Непарад

[Анатолий Спесивцев]

И, совершенно точно, большое вступление - зло однозначное. Непрошеный совет: не растягивайте его.

Насчет того, что большое вступление зло, я бы не сказала.
Самые скучные, тоскливые и типовые шапкозакидательские попаданческие книги - это псевдодрайвовые "бубух - и я перенесся, бабах - и понеслось!" Сочувствия-сопереживания герою у меня в этом случае нуль. Давайте будем честны: по-настоящему близко к сердцу мы принимаем только проблемы хорошо знакомых и близких нам людей. Если герой в моем родном времени не стал мне таким близким и понятным, все его страсти и страдания, тем паче фантастические успехи на ниве перелицовки истории интереса у меня не вызовут. Да и темп повествования должен меняться. Вот у меня от вступления как раз ощущение наполненного событиями видео с периодическими стоп-кадрами, позволяющими всмотреться в героев. Буду я им сопереживать? Однозначно. Плюс нам предстоит, как я понимаю, еще и допопаданческие взаимоотношения героев друг с другом оценить. Так что в данном случае, как и во многих-многих других, якобы долгое вступление - пропорционально и необходимо.

Дело вкуса. Но, уж поверьте, знаю, о чём пишу, 9 из 10 читателей, расценивает затянутое вступление как зло. Некоторые, сев читать АИ, просто бросают чтение. Желающему полнее показать гг до попаданства, лучше несколько раз вернуться к его истории в коротких сценках-воспоминаниях. Начав же описывать гг как можно полнее, теряешь сюжет - по себе знаю. В АИ большинство интересует именно альтернативность, возникающая в произведении, а не история жизни современника.

[Александр Ершов]

Дело вкуса. Но, уж поверьте, знаю, о чём пишу, 9 из 10 читателей, расценивает затянутое вступление как зло.
Начав же описывать гг как можно полнее, теряешь сюжет - по себе знаю.

Значит вам очень не повезло с читателями. Побегушки-пострелушки с картонными персами им милее, чем хорошо прописанные герои и персонажи.
Поэтому обобщать свой печальный опыт на всех лучше не надо.
А рецепт "по Махрову": "попал, всех победил!" - это для любителей Корчевского и Ланцова.

[Краском]

Именно так я писал 1 том своего цикла. Вероятно, Вы - такой же визуалист, пишущий, о том, что "видит"

Да, я помню. Было очень интересно читать - именно в этом стиле.

Писать так удобнее, но вылазят потом недостатки такого письма, весьма значительные. Ведь роман, если получается, начинает жить своей жизнью, сюжет виляет, герои вдруг чёрт знает что творят, часть написанных сцен приходится переписывать или списывать совсем

По моему скромному мнению, когда герои живут своей жизнью - это не минус, а плюс.
Получается естественнее. Главное: чтобы финал был таким, как задумано.

И, совершенно точно, большое вступление - зло однозначное

Это с какой стороны посмотреть...
ИЗЛИШНЕ затянутое - возможно. Но если вступление помогает очерчивать для читателя героя или общую картину мира - то тут ситуация иная. Вот например я, как читатель, был просто ВТЯНУТ в книгу, которую открыл когда-то в магазине просто так:
"Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская - вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс.
Но дни и в мирные и в кровавые годы летят как стрела, и молодые Турбины не заметили, как в крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь..."
Так что тут не могу полностью согласиться.

А пока что, как говорится:
ПРОДОЛЖЕНИЕ ВОСПОСЛЕДОВАЛО

[Краском]

