Император всея Московии. Литературно-историческое хулиганств

[Цоккер]

пущай в Геену низринутся!

в Геенну

А ну, господа стрельца, становись

стрельцы

мачно приложившись к нему кубами

губами

[Цоккер]

Немолодой широкоплечий, но не слишком высокий стрелец с саблей в зелёных ножнах у пояса низко поклонился, комкая в руке красную шапку грубого сукна.

"из" - пропущено

В данном случае предлог "из" пропущен намеренно. Это старая языковая форма, применённая здесь для создания атмосферы.
Аналогичные примеры - "сабля булатной стали", "кубок червонного золота".

[Краском]

Оно и понятно: раз несут караул близ дворца, наверняка не раз видели своего государя в лицо.

лишнее

Не лишнее. Стрельцы Стремянного приказа (потом - Стремянный полк) чысто привлекались к обязанностям, которые сейчас несёт Рота Почётного Караула и Президентский полк. В том числе - встреча посольств и иностранных правителей.
Так что стрельцы могли видеть и чужих государей (пусть даже "татарских царьков", как тогда называли).

Немолодой широкоплечий, но не слишком высокий стрелец с саблей в зелёных ножнах у пояса низко поклонился, комкая в руке красную шапку грубого сукна.

"из" - пропущено

Пропущено умышленно, согласно литературной традиции, например:
"В шапке золота литого
Старый русский великан..." (С) М. Лермонтов.
Тут тоже "из" пропущен...

[Raysen]

Не лишнее. Стрельцы Стремянного приказа (потом - Стремянный полк) чысто привлекались к обязанностям, которые сейчас несёт Рота Почётного Караула и Президентский полк. В том числе - встреча посольств и иностранных правителей.
Так что стрельцы могли видеть и чужих государей (пусть даже "татарских царьков", как тогда называли).


Пропущено умышленно, согласно литературной традиции, например:
"В шапке золота литого
Старый русский великан..." (С) М. Лермонтов.
Тут тоже "из" пропущен...

понятно. Спасибо за пояснения.

[Краском]

Немного продолжения продолжилось...

