит, - вновь хмыкнул «гость». – Ясно, что это «Бранденбург», а вот кто именно, «соловьи» или еще кто, надо выяснить обязательно. И куда направлены другие группы тоже. Потом эти сведения и пленного передашь командованию, или Грушину. Он хотя бы внятным оказался». «Юрка такой всегда был, - подтвердил Виктор. – Значит, ты уверен – это диверсанты». «Без сомнений, - усмехнулся «гость». – Проверка только для тебя и твоих бойцов. Увереннее действовать будут».
«Хорошо, так и сделаю, - согласился Виктор. – И это, ты подсказывай, если что, вмешивайся, не стесняйся».
Сержант стоял в ожидании решения командира, и по мимике было видно, что он хочет задать вопрос. Важный.
- Говори, что хотел спросить, - поощрил его Петров.
- А если лейтенант взъерепенится? – выпалил Степаненко, - Откажется предъявлять документы и письменный приказ?
«А замок-то соображает!». «Насчет приказа?». «Именно!».
- Об этом не волнуйся, Петрович, - отмахнулся лейтенант. - Предъявит, никуда не денется. Иди, строй бойцов, объясним обстановку и задачу поставим.

[Fire74]

Мало ли приказ какой?
- Нет, Петрович, я точно знаю, их тут быть недолжно. Я об лейтенанте.

Раздельно
О

[Валентинович]

Петров пристально смотрел на приближающийся мост. Руки подрагивали, и лейтенант старался это скрыть. Сказывалось напряжение и волнение от непривычной ситуации.
«Не волнуйся, - подбодрил его «гость». - Все получится». «Лишь бы бойцы не подвели… - подумал в ответ Виктор». «Ребята у тебя хорошие. Все поняли правильно. Не сомневайся. Ты ДОЛЖЕН, - выделил интонацией «голос», - быть уверенным как внутри, так и внешне. «Бранденбурги» считают, что ты видишь в них своих. И твоя уверенность - преимущество. А твои ребята сделают все как надо».
Бойцы, когда командир озвучил обстановку, подобрались, лица стали суровее. На них читалось – вот, уже фронт, на который каждый так рвался, и враг. Упоминание о том, что это диверсанты, переодетые в красноармейцев, вызвало краткое недоумение, но и правильное понимание – враг коварен…
Двоих красноармейцев Петров выделил в охрану машины и заканчивающего ремонт водителя, остальных распределил по позициям. По совету «гостя» справа он разместил пятерых бойцов, остальных расположил по левую сторону склона. Причем каждому бойцу объяснил, как выбирать цель, одновременно инструктируя своего зама, которого оставлял за старшего. В Степаненко лейтенант был уверен - тот прошел хорошую школу в Финскую, и обеспечит скрытность и своевременное открытие огня. После чего Петров вернулся к исправному ГАЗ-АА, с которого предварительно перегрузили два ящика с взрывчаткой и боезапасом. Виктор сел в кабину, бойцы в кузов, и ГАЗ-АА, осторожно объехав по обочине раскорячившуюся посредине дороги полуторку, поехал к мосту.
«А нас уже ждут».
Расстановка у моста изменилась - двое остались у настила, двое с лейтенантом направились навстречу, остальные разошлись в стороны и сместились ближе к воде. И все, кроме двоих у моста, направили оружие в сторону приближающейся машины.
«Как по плану, - отметил Виктор». «Так же действовал бы в подобных условиях». «Бранденбургов» этому учили, ну, действовать именно так?» «Всему учили, включая захват любых стратегических объектов, - ответил «гость». – Спецназ, блин, строительный». Петров и удивиться не успел, как «гость» пояснил: «Для секретности их тогда называли «800-я учебно-строительная рота особого назначения». «Что за спецназ, ты хотел сказать ОСНАЗ?» «Это я по привычке». «Ты служил…». «ВДВ! – веско сказал «гость». Воздушно-десантные войска. Считай ОСНАЗ». «Ого! А звание? Лейтенант? Капитан?» Тут Виктор почувствовал некоторое смущение «гостя». «Всего лишь старший сержант». После чего добавил: «Не смущает тебя, что тебе советы младший по званию даёт?» Немного подумав, Виктор ответил: «Видно подготовка в войсках качественно возросла, что тактике и младший начсостав обучают. И знаешь, нисколько не смущает. Вон Степаненко поболее моего знает и умеет, и ничего. И командир советовал прислушиваться к опытному заму».
«Да, хорошего зама ты имеешь. Кстати есть байка подходящая, отец рассказывал. В дальнем гарнизоне жена одного из командиров рот, собралась рожать, а роддом далеко. Снарядить машину в райцентр не проблема. Вот кого послать? Командир части распорядился – выделить в сопровождающие наиболее подготовленного оф… э-э-э… командира. Ему отвечают – все заняты – тот там, этот там… остальные мягко сказать, в плане медподготовки - не очень… Тогда командир части распорядился – пошлите любого прап… э-э-э… старшину».
Виктор невольно улыбнулся, и вдруг обнаружил, что напряжение его отпустило. Тем временем они уже подъезжали. Осталось два десятка метров до намеченного для остановки места.
- Готовность, - сказал Петров. - Ты патрон дослал?
- Дослал, тащ лейтенант, - ответил водитель.
Действие водителя заключалось в следующем – он выходит из кабины, карабин на плечо и находится рядом с дверцей, и имеет скучающий вид. По сигналу падает и перекатывается под грузовик, стреляет в ногу ряженого лейтенанта, потом ведет огонь по выбору.
- Прими вправо и вставай.
ГАЗ-АА остановился и Петров вышел.
- К машине! – крикнул он бойцам, после чего одернул гимнастерку, прошелся пальцами вдоль ремня, загоняя складки назад, укрепил фуражку и направился к ряженому лейтенанту.

