Соглашусь с коллегами. И Валентинович, и Цоккер абсолютно правы - правильный вор так поступать не должен. Хотел уточнить нюанс. Никита, насколько я понял, не человек уговаривающего авторитета. Разговор приватный. Никаких приказов, а просьба "помочь обчеству". Для поднятия статуса Никиты (в его собственных, разумеется, глазах) вор мог использовать унижение и собственных людей, тем более тет-а-тет. Противопоставляя шестерку и крутого Никиту, подтолкнуть на решительные действия. А может, действительно никчемный человечек списан вместе с пацанами Никиты (заметьте, не своими - сам рисковать не желает), если карта ляжет иначе. (Она уж точно на ребро не встанет, а то я Дядю Сашу не знаю ) Византийская интрига в исполнении криминального вожака. Ну, я так понял.
"Собака - друг человека, а критик - враг человека, хотя тоже СОБАКА." Неизбалованный читатель.
Сходка происходила на окраине города, в стоящем на отшибе доме. Достаточно просторный, чтобы вместить всех заинтересованных лиц, он был расположен весьма удобно и позволял спокойно делать свои дела, не опасаясь того, что кто-то сможет что-либо заметить. А неподалеку от него начиналась рощица, плавно переходящая в лесок, куда, при необходимости, можно было отойти. Пришедший за Франтом посыльный, вёл себя достаточно предупредительно, не хамил, да и вообще большую часть времени молчал. До места встречи они дошли достаточно быстро, при этом посыльный настолько неумело проверялся, что вызвал невольную улыбку у Гальченко. В дом провожатый не пошёл, указал на дверь и, развернувшись, потопал обратно в город. Это могло быть достаточно неприятным намёком – мол, тебе отсюда назад не возвращаться. Но могло быть и иначе, посидим-поговорим… тут же после и выпьем. А потом тебя и проводят. Войдя в комнату, он огляделся. Человек восемь сидели в разных местах. Кто за столом, уставленным всякой закуской и выпивкой, а иные и около стены. Отдельно расположилась небольшая группа из трёх человек, которые сидели чуть в сторонке, не присоединяясь ко всем остальным. - Честным бродягам моё уважение! Ответили не все, некоторые отмолчались, что уже само по себе было не совсем хорошим знаком. За стол сесть не предложили, указав место около стены. Не чинясь, он присел на табуретку, внутренне про себя усмехнувшись. «Допрос устроить хотите? Ну-ну… валяйте…»
Наступило молчание. Гальченко ничего не говорил, присутствующие тоже молчали. Долго так продолжаться не могло, и тишину нарушил один из сидевших за столом. - А обзовись-ка ты, мил друг! Кто ты есть, какой масти, кто из уважаемых людей тебя знает? - Франт я. Про то, надо думать, вы уже слышали… По масти… - он усмехнулся. – Так сразу и не скажу. Последнее время больше налётами промышляем. А по жизни – больше правильным людям помогал. Чтобы от ментов ушли чисто, да дело своё без помех бы делать могли. Оттого и партачек не имею – не можно это мне. Ведь с разными людьми, да в разных странах говорить приходилось, а там это сильно помешать может. Не везде к партачкам отношение правильное – могут кое-где и на ножи поставить. - И где ж это такие люди проживают? – усмехнулся один из сидящих за столом. - В Германии за наколки могут разом в крытую законопатить – даже и выяснять ничего не станут. А в Китае – могут и прирезать моментом, и слова при этом не скажут. У них там понятия свои – кому и что накалывать положено. Не ту партачку сделал – косяк. Разбираться не будут. - Складно говоришь! – усмехнулся вопрошавший. – И везде-то ты там был? - Был, - кивнул Гальченко. – В Европе – так, почитай, почти и во всей. Китай… ну он дюже здоровенный, да и интереса там во всех местах не имеется. В крупных городах, разве что… - И в закон тебя кто принимал? И где? - В Варшаве, - моментально