Первый Страж Дракона

[Цинни]

– Я уже понял, ты не отступишь перед угрозой наказания. Однако ты должен усвоить: за ошибки тебя никто наказывать не будет. И никто не посмеет оскорбить или унизить. А для меня самое главное, что ни сомнения, ни страх… да ничто не заставит тебя пойти на подлость. Все-таки я кое-что в людях понимаю. Особенно в таких, как ты.
Он не проронил ни звука, кажется, даже не пошевелился. Но бесцветный в этом и не нуждался.
– Хочешь знать, каких это «таких»?
Какое ему дело до того, что думает о нем враг?!
– Иногда ты ведешь себя как глупый мальчишка. И даже глупее. Но душой и умом ты взрослый. Ты все для себя решил. И не ударишь исподтишка.
Когда тебя хвалит враг, ты совершил что-то непоправимое. Так говорит отец.
– Более того, я знаю, что бой между нами, когда придет время, будет проведен по всем правилам. Ты не воспользуешься своими познаниями в том, что у нас принято называть некромантией, а у вас – просто Силой.
А вот ради боя можно перетерпеть и ту болтовню, и все, что еще только предстоит.
– Выскажусь еще определеннее, и ты запомни раз и навсегда: я тебе доверяю. Настолько, что готов вложить в твою руку нож и встать перед тобой без оружия. У тебя темно на душе. Но сам ты светлый. Хлоя так говорит. И эта тьма тоже рассеется, вы справитесь – ты и те, кто рядом с тобой. Они помогут.
Похоже, министр по-своему истолковал события вчерашнего вечера. А может, и девчонка лишнего наболтала. Ее сказки со вторым дном, и стоило бы еще послушать, но и того, что он уже услышал – и от нее, и от министра, – пока что более чем достаточно, и так все это в голове пока не укладывается.
Бесцветный как будто бы снова что-то учуял, осчастливил сентенцией:
– Когда-нибудь ты поймешь, что ни в том, чтобы помогать, ни в том, чтобы принимать помощь, нет бесчестья. Ты ведь сам бросаешься помогать, ни о чем не думая. А потом – я заметил – стыдишься своей доброты.
Закрепил повязку.
– Через час-другой станет легче. Бальзамы госпожи Фло никогда не подводят.
Помолчал. И повторил вопрос:
– И все-таки зачем ты проводил обряд?
– Только что вы сказали, что мне доверяете. Этот вопрос – одно из проявлений доверия?
Министр расхохотался.
– Ну, мальчишка! Ну, нахал! Сумел оставить последнее слово за собой, да как! В этом поединке признаю поражение, – и слегка склонил голову.
Наверное, следовало бы испытать торжество, тем более что подвоха в словах бесцветного не чувствовалось. Но что-то не давало покоя. Внутри саднило так, что боль в руке казалась совсем незначительной… или это лекарство начало действовать раньше обещанного?
Ему так тошно оттого, что его назвали добрым? Теперь и этот назвал его слабаком! Они все это видят! Да, но…
Нет. Ему хочется повторить вчерашний вечер. Не ради какой-то там цели, а просто хочется – и все. Так нельзя. Нельзя так вот запросто болтать с врагами и простолюдинами. Нельзя ронять себя – потом не поднимешься. Он и так наделал слишком много ошибок за один вчерашний день.
В покое его не оставили: только вернулся к себе, сразу же явилась Фло, принесла кувшин с узким горлышком – в похожих дома принято было подавать к столу вино. Теперь эти кувшины вызывают у него дрожь – намертво связаны с болезнью, с лекарствами этой вот тетки-знахарки. Силы в ней ни на грош – он такие вещи чует, стоит только человеку час-другой посидеть с ним рядом, – но модно обойтись и без ворожбы.