[Валентинович]

- Лейтенант Петров, N-ский стрелквый полк, - вскинув в приветствии руку, представился Виктор.
- Лейтенант НКВД, Петерсонс, - представился ряженый, не ответив на воинское приветствие. – Предъявите документы, лейтенант.
Петрова взяло зло. Стараясь не выдать своих чувств, он расстегнул клапан кармана и, выудив книжку, протянул её лейтенанту. «Чего он грубо-то?» «Спокойно, естественно нам тут не рады. На акцент внимание обратил?» «Обратил, но это еще ничего не доказывает. Латыш или эстонец…» «Как удобно-то акцент объяснить! Ты на глаза его и остальных посмотри». Да, взгляды были не приветливые, даже больше враждебные. Однако и тут у Петрова имелось сомнение - враждебность можно объяснить подозрительностью, исходя из обстановки…
- Товарищ лейтенант, поясните причину блокировки проезда, - неожиданно для себя произнес Петров.
Ряженый оторвал взгляд от документа и посмотрел на Виктора. И Петров увидел откровенную угрозу.
«Ты что творишь?» «Не мешай! – отмахнулся «гость». – Я специально».
- Неужели приказ фон Ланценауера*? – невозмутимо спросил Петров.
На миг показалось, что ряженый растерялся, но тут же взгляд стал жестким и красноречивым. И после пассажа «гостя» в глазах лейтенанта читалась уже не угроза, а приговор. Рука НКВД-шного лейтенанта скользнула к ремню, сначала к тому месту, где у офицеров вермахта обычно располагается кобура, затем уже к боку. И все сомнения разом пропали. В следующий миг Виктор шагнул к ряженому, заблокировал руку, которая уже ухватилась за рукоятку пистолета, и одновременно нанес удар в кадык. Затем схватил за ворот, рванул лейтенанта на себя и изо всех сил крикнул:
- Бей!
Виктор упал, закрываясь ряженым лейтенантов, одновременно пытаясь вырвать из его рук пистолет. Удалось с трудом.
Грянувший залп оглушил. Ответные очереди были немногочисленные и короткие. Дольше всех отстреливался успевший скатиться под берег диверсант ниже от моста, но бойцы что укрылись в канаве и те пятеро, что на холме плотным огнем заставили его замолчать.
Стрельба стихла. И Петров осторожно приподняв голову, осмотрелся. Никто из диверсантов не двигался. Судя по ранениям, в каждого прилетело минимум по пять раз. И если на этом берегу установилась относительная тишина, то на другом наоборот.
Коровы, что спустились к воде, с началом перестрелки, взбаламутив воду, рванули на берег. Все стадо отшатнулось и начало быстро отодвигаться от моста. Люди тоже запаниковали, заголосили и попытались ретироваться, однако стадо быстро перекрыло все пути. И люди заметались меж испуганных коров.
Петров откинул замершего лейтенанта и встал. Взгляд зацепился за кровь на лацкане. На миг он запаниковал. Быстро оглядывая себя, но ран не обнаружил.
- Веселков, Масютин… где вы там?! – крикнул Виктор, держа наготове отобранный ТТ и контролируя обстановку. – Ко мне, бойцы!
Красноармейцы поднялись из канавы, держа наготове винтовки. Не забыли инструктаж, отметил про себя Петров и показал двум бойцам проверить диверсанта под берегом, а четверым взять под контроль остальных - мало ли кого недострелили. Затем повернулся к лесу и дал отмашку Степаненко, и через пару секунд к мосту выдвинулась весь личный состав его взвода.
А сам Виктор склонился над ряженым. Тот не двигался и Петров перевернул его, недоумевая – он что, убил диверсанта одним ударом в кадык? Все стало понятно, когда на правом боку Виктор увидел огнестрельную рану. Пощупал пульс с подсказки «гостя», но надежда не оправдалась – мертв главный диверсант. В досаде сплюнул, ведь в комплекте с языком, да таким важным, все что он ранее передал командованию, выглядело бы достовернее. Но делать нечего… что вышло, то вышло. А как вышло? Прикинув направление раневого канала, он поднял голову и пристально посмотрел под грузовик, где до сих пор находился водитель.