С этими словами я подхватил ближайший пакет, в котором узнаваемо звякнуло, и устремился к оставленной в переулке машине, слыша за спиной топот волей-неволей последовавших за мной бывших одноклассников.
И вот мы разместились в «шкоде»:
— Так, парни! Всё-таки славно, что мы так пересеклись. Ведь сколько лет прошло: без звонков, без телеграммы. Кому рассказать, скажут: брехня!
— Угу, а вдоль дороги мёртвые с косами стоят! — усмехнулся Андрей. — Вот если бы ты за новостями следил, то ещё и на реконструкции побывал бы. Вон, Борька не даст соврать: зрелище было классное, почти как на войне.
— Подтверждаю, всё чики-пики было. Только что пули над головами не свистели. А так и стрельба, и взрывы, даже броневик ездил и уланы конные. Но ты, Стас, лучше расскажи, как ты сам тут очутился? Ты ж после восьмого класса уехал.
— Не «после восьмого», а «в восьмом». Как раз как зимние каникулы закончились. У нас перед этим тётя в Киеве померла, отцова сестра старшая. Вот отец в наследство вступил, да и переехали на «нэзалэжну». Думали, что хороший вариант: свой домик в столице, цены там, опять же, в те времена пониже российских были. Школу закончил, в Политех поступил, отец на неплохую должность устроился… Кто ж знал, что эти уроды Майдан устроят и война будет?
— Не война, а АТО — сумничал Будка.
— Да иди ты в пень! Какая, к чертям АТО, с бомбёжками и артиллерией? Да ещё мобилизации одна за другой? Сорок первый, что ли?
Ну вот от мобилизации я сюда и перебрался. Ещё не хватало за Каломойшу с гоп-компанией башку подставлять.
— Поня-ятно… — протянул Андрей. — Выходит, вынужденный мигрант ты теперь? А что же сюда, а не в Россию уехал? Отбил бы телеграмму, я б тебя встретил, жильё на первое время, работу нашли бы…
Добрая душа, что и говорить!
— Не-е, ребята, в Россию что-то не захотелось. Там ситуация непонятная была: а вдруг и там чего случится? Санкции-эмбарго всякие, Крым, опять же, Запад ссался кипятком… Вдруг тоже война? А Польша, как-никак, родина предков. У нас в семье даже шляхетские грамоты хранились и паспорт прапрадеда: приедем — покажу. Здесь этническому поляку проще гражданство получить, законы такие. Вот я и уехал.
— А родные?
— Отец к тому времени помер, сестра замуж вышла ещё пока в России жили. Племянников вон, двое на Урале растут. Это я пока что — вольный орёл, никто не окольцевал. Вот и приехал сюда, работу нашёл на первое время не сильно денежную, но с перспективой. Подал документы на гражданство, но тут ведь как: хоть мне, как этническому поляку и льготы с этим полагаются, но всё равно: пока безвыездно два года тут не прожил — так и был в статусе иностранца, хоть и репатрианта, конечно. А жены пока не нашёл: не сложилось как-то…
— И не спеши, наше дело ещё молодое! — Будкис хитро подмигнул. Ты гляди: в школе, как сейчас помню, не меньше трёх девчонок сохли по нему, блондину голубоглазому, а выходит, никто до сих пор так и не «окольцевал».
— Что, «орлы в неволе не размножаются»? — припомнил я древний анекдот.
— А то как же!
Так, за дружеской болтовнёй, мы доехали до моей «берлоги». Хоть домик я снимал и в селе, вследствие чего приходилось вставать пораньше, чтобы успевать на работу в город, но весьма гуманная арендная плата вкупе с хорошей экологией и прекрасной охотой в близлежащем лесу, до которой я всегда был большой любитель, вполне компенсировали некоторую отдалённость от «цивилизации». Кроме того, владелец дома за всё время проживания приезжал сюда раз пять-шесть, поскольку сам проживал в Гдыне, а домиком в деревне, доставшемся ему в наследство, планировал заняться не раньше входа на пенсию. Вернее сказать, в Гдыне проживала, главным образом, семья хозяина, сам же он большую часть жизни проводил в дальнем плавании в должности судового штурмана. Так что на моё уединение здесь никто не покушался. Иногда захаживали по-соседски местные крестьяне, из которых я ближе всего сдружился с егерем Мареком, который сам был из семьи репатриантов из СССР. Но поскольку его семейство покинуло Союз ещё в период, когда нынешний повелитель местного охотхозяйства ещё лежал в коляски и марал пелёнки, ни русского языка, ни особенностей жизни в СНГ он практически не знал. Зато великолепно изучил все окрестные леса, поля и болота, по которым таскал богатеньких приезжих, возжелавших приобщиться к древней польской забаве охоты на пернатую и четвероногую дичь. Я тоже не раз хаживал с ним, сперва с арендованным ружьём, а после получения разрешения на оружие и сдачи экзамена в Охотобществе — уже и со своей вертикалкой ИЖ-27ЕМ ещё советского выпуска. Конечно, не «бенелли», но ружьё надёжное, да и нет у меня лишних пенёндзов, чтобы «бенелли» с «ремингтонами» скупать. Мне главное не понты, а душевное спокойствие.
Загнал машину во двор, выгрузились, втроём заволокли покупки парней на кухню. Вот же хомяки запасливые, руки оторваться могут! Набрали всего столько, что неделю гулять можно… Это если на троих.
Врубили музыку, на пару с Будкой принялись мастерить холостяцкую закуску: чтоб за такую встречу, да не выпить? Что мы, не русские, что ли? Пусть не по крови, конечно…
Юрьева погнали в душ: наш «красноармейчик» на своей реконструкции набегался-настрелялся с утра так, что от амбрэ пота и пороховой гари на маленькой кухне стало просто не продохнуть. Ему-то что, он принюхамшись…