Однако этот дом полон Силы. Самой разной. Хочется разобраться... Он уже почти забыл, что такое любопытство – и вдруг…
– Господин Тим, перед сном выпьете стакан этого снадобья. Оно поможет вам как следует выспаться. Если проснетесь ночью – выпейте еще стакан. – Министру – и тому не зазорно было бы поучиться командному тону у Фло. А в особенности – четкости формулировок, ну ни одного лишнего слова! – Не более трех за ночь, иначе может разболеться голова. И если что – вызывайте слугу, – кивок на колокольчик, – и велите звать меня.
– Благодарю вас, – церемонно ответил он. – С вашего позволения, я лягу немедленно.
– Позабочусь, чтобы вас не беспокоили.
Все бы в этом доме были такими понятливыми!
Он не слышит, как спустя четверть часа в комнату прокрадывается Хлоя, следом – Лео.
– Ну вот и порассказывали сказки… Как думаешь, он всерьез-то не заболеет?
– Да кто ж его знает? Твоя Фло говорит – скоро оклемается.
– Я волнуюсь. Ты последи за ним ночью. Тетушка не понимает – он ведь не позовет.
– Угу. Навязался на мою голову убогий.
Хлоя уходит, Лео в смежной гостиной укладывается на пол и таращится в потолок. Маетно. И так одиноко, как давно уже не было.
Возвращается в комнату Тима. Садится у изголовья кровати, как сиживал раньше, когда этот горемыка валялся чуть живой… Делает знак, отгоняющий бесов: вспомнишь о беде – накличешь! Эх, а ведь еще месяц назад он не верил ни в бесов, ни в демонов, ни в богов с добрыми духами… страшно сказать – в существовании самого Дракона сомневался!
Мальчишка спит. Не сказать что уж совсем спокойным сном… вот, опять дыхание сбилось, кисти рук – даже та, что под повязкой, – сжимаются в кулаки, иной раз сквозь стиснутые зубы прорывается тихий стон. Но не мечется и не бредит, как прежде. Оклемается, точно оклемается.
Лео сползает с кресла, прихватив маленькую подушечку, и устраивается на ковре. Следить сквозь дрему за великовозрастным болваном всяко проще, чем за племянником-трехлеткой, – они тогда двое из всей семьи ухитрились подхватить корь, и решено было запереть их в пристройке, чтобы зараза не расползлась по дому. Воду и еду им подавали через окошко, лекарства – тоже, но тоскливо было и, что греха таить, страшно – и за себя, и за мелкого. А тут всех дел – поглядывай вполглаза да слушай вполуха.
К рассвету дохляка перестало лихорадить. Лео потихоньку пробрался к себе, бросился на кровать прямо поверх покрывала и уснул мертвецким сном.

[Цинни]

Глава 13
Недавний смутьян сидит-посиживает за обеденным столом, по правую руку а манеры-то, манеры – индюку Рику впору от зависти удавиться! Хозяйка смотрит – умиляется. А чего бы ей не умиляться: Тим аккуратно является к столу трижды в день (Лео и Хлоя старательно избегают совместных завтраков и обедов, предпочитая трапезничать в библиотеке, в гостиной… да где угодно, только бы не прослыть благонравными детками).
И на занятиях он зубрила зубрилой, в книжки-тетрадки пялится, помалкивает, а спросят о чем – начнет говорить, да так, что не остановишь. И в комнате у себя все время над книжками. Наставники смотрят на него не как на чудика – как на чудо. Будь их воля, каждый, небось, заказал бы по его портрету и установил на домашнем алтаре… ай, у них же это не принято, а иначе бы точно! Почтительный, старательный, рассудительный… Ага, прям так и говорят, и в пример ставят. Появись такой гусь у них в школе – его бы на второй день поколотили. Рассуди-ительный! Это он-то?!
«Да ну, этого колотить – даром кулаки отбить, – злоехидно вмешался внутренний голос. – Не напугаешь».