Да с таким раздельным заряжанием в бою – хорошо, если один залп успеешь сделать, пока к тебе конница не доскачет! Стреляют-то здешние карамультуки не сказать, чтобы далеко. Ну, по пехоте атакующей и два-три раза пальнуть можно, а там уж и рукопашная. Не люблю я рукопашных: довелось в своё время… Хотя тогда атаковали мы, а не нас. «Отечественная война» первой степени у меня как раз за такой бой. Когда мы в конном строю ухитрились наскочить на румынский батальон, сопровождающий какой-то их удирающий штаб. Отступать было нельзя: положили бы всех из пулемётов. Вот и пришлось врубаться в них на шашки. Так что повезло нам, считаю, что мятежники не кинулись на нас после перестрелки у царских палат. Видно, командира их голосистого кто-то из моих бойцов всё же пулей «приголубил», а у остальных тямы не хватило своей шкурой рисковать: смять бы нас смяли, так ведь царские стрельцы – профессиональные воины, да все при бердышах, при саблях: покрошили бы не одного нападавшего.
Когда отряд восстановил свою боеспособность, мы продолжили своё отступление. Вероятно, мятежников было не слишком много, две-три сотни от силы. Они, вместо того, чтобы захватывать ключевые точки Москвы, видимо, предпочли заниматься грабежом в царских палатах. Иначе чем объяснить, что, когда мы добрались к квадратной Тайницкой башне, стрельцы тамошнего караульного десятка были совершенно удивлены известиями о происходящем в центре Кремля. Нет, они, конечно, слышали выстрелы. Но в последние дни, начиная со свадьбы царя с «литвинкой» (оказывается, у меня только-только начался «медовый месяц»! Я когда-то читал о Лжедмитрии, но как-то казалось, что между той свадьбой и убийством прошло довольно много времени. Или это у меня уже память от старости тогда отказывать начала?), в Кремле и Китай-Городе часто слышна стрельба. То шляхтичи салютуют: «Нех живе круль Димириий!». То вокруг дворца пускают фейерверки иллюминации. А то, недавно, я сам, – ну, не я, конечно, а молодой царь Димитрий, – устроил примерную, то бишь показательную, пальбу из хранящихся в Оружейной палате музейных стволов. Между прочим, оказалось, что там даже двуствольная пищаль имеется, заряжаемая «с заднего места». Нужно будет потом поинтересоваться. Так что к ружейной канонаде караульщики привыкли и не дёргались из-за каждого хлопка. М-да, Устава ГиКС на них нету…
Что хорошо в должности Великого Государя – так это безоговорочное подчинение всех лояльных подданных. В разумных, разумеется, пределах. Уж сколько с той же Опричниной накуролесил Иван Грозный! Даже от престола отрекался как-то, посадив вместо себя в Кремль какого-то татарина, как там его звали? И всё равно люди вспоминают его как сурового, а порой – и беспощадного, но в целом – СПРАВЕДЛИВОГО отца народа. И царская власть подобна отцовской в большой патриархальной семье: он велел – изволь исполнять!
Так и тут: никто из караульщиков не стал оспаривать мой приказ затворить башню и никого не пропускать до того момента, пока я лично не отменю распоряжение. Самого молодого и шустрого я погнал с эстафетой по остальным стрелецким постам. Для убедительности пришлось вручить гонцу один из трёх царских перстней: тот, что с рыжим опалом. Что поделать: караулка в башне – ни разу не канцелярия и писчих принадлежностей тут не нашлось. Ещё трое бойцов присоединились к нашему отряду. Воспользовавшись кирпичной галереей мы покинули Тайницкую башню через выходящие к Москве-реке ворота. Разумеется, известной мне в прошлой – или правильнее говорить, «будущей»? – жизни по фотографиям и телевизионным съёмкам широкой асфальтированной набережной ещё не было и быть не могло. Весь спуск от кремлёвской стены был застроен какими-то бревенчатыми, а местами – и лубяными халабудами. От берега далеко в воду тянутся мостки, где бабы-портомойки стирают бельё. На поблёскивающих в лучах утреннего солнца волнах покачиваются лодки рыбаков, ближе к тому берегу довольно ходко идёт по течению небольшой кораблик с наполненным ветром прямоугольным парусом.
Но это всё не то: мост! Где мост, я вас спрашиваю? Стрелецкая слобода, как выяснилось, сейчас в Замоскворечье, и как, спрашивается, нам туда добраться? До переправы довольно далеко и если двигаться вдоль реки, в дефиле между крепостной стеной и берегом, велика вероятность напороться на мятежников или попасть под обстрел со стороны Кремля. Да, караул Тайницкой башни оказался не замешан в заговор, но кто даст стопроцентную гарантию, что никто из прочих стрельцов не участвует в перевороте? Или что сторонники Шуйских не сумели захватить часть укреплений и не устанавливают там прямо сейчас свои пищали, а то и артиллерию? Есть такой «закон подлости», и проверять его на собственной шкуре лишний раз не стоит: раз повезло, другой раз, третий – но рано или поздно везение может закончиться и произойдёт это, по тому самому «закону», в самый неподходящий момент.
Так что особого желания лишний раз подставляться ни у кого, думается, нет.
– Сотник!
– Слушаю, Великий Государь?
– Пошли кого-нибудь найти лодки. Будем переправляться на тот берег.
– Почто, Великий Государь, искать? Недалече самолёт стоит.
Всё, приехали… Это точно бредовые галлюцинации. «Стрельцы, пользуйтесь самолётами «Аэрофлота!»». А то и похлеще, что-то вроде «Доблестные сталинские, в смысле – царские соколы в неравном воздушном бою уничтожили авиационную армаду Крымского ханства. Парашютировавшийся Салим-Муслим-гази-паша был захвачен в плен автоброневым боярским полком «Пересвет Селянинович» на танках «Змей Горыныч-34»…».
А мне-то уже показалось, что всё вокруг происходит на самом деле… Привык даже немного.
– Ладно. Где там этот самолёт? Пойдём, полетаем…
Идти пришлось недолго: обогнув несколько халабуд и пройдя вдоль довольно длинного забора наш отряд спустился к самому урезу воды. От подножия башни этот участок берега был незаметен, поскольку взору мешали строения. А заранее подняться и обозреть окрестности из бойниц мне почему-то в голову не пришло. А зря: почти сорок метров высоты строения, да прибавить высоту склона – это же НП «мечта корректировщика»!