[Краском]

Андрей

Отмывался я у Стаса довольно долго: ружейная смазка, копоть и окопная грязь позапачкали одежду и солидно измазали кожу. И это мы «воевали» да стояли в бивуачных условиях всего ничего. А каково было предкам на настоящей войне, с недельными пешими переходами, окопной жизнью месяцами в траншеях, дрянной водой, вшами и рвущимися над головой крупнокалиберными «чемоданами»? Так вот же…
Натянув предоставленные щедрым Трошицинским безразмерные бермуды, которые пришлось прихватывать на талии солдатским ремнём с орлёной пряжкой, чтобы не сваливались и фиолетовый махровый халат, я стал похож на эдакого русского барина-отставника, каких любили писать передвижники вроде Федотова. Форму с аутентичным исподним, кроме фуражки да сапог, закинул в автоматическую стиралку на быстрый режим и, весь такой из себя вымытый, завалился обратно к парням.
Стол уже был накрыт: помимо закупленной нами в супермаркете закуси будущую пиршественную арену украшали добротная, литра на два, фаянсовая миска с овощным салатом, три пиалки маринованных грибочков, украшенных луковыми колечками и источающая даже из-под закрытой крышки запах жареного мяса супница. Ну и бутылки стояли на своих местах, чуть подрагивая прозрачным содержимым в такт наших шагов.
Будка с Троцким, как и положено настоящим товарищам, не стали начинать отмечаловку нежданной встречи до моего прихода: игнорируя до поры «достархан», оба стояли возле книжных полок, разглядывая какую-то крупноформатную книгу.
— А вот и я, почтеннейшая публика! Что за манускрипты штудируем, орлы-соколы?
Оба разом оглянулись:
— Да вот, решил показать Борису свою коллекцию. Он, оказывается, тоже бонист и нумизмат. Знать бы заранее, можно было бы ещё и поменяться дублями. — Стас протянул аккуратно прикрытую плёнкой клеммташа древнего вида купюру с изображением Петра Первого в треуголке — вот этих пятисоток у меня, к примеру, целых три штуки и все, попрошу обратить внимание, в идеальном состоянии, как только со станка.
Машинально взяв банкноту, я поглядел на прихотливо украшенную орнаментом бумагу. В той, навсегда ушедшей в Историю, Империи, это были большие деньги. Простому человеку, вроде меня, пришлось бы трудиться не один год, чтобы заработать такую сумму. А сейчас эта пятисотка стала всего-навсего простым экземпляром в нумизматической коллекции… Всё течёт, всё меняется…
— Ну что, народ? Садимся? А то водка греется и тушёный заяц скоро в мороженого превратиться! Что я, зря за ним по полю с ружжом гонялся?! — Весело позвал к столу Стас.
Мы принялись рассаживаться. Заметив, что всё ещё держу в руке клеммташ, я протянул его Трошицинскому. В последний момент мне показалось, будто нарисованный император хитро подмигнул мне, будтро Распутин из старой рекламы.
На правах хозяина Станислав скрутил пробку и в стопки забулькала пахучая жидкость…
— Ну что? За встречу!
— И за дружбу!
Звякнуло, сдвинувшись, стекло…

[Цоккер]

планировал заняться не раньше входа на пенсию.

выхода

повелитель местного охотхозяйства ещё лежал в коляски

в коляске

бутылки стояли на своих местах, чуть подрагивая прозрачным содержимым в такт наших шагов

Звучит не очень хорошо. Может быть, так?
... и их прозрачное содержимое чуть подрагивало в такт наших шагов

заяц скоро в мороженого превратиться

превратится (без Ь)

[Краском]