Но хочешь-не хочешь, надо признать – с чего-то вдруг стал и старательным и рассудительным. Почтительным?.. гм! А ведь и вправду! Что-то задумал? Но что? На вопрос не ответил, отмолчался. В ответ на повторный процедил: «Это мое дело». Разве что не добавил – «чернь». Это снова был другой Тим. Третье превращение за считанные недели.
Хлое повезло ничуть не больше. Когда стало ясно, что мальчишка их избегает, она решила во что бы то ни стало вытянуть его на очередные посиделки – на этот раз в библиотеке, с вкусняшками и, конечно, с неизменными страшными сказками, и однажды, едва окончились занятия, принялась зазывать.
– Мне это неинтересно, – вот и весь ответ.
Хлоя оторопело замерла, но быстро собралась и перешла в наступление:
– Но ведь было интересно!
– А теперь неинтересно.
– То интересно, то неинтересно… Ты что, девица? Пойдем, говорю! – она притопнула ножкой.
Он невозмутимо повернулся к ней спиной и принялся собирать со стола свои книги, укладывая корешок к корешку, уголок к уголку.
– Ти-им!.. – жалобно протянула Хлоя. – Ну прости, я всегда несу всякую чушь, когда расстроена. Пойдем, а?
– Я не сержусь. Мне все равно.
Вроде бы обычный ровный тон. Но было в нем что-то такое, что Хлоя отступилась – и больше не подступалась.
Теперь они встречаются только за ужином и на занятиях. Мальчишка с равным усердием учит формулы, вычерчивает по памяти карты и сражается в примыкающем к оружейке тренировочном зале с Гартом – помощником начальника стражи.
Уроки фехтования им дает лично начальник, господин Эвард. Шутка сказать – отставной полковник. Тот самый толстячок, что казался таким забавным, когда суетился с ключами возле пристройки. Хворал он тогда – лично соблаговолил об этом сообщить после того как загнал Лео в угол – в самом буквальном смысле слова – и обезоружил. Потом прочел долгую лекцию о том, как нехорошо беспокоить старых больных людей и как опасно недооценивать противника (Лео понял не все слова, акцент у дядьки был жуткий, но уж общий смысл до него дошел… и без слов дошел бы, хватило бы одного выражения лица!), – и принялся за Тима. Тим продержался на две минуты дольше. На целых две минуты, как не преминул заметить господин Эвард и заключил: учить вас еще и учить. И принялся за дело с таким рвением, будто от результата зависела его жизнь. Гоняет их ежедневно по полтора часа, а то и дольше… впрочем, «гоняет» – это сильно сказано. Для издевательств над «бестолковыми мальчишками» – иначе он их и не называет – у него есть Гарт. Уж этот не упустит ни единого случая продемонстрировать свое превосходство, да не просто так, а чтоб на память ученикам остались синяки и ссадины. Еще и комментирует – на языке сыновей Дракона! И говорит он куда свободнее, чем господин Эвард. Как успел уяснить Лео, здесь их родной язык отнюдь не под запретом, по крайней мере, в доме министра иностранных дел – только поощряется. Шеф-повар – и тот способен пару-тройку фраз связать. Но Гарт… он что, нарочно затверживал всевозможные оскорбления?!
Пока Гарт дрессирует одного, господин Эвард, не торопясь и не раздражаясь – видать, загодя настроился на то, что имеет дело с безнадежными тупицами, – втолковывает второму премудрости благородного искусства. Потом наставники меняются местами – и так до пяти раз за урок. Выползаешь к ужину – глаза на еду не смотрят. Вообще ни на что не смотрят. «Ничего, втянитесь», – приговаривает хозяин. Ободряет или злорадствует?