И тут я расхохотался так, что мои спутники даже остановились в удивлении. Моя младшая невестка, помнится, называла такой смех «реакцией на стресс». Над кем же посмеяться, если не над собой!!! Сморчок старый, в панику впадать наловчился? Видать, не хочется помирать на девяносто шестом году-то?! Ишь ты, понапридумывал себе: «бред, царские соколы и танки «Змей Горынычи».». А дудки!
Вот он, самолёт образа тысяча шестьсот какого-то года: приткнулся у бережка преспокойненько. Двое босых мужиков отнюдь не богатырского сложения в закатанных штанах, сидя на краю жердевого настила, увлечённо играют в кости, поочерёдно пристукивая стаканчиком по подложенному куску кожи. Вода тихо плещется по толстым деревянным плахам полупритопленных бортов и пропитывает давно потемневший провисающий канат.
– Эй, на пароме! Чего сидим, кого ждём? Нас? Так уже дождались!
Дядьки неторопливо поднялись, скидывая колпаки, дежурно поклонились:
– Здрав будь, боярин! Угодно в Заречье слётать? Так мы мигом! Со всем нашим старанием по твоей воле!
– Как стоите, смерды! – Похоже, Зернину не понравилось слишком вольное, на его взгляд, поведение перевозчиков. – Великий Государь перед вами! Ишь, распустились!
– Госуда-арь?! – Бухнулись мужики на колени, закланялись, касаясь земли. – Смилуйся, прости, Великий Государь! Не признали! Как же так вот – явился неведомо, без бояр, без рынд, без поезда?! Мы людишки мизинные, зрим тебя впервой!
Ну, прямо как стрельцы давеча. Что за порядки такие: на карачках ползать? Надо будет с этим делом как-то радикально разобраться. Но – позже. Не до того: того и гляди сожгут и с пушки стрельнут.
– Подымайтесь-подымайтесь! Довольно поклоны бить! Недосуг нам: в Стрелецкую слободу спешим. За сколько отвезёте?
Начавшие было вставать паромщики вновь кинулись на колени:
– Смилуйся, Великий Государь! Да разве можно с Помазанника плату требовать! То нам честь великая, и чадам нашим, и внукам-правнукам!
– Я кому сказал: подымайтесь! Звать-то вас как?
– Епишка я, холопишко твой, Великий Государь, из черносошных. А это – брательник мой меньшой, Сысойка. Попустительством Господним перевоз тут содержим для людишков.
– Ну, раз перевоз держите, так перевозите. Сколько ждать-то можно?
– Слушаем, Великий Государь! Изволь на самолёт ступить своей ноженькой! Епишка, убей тебя гром, ну-ка, устели рядном, дабы Димитрию Иоанновичу сапожек не намочить! Да жи-ив-во!
Ну, рядном, так рядном. Раз тут принято о царях заботиться – ничего не поделаешь. Дождался, пока тот мужик, что помоложе, приволок из-под соседнего навеса свёрнутую рулончиком мешковину и покрыл ею жердяную палубу парома.
– Ну что, стрельцы, пошли, что ли!
Как только наш маленький отряд оказался на борту плавсредства – хотя ещё вопрос: можно ли считать «бортами» простые неструганные перила вроде тех, которыми снабжают в наших деревнях мостики через ручьи – держащие самолёт на привязи верёвки были сдёрнуты с вбитых в берег колышков. С натугой навалились на шесты паромщики, отправляя нас в плаванье в Замоскворечье.
Речное течение надавило на погружённую в воду плаху, натянулся канат и паром неспешно заскользил наискосок к противоположному берегу.
Братья-перевозчики, стремясь ускорить переправу – как же! Самого царя везут! – подхватили с настила толстые сплющенные дубинки с продольным вырезом в центре, чем-то напоминающие укороченные песты, какими во времена моего деревенского детства бабы в ступах толкли крупу в толокно. Накинув их на канат, мужики принялись изо всех сил подтягивать его. Паром, действительно, стал двигаться немного шустрее.
– Вот что, Елпидифор, – обратился я к старшему, – фамилия у вас с братом есть? Или кличка какая? А то мало ли на Руси Сысоев да Епишек? Вы мне помогли, а царю в долгу быть нельзя. Знать хочу, кому обязан.
– Мокрые мы по-уличному, Великий Государь! – Не прекращая работы, ответил паромщик. – Только ничего, царь-батюшка, ты нам не должен: честь великая твою особу везть! – Тут он всё-таки оторвался от каната и низко, в пояс поклонился.
Ну, на колени не плюхается – и то хорошо. А то непривычно мне это. И, честно сказать, неприятно. Не барское у меня воспитание, а самое, что ни на есть, крестьянско-пролетарское. «Сосед» мой по телу что-то вовсе прижух, только помогает понимать речь окружающих и самому отвечать на понятном им языке. Да ещё и движения, осанка у тела моего остались прежними, гордыми и, я бы даже сказал, величавыми. То-то я смотрю – при взгляде в мою сторону стрельцы постоянно норовят подтянуться, браво выпятить грудь и принять бодрый вид.
– Что вы с братом верность мне, Государю, проявляете, это похвально. И что чести хотите, а не денег – тоже верно. Запомни, Елпидифор Мокрый: за Богом молитва, а за царём служба – никогда не пропадают! Нынче боярин Василий Шуйский с родичами своими сам решил царём стать. На меня напал, убить хотел, слуг моих верных многих порешил.
– Да как же так, Государь! Как он вор, насмелился! – Возмущенно закричали оба перевозчика, побросав канат. – Статочное ли дело! Что ж делать, царь-батюшка?! Вели – живот за тебя положим!
– А вот что: как свезёте нас за реку, возвращайтесь назад. Кого на берегу встретите – каждому о злодействе Шуйского поведайте. А те пусть другим передадут. Чтобы вся Москва, вся Русь об измене знали. И пусть все ведают: не убили меня, по Божьей воле спасся. И в скором времени вернусь в Кремль, карать предателей. Кто же иное скажет – тот лжец, а то и лазутчик изменников. Того приказываю хватать и под замок сажать. А если на перевоз ваш выйдут какие-нибудь иные мои люди: стрельцы ли, или дворяне, или ещё какие воины – по слову моему везите вслед за мной. Пусть ищут меня на Замоскворечье, в Стрелецкой слободе.
– Слушаем, Великий Государь! Всё свершим, яко велено!
– А за это всё получите специальный знак отличия, за верность в трудный час. С тем знаком и вы, и дети, и внуки ваши навечно освобождены будете от всех пошлин и поборов, которые есть на Руси на сей день. А теперь – за работу! Надо спешить!