- Голубев, ну-ка иди сюда, - поманил он бойца. – А винтовочку на месте оставь от греха!
Водитель выбрался, весь трясясь как осиновый лист. Пот градом стекал с испуганного лица.
- Я… я тащ к-к-комндир… я… - начал заикаясь говорить боец, - я как вы приказали…
- Голубь мой сизокрылый, - прищурился Петров, - я приказал по ногам стрелять, а ты за малым своего командира чуть не убил!
«Не ругай бойца, - сказал голос, - случилось то, что случилось. Смотри как его трясет. Адреналин так и бурлит, вот-вот в обморок свалится». Что за адреналин такой, Виктор узнал сразу же: «Это фермент, выделяющийся организмом в стрессовой ситуации, - пояснил «гость», - так сказать, в опасной ситуации. Или при испуге. Сам-то ничего не чувствуешь?» И действительно, ощущалась какая-то эйфория, легкость в теле. Казалось – все по плечу. Диверсанты? Да хоть весь их батальон сюда подавай!
«Не обольщайся, - обломал его «гость», - диверсов одолел и теперь круче гор и яиц? А действие адреналина недолгое, и с непривычки последствия бывают разными, иногда плачевными, в нашей ситуации. Не у всех как у тебя проходит. Вот, водителя твоего как колбасит-то!»
Хмыкнув на пассаж гостя, и отмахнувшись от сбивчивых объяснений испуганного красноармейца, Виктор принялся обыскивать ряженого лейтенанта. В правом кармане гимнастерки нашлась красная книжка с гербом и надписью «НКВД». Книжка выглядела потертой и видавшей виды, однако год стоял 1941! "Фрицы явно перестарались. Дальше ищи". Последующий осмотр принес еще одно удостоверение – серую книжку с нацистским орлом и свастикой, плюс овальный жетон с проточкой на бечеве. Открыв зольтбух, Петров прочитал – обер-лейтенант Карл Краузе.
«Я же говорил! – хмыкнул «гость». – Осталось сломать пополам жетон и нижнюю часть сунуть в рот мертвеца». «Обойдется, - ответил Виктор».
- Масютин! – позвал он бойца. – Обыскать всех. Ищите вот такие документы и жетоны. Книжек должно быть две!
И лейтенант показал какие. «Правильно, пусть бойцы сами убедятся. - И внезапно добавил -Гражданских поскорее успокой!».
Действительно – подумал Петров, оборачиваясь. Мало ли чего они вообразили за прошедший скоротечный бой. Подошедшему Степаненко он приказал:
- Трупы как обыщут убрать. Машину с взрывчаткой сюда, организуй минирование моста и рубежи обороны. Я пока с гражданскими разберусь.
Виктор направился через мост и за будкой обнаружил того мужичка, что переговаривался с ряженым. Мужичок от неожиданности вздрогнул, круглыми от страха глазами смотря на Петрова.
- Ты кто? – ткнул пальцем Петров.
- П-пастух, - заикаясь, ответил тот, - старший.
Послышался тарахтящий звук, и Петров тут же насторожился. Но тарахтение шло с того берега. Он увидел мотоцикл, который на спуске обогнал второй ГАЗ-АА и узнал сидящего в коляске.
- Раз пастух, то организуй свое стадо, вновь наставил палец на мужичка. - И вот тем растолкуй – бойцы Красной Армии уничтожили немецких диверсантов! Ясно?
Мужичок быстро закивал.
- Действуй, - махнул рукой лейтенант. – И быстро!
Придерживая свернутый кольцами кнут, пастух потрусил в сторону сгрудившихся в дальней части поляны гражданских, а Петров посмотрел на приближающийся мотоцикл.
- Какого черта его сюда принесло? – спросил сам себя Виктор и направился навстречу.

* Оберштурмбанфюрер Пауль Хелинг фон Ланценауер. С 30 ноября 1940 командир полка «Бранденбург».