Борис

Нежданную встречу отмечали вдумчиво и основательно. Времена, когда на нашу подростковую толпу хватало одной, много — двух бутылок «Агдама»: не столько пьянки ради, сколько пацанячьей солидарности для. Ну и попонтоваться, само собой, собственной взрослостью и крутостью пофорсить друг перед дружкой. Где он сейчас, тот азербайджанский напиток? Там же, где тот добрый и радушный к гостям Азербайджан, не обожженный всякими карабахами и межнациональной резнёй: в далёком легендарном прошлом…
Сейчас двух бутылок — и не «Агдама» — нам, естественно, хватило не на долго. Но слава богу: мы, литовцы, очень практичный народ, и очень запасливый. Из пакета были извлечены ещё несколько ёмкостей и торжественно водружены на законные места на столе. Как Стас убирал со стола третью бутылку, утверждая, что оставлять пустую — плохая примета, я помню чётко. Помню, как Дрей Ю требовал баян, но в конечном итоге согласился смягчить запросы и взялся за гитару. Чего не отнять, того не отнять: к музыке а Юрьева всегда был талант: вот и сейчас он то аккомпанировал песням, то, оборвав пение, переходил сразу к быстрому ритму фламенко, от тревожил душу мелодией «Города золотого»…
Потом воспоминания идут как-то скомкано. Вот парни заинтересованно слушают мой рассказ о том, как однажды залп украинского «Града» прошёл прямо над головами нашей съёмочной группы во время моей донбасской командировки. Вот Троцкий хвастается своим ружьём, а Андрюля ему с типично русским упорством доказывает, что трёхлинейка — не в пример способнее. Он бы ещё с миномётом на зайцев агитировал поохотиться: кто же в Польше Стасу дал бы ту самую винтовку приобрести? Тут, насколько я знаю, и с покупкой дробовушек дела обстоят сложновато, даже, пожалуй, сложнее, чем в России. Это не наша Литва, гораздо более европейская страна: у нас даже пистолеты разрешается носить: в целях самообороны, разумеется. Потом, почему-то, оказалось, что Юрьев успел каким-то образом вновь сменить фиолетовый халат на большевистскую форму, а Трошицинский, нелепо опоясанный старомодным ремнём-патронташем, уже стоит у двери, опираясь на ружейный чехол. Потом, помню, мы шли по полевой дороге, и я освещал путь тяжёлым и неудобным аккумуляторным фонарём завезённым в Польшу не иначе, как вояками Гудериана, если не кайзера Вильгельма: поскольку в наше время самое место этому артефакту электротехники — в каком-нибудь политехническом музее.
А потом мы стреляли. Каждому хотелось побахать из ружья, доказав тем самым свою мужскую самоценность. А как же иначе? Мы же не бабы и не гомики, чтобы душой не тянуться к оружию! Даже великий Ахиллес, как знает любой культурный европеец, попал в ту историю с осадой Трои, потянувшись к мечу, положенному между женских побрякушек хитрыми античными военкоматчиками.
Ну вот и мы попали. Вернее, попал я, чисто рефлекторно выпалив навскидку по вылетевшей откуда-то сове. Честно говоря — пальнул с перепугу, но не попал. Вернее сказать — попал. Но не в сову, а в изолятор на высоковольтной мачте. Последнее, что я увидел перед вспышкой, за которой встала АБСОЛЮТНАЯ белизна — падающий сверху прямо на нас толстый провод…


От автора, то есть - меня: на этом преамбула, как все догадались, заканчивается.
Начинается АМБУЛА.
Напоминаю, что действие произведения происходит в мире романа "Путь Империи", посему НЕ ВСЕ упоминаемые и остающиеся за рамками повествования факты и события соотносятся с событиями реальной истории.

[Цоккер]

нам, естественно, хватило не на долго.

ненадолго (слитно)

к музыке а Юрьева всегда был талант

У Юрьева

от тревожил душу

то тревожил душу

воспоминания идут как-то скомкано

скомканно

[Краском]