ГЛАВА 2

[Цоккер]

Нех живе круль Димириий!

Наверное, всё-таки "Димитрий"?

В разумных, разумеется, пределах.

Повтор. Лучше будет "В разумных пределах, конечно."

довольно ходко идёт по течению небольшой кораблик с наполненным ветром прямоугольным парусом

Если кораблик движется силой паруса - желательно или убрать "по течению", или пояснить, что течение упомянуто только как направление движения: "довольно ходко идёт вниз по течению небольшой кораблик".

От подножия башни этот участок берега был незаметен

Лучше - "не виден", поскольку находится вне поля зрения.

тот лжец, а то и лазутчик изменников

Как вариант - "подсыл".

[Римма]

– Эй, на пароме! Чего сидим, кого ждём? Нас? Так уже дождались!

Вот всё-таки "на самолете". Паромом его можно обозвать в мысленной речи государя.

[Краском]

ГЛАВА 2

Нет, ну это же надо: не понос, так золотуха! Только-только сумели выбраться из кремлёвской западни и, форсировав Москву-реку, углубиться в путаницу предместья, как напоролись на противника. Вернее сказать, он напоролся на нас: двое детин откровенно каторжного вида верхом на ухоженных конях в богатой сбруе, с постёганными цветными попонами. Представьте себе расхристанного бомжа с синими от «партаков» пальцами за рулём, допустим, новенького «крайслера» последней модели. Представили? Так эти рожи были поотвратней любого нашего урки, а если подумать – то, пожалуй, и большинству депутатов Верховной Зрады до них было не дотянуть. Так что ни малейшего сомнения, что коняшки краденые или, что скорее, отняты у прежних владельцев силой, не имелось.
Увидев стрельцов, двигающихся между кривыми заборами строем подобно букве «П», «под перекладиной» которой «для пущего бережения» находилось «моё царское величество», один из угонщиков средневековых транспортных средств осадил коня с такой силой, что благородное животное вздыбилось, на миг заслонив собою ездока и, резко развернувшись, рванул назад. Второй же всадник, видимо, решив, что за счёт скорости разбега сумеет миновать заслон раньше, чем мы прочухаемся, заверещал дурным голосом как пилорама о стальной костыль и, со всей дури ударив коня пятками помчал на нас, стараясь проскочить в зазор между крайними стрельцами и свежевозведённым, не успевшим ещё потемнеть, тыном.
Отряд, однако, шёл в боевом порядке, стрельцы первой линии несли пищали с тлеющими фитилями в положении «на руку», передав длинные бердыши задним, которым пришлось выполнять задачу «вторых номеров». Палить в смельчака никто не стал, да стрельцы и не успели бы изготовиться, укрепив стволы на опору. Но вот на удары ружьями и тычки в конскую морду фитилями мужики не поскупились, так что незаслуженно пострадавший скакун принялся так резко уворачиваться от пугающего огня и тумаков, что спустя минуту «урка», явно не бывший прирождённым кавалеристом, не сумел удержаться в седле и грохнулся с седла. На удачу, ему удалось не угодить под удар копытом, но в остальном не подфартило. Сразу трое моих ребят набросились на упавшего и скрутили его, разумеется, от души намяв бока. Ещё один, повиснув на узде, словно персонаж Клодта, сумел смирить испуганную лошадь.
Схваченного подтащили, швырнув, словно мешок шерсти, прямо к моим ногам.
– Ты кто, холоп, и как ты дерзнул напасть на Государя?! – Евстафий Зернин, наклонившись, вздёрнул его за волосья так, что стало видно перекошенное лицо с всклокоченной чёрной бородой. Выскочит такой неожиданно в тёмном переулке на иного – тому и заикой стать недолго. Что этот тип пил перед нашей встречей, понять было невозможно, но такого перегара не бывало даже у завзятых алкашей, с лёгкостью употреблявших и лосьон, и политуру в смеси с перегнанным «лаком Гунтера» в годы горбачёвских гонений на алкоголь.
– Брешешь, пёс смердячий! Государь Фёдор Борисович от воров упасся, верные люди сказывали. А Гришку-самозванца сей момент изведём! Лучше меня отпустите а сами крест целуйте Фёдору-царю и ступайте Литву воровскую бить, тогда он вас пожалует!
– Это я-то –«пёс»? Ах ты, вор, собачий сын, жабий выкидыш! Как смеешь Великого Государя «самозванцем» кликать?! – Выпустив патлы разбойника, Евстафий от души пнул его грязным сапогом в голову. Одновременно со вскриком раздался хруст ломаемой челюсти.