На днях, слоняясь вечером без дела – читать и то не хотелось, муторно было на душе: в дом опять пожаловал военный министр с сынком, и бедную Хлою утащили в парадную гостиную, – Лео проходил мимо лестницы, что вела в оружейку и тренировочный зал, и услышал донельзя знакомые звуки… от которых, признаться, уже начинало подташнивать. Решил полюбопытствовать. Вошел – и обомлел: Тим и Гарт увлеченно сражались друг с другом. И кто знает, сколько еще длилась бы игра неутомимого кота с отчаянной мышью, если бы Тим не отвлекся при виде незваного гостя. Замысловатый финт – Гарт, как всегда, работал на публику, – и шпага Тима упала к ногам Лео. Суть уловки поняли оба: теперь, чтобы поднять оружие, этому гордецу, изображающему смиренника, придется склониться перед недругом. На это неизменно указывал Гарт в подобных ситуациях. И ясно было: зловредный помощник начальника стражи нарочно проделал этот трюк, стоило появиться свидетелю. Тим медлил. Лео глядел на него во все глаза, разве что на Гарта покосился – ну, так и есть: физиономия хищная, азартная. Вот гад! Эй, ну а ты чего застыл? Ты же можешь поставить его на место – да, не оружием, но словами уж точно…
– Не хочешь продолжать? – Кот разочарован: мышь, забавно агрессивная минуту назад, впала в апатию. – Напомина-аю: именно ты попросил меня дополнительно заниматься с тобой по вечерам…
Дополнительно?! Ему что, днем мало достается?! Ну точно, с придурью. Он, Лео, повыносливее – и то прекратил поединки с Бертом. Просто сил не остается.
– … И даже ходил ради этого на поклон к господину Эварду… А склониться, чтобы поднять свою кочергу – а так обращаются как раз таки с кочергой, – противоречит твоим представлениям о чувстве собственного достоинства?
Этот – на поклон?! И смолчал, хотя Гарт его провоцирует? Нет, теперь вообще ни капли сомнений: не просто так он стал образцом благонравия. И надо во что бы то ни стало…
– …Но если ты думаешь, что я готов попусту терять время, ты ошибаешься. В конце концов, я недавно в этом доме и еще не видел всех сокровищ искусства, их тут немало. Самое скромное полотно, которому нет и полувека, для меня представляет больший интерес, чем один маленький неумеха, начисто лишенный способностей…
Неужто и теперь стерпит?!
Тим потянулся к стойке с тренировочными шпагами – и молниеносно получил удар по руке клинком плашмя. Ай, да какой там удар – шлепок… тем обиднее.
– Твое оружие валяется на полу. Ты признал поражение.
Лео вдруг понял, что ему надоело наблюдать за глупейшей, скучной игрой, – и, отступив на несколько шагов, в дверной проем, пояснил небрежно:
– Мало ли, чем вы еще швыряться удумаете. А я не хочу, чтобы в меня железяка какая ненароком угодила.
Тим, не глядя на Лео, поднял шпагу.
– А, так все-таки продолжим? – деланно удивился наставник.
Врет Гарт, что Тим неумеха, нарочно врет, то ли раззадорить пытается, то ли разозлить зачем-то. Небось, и дома мальчишку чему-то такому учили… не сказать что выучили, но, надо признать, если их – вчерашнего благородного и вчерашнего простолюдина, которых уравнял случай, – когда-нибудь поставят друг против друга, побить такого противника будет трудновато. Может, тоже по вечерам… да ну, к демонам! В конце концов, к чему простолюдину заморочки благородных?
– Знаешь, в чем твоя беда? – спросил Гарт, лениво парируя выпад, который, казалось, невозможно было отразить. – Ты не любишь оружие. – Медленно отвел клинок от шеи Тима. – Не боишься его, нет, и действительно хочешь стать хорошим бойцом. Не станешь. Если не полюбишь.

[Цинни]

Глава 14
Хлоя тоже напророчила – они все-таки сцепились снова.