Станислав

— Ы-ы-ы-ы-ы…
Ой-ё, холера вашу ж душу! И так погано, а тут ещё этот вой…
И вообще — что за нафиг в нашем доме? В смысле, не доме, а луже и уж явно не нашей: у меня весь дворик заасфальтирован, а здесь — явная грязь. И спрашивается, что я тут хряка изображаю?
Не с первой попытки, но всё же встаю сперва на четвереньки, потом — в рост. Слава богу, похмелья нету. Уже хорошо: видно, проветрился как следует. Где я — непонятно. А вот «когда» — ясно абсолютно: ни разу не апрель месяц: Стою по щиколотку в луже посреди разбитой вусмерть грунтовки, причём вокруг всё покрыто ровнёхоньким снежным покрывалом. Снег, благодаря сокращающейся луне, даёт возможность хоть что-то разглядеть, а то ведь вокруг нигде ни одного придорожного фонаря, ни одного светящегося вдали оконца, только где-то вдали слышен звук движущегося поезда.
Борис сидит у края лужи, подвывая на одной ноте. Рядом бестолково суетится Андрюха, что-то шипя сквозь зубы насчёт долбодятлов и рук из задницы. Выбираюсь из воды к парням.
— Цо таке, хлопцы? Чего орём?
— Тебе такое — не так бы заорал, — вызверился Будкис. — Вот, все руки поспалил!
Свечу фонариком телефона. (Надо же, работает! Хорошо шведы делают, раз купание луже ему нипочём!). Ну, все не все, но внутренняя часть борькиных пальцев, действительно, сплошной волдырь. Да уж, картинка…
— Так, ясно. Не вой, не паровоз! Сейчас подлечим, полегчает! Давай сюда лапу! А ты, Дрюля, «Скорую» набирай!
— Я номер не знаю! На «03» вызов не идёт, я пробовал.
— Три девятки подряд! Хотя нет, ты ж с сотового, значит, «112»! — Пока Юрьев тычет пальцем в мобильник, шарю по карманам. Где же он есть? Ведь всегда с собой таскаю, по разной одежде рассовываю… А, вот!
— Лапу держи на свету, говорю!
Распотрошил аптечную пластинку с пилюлями рыбьего жира: почти полная, девять штучек! С детства обожаю, да и витамин D в нём… Давлю пальцами желатин капсул, аккуратно смазываю ожоги. Будкис шипит, но уже без фанатизма, что называется.
— Ничего, Борь, терпи! Скоро медики приедут, настоящим лекарством подлечат, бумажки оформят… Тебе же оправдательные бумажки на работе нужны, чтоб больничный там оформить, ещё чего там, что у вас полагается?
— Угу…
— Не соединяет, нет связи! — Лицо Андрея, перемазанное грязью, похоже на маску чёрта, в каких колядуют на Рождество.
Борис пытается залезть во внутренний карман куртки, но, видимо, зацепившись болючим местом, отказывается от этой идеи:
— Достань мой айфон, с него попробуй. Наверное, у тебя труба барахлит после провода. Заодно по жипиэсу глянь, где мы очутились. Что не там, где были — точно: ни линии электропередачи, ни столбов вдоль дороги, ещё и лесок какой-то со стороны села, а я точно помню: через лес мы не проходили.
Андрей, нашарив борькин коммуникатор, вновь принялся за попытки связаться с медслужбой.
— Так, а теперь подробнее и понятнее, Борь: что за провод и вообще, какого дзябла мы здесь торчим? И вообще: почему вокруг зима? Только не надо про летаргический сон и кому: после комы если и просыпаются, то на больничной койке, а никак не в долбанной луже.
— А ты что, не помнишь? Провод на нас упал. Высоковольтный, с опоры. Я как раз стрелял, так по рукам жигануло, что света невзвидел.
— Так, теперь понятно, почему пальцы в волдырях. Небось, как раз в тех местах, где металла ружья касался. Снайпер хренов. Непонятно только, почему жив остался, а не валяешься кучкой пепла. Там киловатт сто напряжение…
— Сто десять, как правило. — Андрей протянул айфон владельцу. — Накрылась и твоя техника, Борька: включаться — включается, а связь не работает, навигатор тоже не пашет. Приедешь в Вильнюс, первым делом банку краски купи. Лучше эмали, чтоб блестело.
— Не понял… — Изумление на лице нашей акулы пера и кашалота видеокамеры передать словами просто невозможно. — Эмаль-то зачем?
— Выкрасить и выбросить! Ну, или продай на запчасти: всё равно приборчик «нихт арбайтен», как и мой, впрочем.
— Вот же свинство… Слушай, Стасик, ты местный: куда нам теперь?
— А вот бы знать… Дорогу эту я не помню, возле нашего города такой точно нет. Хотя Польша — она большая. Сейчас пойдём, отыщем какую-нибудь цивилизацию, там и спросим, куда попали и помозгуем, чего делать дальше. Я слышал, тут поезд где-то проходил, а где поезд, там и люди. Кстати, а где ружьё? Оно на меня оформлено, если пропадёт — бумажки писать замучаюсь.
— А вон оно! — Андрей тычет пальцем куда-то в сторону.
— Где? Темно же!
— Да вот!
Наклонившись, Юрьев вытягивает из грязюки нечто, напоминающее комковатую дубину неадертальца.
Зар-раза…
— Ладно, пошли, что ли. А то тут без движения пневмонию подхватить — как нечего делать!

[HoKoNi]

— Ладно, пошли, что ли. А то тут без движения пневмонию подхват

Или не дописано, или не договорил. Если не договорил, на конце нужно многоточие.