Тут я решил вмешаться. Конечно, в семнадцатом столетии свои понятия о ведении допросов: читывал я и про дыбы с их виской и встряской, и про батоги, и про горящие веники, не говоря уже о казнях, вроде колесования или четвертования. Но одно дело – читать про такое в умных книгах, а совсем иное – самому попустительствовать ненужной жестокости. Я за свою жизнь повидал многое. И драться приходилось от души, и убивать врагов не только с расстояния, но и до шашки доходило. Но то – в горячке боя, когда или ты, или – тебя. А вот так: чтоб безоружного, связанного метелить? Это не по мне. Тем более, что я-то примерно помню, в общих чертах, как менялись русские самодержцы. Царь Фёдор после Смутного времени имелся только один – но много лет спустя. Сын Алексея Михайловича и старший брат Петра Первого. Так что, судя по всему, пойманный повторяет подсунутую ему дезинформацию или попросту – врёт. Так зачем излишняя жестокость?
– Погоди, сотник! – Остановил я ретивого командира. – Мудрые люди говорят: собака лает, а караван идёт. Этот бандит своё получит. Эй ты, говорливый ты наш, – обратился я к пленнику, – скажи лучше, как тебя звать и кто послал тебя народ мутить? И много ли вас таких говорливых сейчас по Москве шляется, тоже скажи, не стесняйся. Правду скажешь – оставим в живых. Слово даю. Ну, а будешь в молчанку играть – извини, тут уж сам себе виноват будешь. – Развёл сожалеюще руками.
Связанный мужик перевалился на бок и, сплюнув кровью и зубным крошевом, заговорил уже не тем дерзким тоном, как только что. Вот только сломанная челюсть мешала понять, что имеется в виду.
– Ахо я, Х’айка. До хетухох нахь хь оуа ыухыхы, ояин Иитий Хуйхий елел люду хихять ити Литху хить! А хихла я не хетаю, хотхи ха тхе, кахихь.
– М-да, Евстафий Никитин, перестарался ты малость с бандитом. Ну и как теперь с ним разговаривать?
– Прости, Великий Государь! Нечистый попутал, не вели казнить! Такая досада обуяла, как сей пёс лаяться начал, что силу не сдержал! – Вид у сотника был настолько убитый, что невольно хотелось ему посочувствовать.
– Казнить – не велю. Но впредь пленным морды не крушить! На то в государстве другие люди найдутся.
И вновь повернулся к пойманному.
– Видишь, что случается, если грубить начинаешь? И тебе больно, и мне непонятно. Одно сплошное расстройство. Хорошо ли?
«Ахо Х’айка» осторожно помотал головой.
– Писать умеешь?
Снова качание.
– Ну и что нам с тобой делать?
– Ауты, ‘еликий хохудахь!
– Великий Государь, дозволь молвить! – Вмешался в разговор белобрысый молодой стрелец лет девятнадцати со светлой вьющейся бородкой и почти незаметной на светлой коже ниточкой усиков. – У меня дед Фрол, Царствие ему Небесное, и со Святыми упокой, ещё батюшке твоему служил, так ливонские немцы ему всю главу мечем изъязвили, тако же и длань, и плечи. Тако до кончины своей мычал невнятицу. Я же по младости лет кой-что из его речи уразумел. Дозволь, Великий Государь, поведать, что сей вор тебе сей час сказывал?
– Ну давай, переводи… – И, видя удивлённое выражения лица парня поправился. – Толмачь, говорю!
– Слушаю, Великий Государь! Речет вор, дескать, кличут его Пахомкой, прозвание не разобрал: не то Харька, не то Свайка, уж прости. Дескать, до петухов его с иными татями из поруба вынули, а лжу кричать им боярин Димитрий Шуйский повелел, и ещё повелел люду кричать, чтоб твою, Государь, Литву идти бить, какие литовские люди с тобой на Москву пришли и в свадебном поезде Великой Государыни супруги твоей. А числа тех татей вор сей не ведает, але ж мнит более двух сотен.
Закончив вольный перевод «показаний» вражеского агитатора, стрелец чинно поклонился и застыл в ожидании моей реакции. Остальные также ожидающе стояли, поглядывая на своего царя.
А что сказать? Конечно, известие о том, что, помимо заговорщиков в Кремле, по Москве бродит ещё двести выпущенных из заключения головорезов, призывающих к погромам и – уверен – организующих резню на национальной почве, не радует. Но, с другой стороны, кое-что стало понятнее. Во-первых, выясняется, что кроме стрельцов Стремянного приказа, своеобразной лейб-гвардии допетровской Руси, мне, в качестве царя Дмитрия Ивановича, можно опереться ещё на одну силу. Сила эта – «литовские люди». Как я понимаю, это те самые «поляки», о которых упоминали книги моего времени, из войска Лжедмитрия, которые оставались в столице после воцарения. Когда-то давно произошла какая-то «уния», после которой Польша соединилась в одно государство с Великим княжеством Литовским и Русским, так что сейчас слова «Литва» и «Польша» для русских означают практически одно и то же: «Ржечь Посполита». Точно так же, как столетия спустя для европейцев были синонимами слова «Russia» и «Soviet Union». Правда, где их найти? Ну, да ладно: сами найдутся, когда сабли зазвенят. А то я поляков не знаю: насчёт подраться – это они всегда со своим удовольствием. Под толковыми командирами воюют не хуже наших. Одна беда: задор выдыхается быстро: европейцы-с… А то, что заговорщики запустили дезинформацию о чудесно спасшемся царе Фёдоре Годунове говорит о том, что Василий Шуйский опасается в открытую объявить себя царём, зная о популярности Лжедмитрия (а точно – «лже?») и, до того момента, пока не увидит царского трупа, старается легитимизировать свой мятеж. То есть вслух твердят, что «борются с самозванцем за законного царя – Годунова», а как только московский престол будет свободен, все сказки про «спасение Фёдора» будут отброшены, и Шуйский сам наденет Шапку Мономаха. А тех «Пахомов», которые не поймут изменения генеральной линии и будут продолжать кричать о «правильном царе» очень скоро помножат на нуль. Как тех «идейных левых наци» из «Чёрного фронта», которые кричали о борьбе с капиталом и построении социализма в Германии.
– Коня!
Стрелец подвёл животное под уздцы. Скакун – явно европейских кровей, не сравнить с нашими «сивками» и «монголками», которых много было в войну у советской кавалерии. Как у нас в полку их называли, «подарок Чойбалсана». Был у цириков такой маршал и большой друг СССР. Высокий игреневый жеребец косит глазом: понимает, видать, что ходить ему теперь под новым хозяином. Синяя стёганая попона прикрывает спину почти во всю длину, а вот с боков – коротковата. Стремена непривычной прямоугольной формы. Потёртое рыжее седло с высокой задней лукой и отполированным деревянным рожком над передней не создаёт впечатления роскошного, однако же видно, что когда-то оно знало и лучшие времена. А вот декорированная квадратными кожаными зубцами уздечка и поблёскивающие серебром накладок оголовье с налобником выглядят заметно новее. Видимо, прежний владелец не мог позволить себе заказать качественный гарнитур для коня, но всё-таки старался не ударить в грязь лицом.
Огладив четвероногого красавца, потрепав по холке я дал ему немного привыкнуть к запаху нового хозяина. Конечно, можно продолжать путь и пешком: здоровье царя вполне позволяло пройти с десяток вёрст без привала. Но внешнее подтверждение статуса – штука в эти времена необходимая. И верховая лошадь хороших статей для меня сейчас нужна, как броневик для Ленина: чтобы привлекать народное внимание. Проверил затяжку подпруг, и, проигнорировав подставленные «ступенькой» руки Зернина, вступил в стремя. Толчок правой, левая слегка пружинит – и мгновение спустя я – в седле.
Оглядел сверху своих парней: усталые, закопчённые фитилями, на лицах – разводы от засохшего пота, бороды многих нуждаются в гребне… Но в глазах – упорная решимость. Люди с такими глазами в будущие времена будут месяцами драться в Смоленске, Соловках, Севастополе, Бресте. Пройдут от Волги до Сахалина и Калифорнии. Возьмут на штык неприступный Измаил и перейдут непроходимые Альпы. В драных шинелях, с пачкой патронов и куском хлеба их муки напополам с соломой в кармане будут уходить в Ледяной Поход, неся на плечах по полоске погон и в голодные чёрные Астраханские пески – те, которые без погон. Поставят русский флаг на Полюсе и бутылками с бензином станут жечь фашистские танки под Мадридом и под Москвой. С боями откатятся к кавказским перевалам, но встанут, врастая в скалы, а потом, оттолкнувшись спиной, пройдут тысячи вёрст до Вены, Будапешта, Берлина, напоив своих коней из Дуная и Эльбы. Запустят в космос «Восток» и «Буран» и проложат через всю страну «Уренгой-Помары-Ужгород» и стальную дорогу БАМа… А потом та же решимость, погасшая было из-за кремлёвских измен, вновь вспыхнет в глазах с гвардейскими лентами на рукавах и старых СКСах… Пусть светит!