В самый неподходящий момент – на уроке господина Эварда. Именно в тот день, когда наставник впервые рискнул выставить их друг против друга – как будто бы нарочно: сегодня тому, кого теперь зовут Лео – как быстро он привык к этому имени! – исполнилось шестнадцать. Исполнилось – а вроде бы и нет. Ведь его самого вроде бы нет. Да еще второй, которого тоже вроде бы нет, стоит напротив со скучающим видом…
Он атаковал первым, надеясь единым натиском покончить с противником, а заодно со своим раздражением – давным-давно поперек глотки встали эти развлечения, для полного счастья не хватало всего-навсего придурка с железякой, норовящего на тебя накинуться. Тим парировал, не двинувшись с места. И ушел в оборону. Лео искал в ней слабое место, десять раз успел вспомнить все, чему его учили, десять раз забыть – и довериться интуиции – этому его тоже учили. Без толку. А потом случилось непонятное – руку свело, шпага выскользнула, а острие клинка Тима оказалось у его шеи. Совсем некстати всплыли в памяти давешние слова хозяина: «Он знает, куда нужно ударить, чтобы убить».
– Перерыв пять минут, – скомандовал господин Эвард. – И еще один бой. А может, не один. Посмотрим.
– Я хочу, чтобы со мной сразился Гарт, – этот почтительный и в то же время требовательный тон (никак не просьба! приказ!) Лео успел возненавидеть.
– С чего вдруг? – старшего из наставников просьба явно не порадовала. Младший неопределенно хмыкнул и принялся изучать гобелен у входа в оружейку – стая собак и стадо охотников преследовали якобы дикого кабана, с виду – обычную домашнюю свинью.
– Он, – кивок в сторону Лео, – слабее меня. Я ничему не могу у него научиться.
– Если ты весь из себя такой воинственный, что ж тебя у вас при доме-то оставили? – Лео уже не мог сдерживаться. Или не хотел – какая разница? Да, он не из высокородных, но это не причина смотреть на него как на пустое место. – Я слыхал, у Стражей дракона для младших сыновей и для признанных бастардов есть особый военный корпус, куда лет с семи, что ль, принимают в обучение. Ты ведь всяко если и не законный, то хотя бы признанный, а?
Тим повернулся к нему спиной, как на днях – к Хлое. Лицом к Гарту.
– Вы ведь и сами видите…
Лео что было сил рванул его за плечо – сам еле на ногах устоял, а мерзавец рухнул как подкошенный. Вот это – честная драка, не то что ваши танцы с железяками, придуманные не иначе как для потехи! Поднимаешься? Мало тебе?! Так получай по физиономии!
Мальчишка отстранился, ушел из-под удара. Не-ет, тут никакие выкрутасы тебе не помогут… Лео слабее тебя, говоришь? Слабее тебя, уродец?! Да тебе пары-тройки хороших ударов хватит, чтобы и к завтрашнему дню не очухаться! Лишь бы Эвард разнимать не кинулся!
Не хватило. А потом самому Лео стало не до того, чтобы считать удары – свои и ответные. И не до того, чтобы думать об Эварде. Они катались по полу и молотили друг друга кулаками изо всех сил, от всей души.
Лео услышал над собой грозное «р-р-р», но в горячке не сообразил, что это за звук. И тогда, когда на него и на Тима навалилось что-то большущее, тяжеленное – не сообразил. И только когда плечо ожгло болью, как будто бы очнулся, выругался.
– Волчара, ты чего?! Совсем очумел, тварина?!
Пес поднялся на все четыре, с презрением поводил носом у лица Лео и, неуклюже перепрыгнув через Тима, поплелся к Хлое. У-у-у, выходит, еще и девчонка видела это позорище!
– Я обещала не вмешиваться, – ее голос звенел, – но Волк решил иначе. Прошу прощения. Больше не будем вам досаждать, продолжайте – Каблучки быстро-быстро застучали в коридоре.