ответил Франт. – В шестнадцатом ещё. Никита Пестрый, Вова Гершензон, Папа Вова. - И кто это может подтвердить? - Папа Вова умер. Давно, ещё в тридцать четвёртом. Никита жив был, ещё пять лет назад от него весточка приходила. Он тогда в Орловском централе чалился. Гершензон сейчас в Кракове, от дел отошел по причине возраста. Староват он уже… под семьдесят ему. - А ещё кого знаешь? - Дядю Сашу – в миру Манзырев. В сорок первом с ним встречались и чуток поработали. Сидевший в стороне вор, кивнул. - Знаю его. Где он сейчас? - Погиб. Тогда же, в сорок первом. Какой-то солдат с перепугу пальнул… - Мир ему, - кивнул собеседник. – Авторитетный был вор… А на нём какие партачки имелись? - Ты ещё спроси, - усмехнулся Франт, вспоминая фотографию Манзырева, - чего на нём не было! Звёзды на плечах, о Соловках поминалка на груди… - Так, - согласился вор. – Чалился он там, было… Ещё кого назвать можешь? - Деда Мишу. Он, кстати, здесь, в городе. - А что ж не пришёл? – этот вопрос прозвучал уже откуда-то со стороны. - Не звали – вот и не пришёл. - На сходку-то? - Так ведь и меня сюда позвали не о делах поговорить. Не верит кто-то здесь мне? Так ведь? Правило устроить хотите? Из кучки сидевших в сторонке воров неторопливо поднялся один. Мимоходом цапнув со стола жестяную кружку, он поставил её перед Франтом. - Ну? Тот усмехнулся краешком губ, поднял кружку и поставил её на подоконник. Взмах руки… Хлоп! И на пол скатилась жестяная лепешка.
- Франт это, - обернулся к собравшимся вор. – Он такую штуку ещё в Ачинской крытке проделывал. Много кто это повторить пробовал – не вышло ни у кого. А уж как старались… Уж больно фокус интересный! Что до воров, им названных – помню их. Он и в крытке эти имена называл. Никита Пестрый за него тогда мазу потянул. - И я тебя помню, - кивнул Гальченко. – Ты ведь Митяй Красносельский, так?
Чем хуже там, тем лучше нам. (с) Грустный русофил Мир, где люди не играют с котами, обречён на застой и тоску.
Дядя Саша, а Гальченко делал запрос про то, где находился Пестрый в 1941 году? До октября понятно, мог сидеть и в Орловском централе. А после? Ведь Орел с октября 1941 под окупацией. И Пестрый продолжил сидеть? Был эвакуирован? Простая арифметика. В 1935 Красносельский получает маляву от Пестрого. Главарь рассуждая про то, может Митяй опознать Франта или нет, вспоминает про 11 лет. Значит на дворе 1946 год. Пять лет назад, т.е в 1941. Скользкая дата для опоры на нее. С одной стороны поди проверь, а с другой, воровское сообщество не такое уж и большое. И про авторитетных воров знают многие.
- Ты, глядь – узнал! – усмехнулся старый вор. – Ну, по такому поводу, и выпить не грех! И он направился к столу с закусками, где маячили узкие горлышки водочных бутылок. - Обожди… - поднялся с места ещё один член воровской верхушки. – Ты ж давеча говорил, что его из камеры с вещами забрали? - Было дело, - кивнул Митяй. - Куда? - Ходил слух – в ментовку. Только потом вертухаи дюже злобились с неделю – слух прошёл, что он оттуда сбёг. - И тебя ничего не удивило? - С какого бы рожна? – искренне удивился старый вор. – Потом ещё малява была – мол, он завсегда братве с побегами помогал. Ну а уж самому себе чтобы не помочь… это уж совсем без головы быть надобно! - Это кто ж тогда за меня ещё мазу потянул? – удивился Франт. – Не знал я про то! - Сева Новгородцев отписал, мол, Витя Гершензон дюже рад был, что след твой отыскался. Нужен ты ему был зачем-то… - Вот ведь старый хитрюга! – восхитился Франт. – А мне через полгода ничего не сказал! - Обождь! – снова вклинился в разговор тот самый любознательный деятель. – Гершензон – он, конечно, вор уважаемый, но тута его нет. А есть вот этот – и мне он дюже подозрительный! - Обзовись для