Отряд шёл по Замоскворечью как по прифронтовой полосе, будучи готовым в любой момент дать отпор любому противнику. Судя по распахнутым воротам в некоторые дворы и изредка встречающимся ограбленным трупам на улицах, мелкие группы освобождённых Шуйскими преступников и подстрекателей к погромам, здесь уже побывали. Но, чем ближе мы продвигались вглубь, чем реже попадались следы этого безобразия. В одном месте мы обнаружили следы небольшого побоища – если, конечно, можно назвать «следами» расстрелянные из пищалей трупы десятка антисоциальных личностей. Что характерно: кроме срезанных кошельков, покойники валялись практически не обобранными, даже оружие, среди которого были не только ножи, топоры, кистени, но и вполне себе солидные прямые мечи, с какими принято было в советском кино изображать всяческих древних богатырей. Правда, ничего огнестрельного или просто дальнобойного, вроде луков. Не наблюдалось – не то те, кто перестрелял эту шайку, прихватили трофеи с собой, не то нынешние покойнички «по бедности мелкоскопов не имели».
Миновав печальное место, мы вскоре услышали характерный шум рукопашного боя: лязг металла о металл, разноязычные проклятия и команды, вскрики поражаемых сталью людей.
– Великий Государь, дозволь поворотить вобрат? Там подале еще проулок есть, по нему к Скородому и выберемся. Дольше, но твоему царскому величеству гораздо сохраннее – Желание сотника избегать, по возможности, стычек, имея под своей командой отряд численностью в десять человек, включая самого Зернина и тщательно оберегаемого самодержца, было понятно.
Но, с другой стороны, царь, прячущийся в заулках и норовящий удрать от опасности, даже не увидев, что именно ему грозит – вряд ли будет пользоваться авторитетом у окружающих.
Ведь я сам всегда презирал «начальничков», прячущихся на войне далеко в тылу под пятью накатами блиндажей, а в мирное время просиживающих кожаные кресла в кабинетах размером в спортзал. Они отгораживались от народа адъютантами, секретарями, секьюрити, полицаями, хитрыми и несправедливыми законами – и народ их люто и вдохновенно ненавидел. И рано или поздно такая ненависть выплёскивалась: то Пугачёвщиной, то Пятым годом, то Семнадцатым…
Сейчас вот дело идет к Смуте, к очередной междоусобице, в которую подбросят огонька и поляки, и шведы. Внук рассказывал когда-то, учась в аспирантуре, что когда первые Романовы провели учёт налогов на Руси, выяснилось, что много существовавших еще при Годунове сёл и мелких городков просто исчезли. Жилища сгорели или были разрушены, а жители – кто погиб, кто сбежал, кого угнали в неволю…
–Нет, Евстафий Никитин. Там нас не ждут и не знают нашего числа. Атакуем сходу! Но сперва предложим сложить оружие. Не дело лишний грех на себя брать, русскую кровь лить зря. А вот коли не сдадутся, тогда и бить: кровь их на них же будет.
Понял ли?
– Слушаю, Великий Государь! Твоя воля.
Несколько кратких команд, очередное перестроение, трехминутное движение между неизменными московскими заборами-частоколами – и вот перед нами место стычки.
Толпа человек в тридцать, среди которой мелькают и бойцы во вполне приличных тегиляях, кое-кто – даже в шлемах и при саблях, норовит прорваться в крохотную деревянную часовенку, на ступенях которой отмахиваются длинными клинками двое бойцов в железных кирасах. На земле лежит с дюжину тел, одетых как в русские кафтаны, так и в европейскую одежду. Некоторые из них еще подают признаки жизни, но большинство не шевелится даже когда попадает под ноги нападающим.
Увлеченные боем сражающиеся даже не заметили появления нашего отряда: никто из атакующих не смотрел в нашу сторону, а защитникам часовне было откровенно не до того.
Воспользовавшись этим, стрельцы выстроились в две шеренги. Первый ряд, укрепив пищали на бердышах в качестве подставки, приготовился дать залп. Задние же держали заряженные ружья дулами вверх, чтобы сразу же передать их передним, если первые выстрелы не вразумят разошедшихся вояк.
Я, по чапаевскому завету, обозревал местность с возвышенности, роль которой играл отнюдь не киношный чугунок из-под картошки, а трофейный жеребец.
– Нет, ты посмотри, сотник, какое нахальство! К ним, понимаешь ли, сам царь прибыл, а они даже «здравствуй» не сказали!
Стоящий рядом с обнажённой саблей на плече Зернин, оценив шутку, усмехнулся:
– Так невежи ведь, Государь! Видать, пороли их мало и с небрежением. Дозволь вежеству поучить?
– Поучишь ещё. А ну-ка – обратился я к «молодому специалисту по переводу с челюстно-лицево-травмированного» на общепонятный русский, – пальни-ка разок вверх, чтоб заткнулись. А то их и не перекричать, так чего зря глотку надсаживать!
– Слушаю, Великий государь! – щелкнул курок, воспламененный фитилём порох зашипел, разбрасывая весёлые искорки, и выстрел громыхнул, перекрывая гвалт и звон металла.