Волк повернул голову к Лео и Тиму, беззвучно оскалился, показывая клыки, которые больше подошли бы какому-нибудь монстру из девчонкиных сказок, чем домашнему любимцу, давая понять, что не укусил, а слегка прикусил в воспитательных целях, – и последовал за хозяйкой.
Господин Эвард размеренно похлопал в ладоши.
– Выступление не то чтобы заслуживает одобрения, но надо же оценить усилия паяцев. Вы старались. Да и мы с Гартом слишком долго этого ждали.
Лео покосился на Тима: смотрит в пол. И не разберешь, удалось ввалить негодяю как следует или все впустую. Плечо наливается болью. У-у-у, шкуру снять с Волчары и вместо прикроватного коврика постелить!
– В целом же – давненько я не видел столь жалкого зрелища. И у меня есть все основания прибавить к нашим ежедневным тренировкам еще тридцать минут, – начальник стражи смахнул несуществующую пыль с каминной полки, критически оглядел ладонь, чуть ли не с нежностью погладил драконов, держащих в передних лапах часы. – Один не знает, что такое усердие, другой усердствует сверх всякой меры. И оба уверены, что поступают верно. Это поправимо. – Расслабленно оперся о полку. – Даю вам четверть часа на то, чтобы привести себя в порядок. И не заставляйте меня ждать. Иначе я решу, что вы вполне можете обойтись без ужина. Его высочество меня поймет… Тим, уйми свою гордыню – на моих занятиях ты делаешь то, что сказано. Противника тебе выбираю я. Или Гарт. И не надо прожигать меня взглядом, Лео. Да, еще пару недель шевелить левой рукой будет, мягко говоря, неприятно. Но правая-то в порядке, так что на послабления не надейся. Пес ее высочества умнее вас обоих вместе взятых – он сначала думает, а потом кусает.
…К ужину Лео не вышел – всем им назло. Главное – пусть Хлоя поволнуется, заслужила. Надо было ей так не вовремя заявиться, да еще со своим монстром мохнорылым?!
Да, запереться в комнате – выходка детская, но имеет он право хотя бы в день своего рождения за закрытой дверью пообижаться на мир? Улегся, пригрелся… вроде бы и плечо поуспокоилось, так, ноет слегка, и в душе буча поулеглась. И тут – стук. Четыре удара подряд – пауза – еще один. Девчонкин каприз. Дескать, чтоб вы всегда знали – это я пришла… радость-то какая!
Вылезать из-под одеяла лень. Но удостовериться, что она беспокоилась, и вынудить ее оправдываться, – удовольствие, от которого он нипочем не откажется.
Вид у девчонки ну не капельки не виноватый. Лицо раскраснелось, глаза блестят… как будто бы только что одержала очень важную победу. Интересно, а если она встанет против Тима, – кто кого? Нет, с этим сумасшедшим ей не справиться…
– Дядя на тебя сердит, – с порога осчастливила она. – Я свалила вину на Волка, и теперь мне жуть как стыдно. – И, не дожидаясь ответа, без всякого перехода: – У меня есть для тебя подарок. Хоть ты и не заслужил. – Схватила его за руку и потянула в гостиную. – Садись и жди. Я за Тимом.
– Странные у тебя представления о сюрпризах. Да от одной его рожи не то что любой сюрприз испортится – молоко скиснет прям в корове! – Лео хмыкнул. – И да, ты уверена, что дозовешься? Он же сюда ни ногой.
– Почти. Почти уверена. – И Хлоя выскользнула в коридор. Ломиться в дверь, ведущую из гостиной, все же не рискнула… грош цена ее «почти уверенности»! Лео почувствовал, что снова начинает раздражаться, и рана отозвалась противной, дергающей болью.
Интересно, что она задумала? Но никакое любопытство не заставило бы его подслушивать под дверью. А просто прислушиваться, не трогаясь с места – он сидел в одном из двух кресел у окна, – без толку.