начала, - прищурился Франт. – Негоже это – в разговор встревать без причины, когда уважаемые люди гутарят… - Витя Резвый! – с вызовом произнёс собеседник. – Не знал? - Даже и не слышал никогда, - признался Гальченко. – Давно в законе? - А тебе-то что за печаль? - Не по закону поступаешь… Меня спросили – я ответил. А ты… - Не на всё ответил ещё! – не успокаивался Резвый. - Ну, - развёл руками Франт, - коли общество считает, что я не всё ещё рассказал – подчиняюсь! И слушаю… Митяй нахмурился. Похожее выражение лица промелькнуло ещё у нескольких человек – но никто ничего не сказал. - Кто тебя из крытки забирал? - Менты. Кто ж ещё? - А главный чекист того края – Каруцкий? Он к тебе как причастен? - Не знаю такого, и не слышал о нём никогда. Где он – и где я?! Чека до наших дел не касается… Вор усмехнулся и вытащил из кармана блокнот. - Где это… А! Вот… Затлерс Арвид Янович, 11 февраля 1892 г.р., уроженец г. Тарту, прописан в Ленинграде, 2-я линия Васильевского острова, дом 9, кв. 15. Кличка - «Франт». Последняя информация – в октябре 1935 г. был предан из СИЗО г. Ачинск в УНКВД по Западно-Сибирскому краю по личному указанию начальника УНВКД Западно-Сибирского края комиссара госбезопасности 3 ранга Каруцкого В.А. Про тебя написано? - Была у меня такая ксива – не отрицаю, - согласился Гальченко. – Однако ж про такое распоряжение – да ещё такой шишки, впервые слышу. Да НКВД я не доехал – сбег ещё из ментовки. Куда и зачем меня оттуда везти собирались - про то у ментов и надо спрашивать. Мне никто не докладал… - Ха! А блокнот это чей?! – потряс им в воздухе вор. – У мента и добыт… Скажешь, что не про тебя писано?!
На тихой улице, где располагалась конспиративная квартира, обычно было немноголюдно. Слегка оживлялась она поутру, когда её обитатели спешили на службу, да вечером – когда они возвращались домой. Однако сейчас до окончания рабочего дня было ещё около двух часов, и на улице было пусто. Поэтому появившиеся три человека бросились в глаза наблюдателям тотчас же. Приникнув к биноклю, один из них внимательно присмотрелся к идущим по улице людям. - Не местные… Троица неторопливо прошлась мимо опекаемого дома, бросив на него мимолётный взгляд. Оперативник опустил было бинокль. - Мимо… Стоп! Возвращаются! Второй из наблюдателей сделал запись в журнале: «15.28 – трое неизвестных мужчин замечены около объекта».
Чем хуже там, тем лучше нам. (с) Грустный русофил Мир, где люди не играют с котами, обречён на застой и тоску.
Дядя Саша писал(а):Слегка оживлялась она поутру, когда её обитатели спешили на службу, да вечером – когда они возвращались назад.
лишнее возвращаются всегда назад
Умей видеть возможности там, где другие видят проблемы и препятствия. Делая что-либо для кого-либо, рассчитывай на взаимность, но всегда с оглядкой на то, что никто никому ничего не должен.
Дядя Саша писал(а):А НИКТО из воров истинного лица Франта и не знает. Они знали - своего парня, который помогал им. Знают, что он в основном в Европе работал. И что?
Дядя Саша, я не про то, что кто-то из воров знает что Франт это агент Генерального штаба штабс-капитан Шведов. Я спрашиваю откуда Гальченко знает о том, где сидел Пестрый в 1941? А если он в этом году Владимирский централ обживал, или вообще Свердловский. Те воры, кто Пестрого знает, тоже могут быть в курсе где и в какие года он сидел. Про то что Манзырев в Соловках был знают же.
Larrikin писал(а):Всё нормально в этой фразе? Опечатка или такой оборот действительно где-то используется?
ЕМНИП, Милиция и НКВД на тот момент подразумевались не одно и то же. Милиция была действительно органом охраны общественного порядка, а НКВД уже занимался ВООБЩЕ охраной государства (в том числе и с функцией политической контрборьбы)
)