[Raysen]

Но вот на удары ружьями и тычки в конскую морду фитилями мужики не поскупились, так что незаслуженно пострадавший скакун принялся так резко уворачиваться от пугающего огня и тумаков, что спустя минуту «урка», явно не бывший прирождённым кавалеристом, не сумел удержаться в седле и грохнулся с седла.

не сумел + удержаться = не удержался
"седло" - повтор

Остальные также ожидающе стояли, поглядывая на своего царя.

ну, в этот-то раз хоть лишнее?

пока не увидит царского трупа, старается легитимизировать свой мятеж.

лишнее

А тех «Пахомов», которые не поймут изменения генеральной линии и будут продолжать кричать о «правильном царе» очень скоро помножат на нуль.

"очень" - лишнее
"очень скоро" - вскорости, быстро, мигом

Видимо, прежний владелец не мог позволить себе заказать качественный гарнитур для коня, но всё-таки старался не ударить в грязь лицом.

не мог + позволить + заказать
слишком много глаголов - "заказать" без всякого вреда тексту и смыслу можно удалить

Огладив четвероногого красавца, потрепав по холке (пропущена запятая) я дал ему немного привыкнуть к запаху нового хозяина.

В драных шинелях, с пачкой патронов и куском хлеба их муки напополам с соломой в кармане будут уходить в Ледяной Поход, неся на плечах по полоске погон и в голодные чёрные Астраханские пески – те, которые без погон.

"их муки" - в смысле "внуки"?
будут + уходить = уйдут

Но, чем ближе мы продвигались вглубь, чем реже попадались следы этого безобразия.

"тем"

[Цоккер]

Как смеешь Великого Государя «самозванцем» кликать?!

Может быть, лучше не "кликать" (звать, вызывать), а "лаять" (ругать, оскорблять)? Тем более что дальше есть слово "лаяться".

всю главу мечем изъязвили, тако же и длань, и плечи

Объяснение выглядит странно неполным: упоминается рука, но не говорится, правая или левая. Желательно заменить либо на "длани" (т.е. обе руки), либо на "шуйцу" или "десницу" (соответственно левую или правую руку).

Тако до кончины своей мычал невнятицу. Я же по младости лет кой-что из его речи уразумел.

ПМСМ лучше будет заменить совершённый вид глагола (уразумел) на несовершённый (разумел), соответственно глаголу "мычал" (поскольку речь идёт о "длящемся" действии).

Одна беда: задор выдыхается быстро: европейцы-с…

Два двоеточия подряд не употребляются. Одно из них (любое) можно заменить запятой.

разводы от засохшего пота

Лучше "засохшие разводы от пота" или вообще убрать "засохшего".

и куском хлеба их муки напополам с соломой

из муки

в голодные чёрные Астраханские пески

В данном случае "астраханские" (со строчной).

С боями откатятся к кавказским перевалам, но встанут, врастая в скалы

Здесь ПМСМ лучше подойдёт "остановятся".

вновь вспыхнет в глазах с гвардейскими лентами на рукавах

Надо бы переформулировать, иначе получаются "глаза с лентами на рукавах" - а откуда у глаз рукава?

чем ближе мы продвигались вглубь

Неудачная фраза, надо бы переформулировать. Можно продвигаться "ближе к какому-то месту" или "дальше вглубь какой-то местности", но никак не "ближе вглубь".

покойники валялись практически не обобранными, даже оружие

"Даже оружие" что? Фраза не завершена.
Как вариант предлагаю "даже оружие ... осталось при них".

ничего огнестрельного или просто дальнобойного, вроде луков. Не наблюдалось

Здесь должна быть запятая вместо разрыва предложения.

Атакуем сходу!

В данном случае "с ходу" (раздельно).