Тим впустил Хлою без промедления. Но и радушие изображать не стал – вернулся за стол и склонился над фолиантом, держать который в руках было явно неудобно.
– Что читаешь? – Вся ее решимость рассеялась от единственного короткого безразличного взгляда, и на ум пришел самый неудачный из всех возможных вопросов.
– Сказки, – спокойно отозвался Тим.
– Сказ… ки? – с запинкой переспросила Хлоя, проглотив первый пришедший на ум вопрос: а что ж от вечерних посиделок отказался?
– Да. Наши сказки. Нашел в библиотеке.
– Угу, там много вашего. И как они тебе? – Беседа становилась все более похожей на светский щебет, все более нелепой – совсем не похожей на ту, которую она, как ей казалось, так удачно замыслила.
– Забавные.
Ну, он хотя бы отвечает – уже хорошо. Надо продолжать.
– Нашел что-нибудь знакомое?
– Нет. – Он посмотрел поверх ее головы. – И тех, что ты рассказывала, не нашел.
– Я думаю, нянюшка сама их придумывала. Или слышала от кого-то. Я тоже искала в книгах – не нашла. А у нас библиотека… ну, ты видел, большущая, да. Все равно сомневаюсь, понятно, – очень уж на ваши похожи, герои – будто бы из них, но… – Она закусила губу, запоздало вспомнив: он терпеть не может ее болтовню. – Вообще-то я по делу. Удели мне полчасика. А потом, если захочешь, вместе еще раз поищем. Вдруг я что-то проглядела.
– Спасибо, я не нуждаюсь в помощи.
– Я не буду настаивать. И вообще постараюсь больше не досаждать. Только пойдем со мной сейчас, а?
– Не будешь досаждать? – Тим с сомнением покачал головой. – У тебя не получится.
– Может быть и не получится, – серьезно согласилась Хлоя. – Я же сказала: постараюсь.
Тим улыбнулся с нескрываемой насмешкой. Но обидно почему-то не было, наоборот, спокойно стало: все получилось проще, чем она думала.

[Цинни]

Рядом с Лео Тим не сел – приткнулся поодаль на диване. Хлоя украдкой бросила взгляд на одного, на другого. Да будь она сказочной волшебницей, способной творить чудеса, она бы еще и стену между ними возвела. На всякий случай.
– Подождете меня пять минуточек? – умоляюще сложила лапки на уровне груди. – Вы ведь ничего не натворите, правда? Всего пять минуточек?
Ответа не дождалась, умчалась – и вернулась через три, хоть и с немалым грузом – здоровенной плетеной корзиной.
Вышла на середину гостиной, опустила корзину на ковер, отдышалась, – и вытащила одного за другим трех крупных щенков – двух темно-серых и одного белого. Собачата огляделись, белый тявкнул с подвывом, один из серых опрокинул его на спину – и все трое затеяли веселую возню, не обращая внимания на обращенные к ним взгляды.
– Мальчишки, это вам, – сияя, объявила Хлоя. – Ну и мне. Детки нашего Волка. Лео, ты первый выбирай.
Лео сунул руку в двухцветный клубок – и тотчас же отдернул.
– Да что ж такое, старый приятель меня кусает, мелочь размером с кошку – и та норовит на зуб попробовать!
Хлоя расхохоталась.
– А нечего им игру портить. Деликатней надо быть. Ты просто скажи, который – твой?
Он ткнул пальцем в одну из серых спин – но теперь уже с почтительного расстояния.
– Я еще спрашиваю! – Хлоя смахнула ладонью слезы. – Тот, который белого повалил! Ну кого еще мог выбрать наш Лео!
Ей было весело. До слез весело.
А он испугался: вдруг кто-нибудь заметит, что и у него глаза на мокром месте. Вот он, подарок на шестнадцатилетие, – маленький толстозадый вояка. Даже если Волчонок будет и вполовину не так хорош, как Волк… нет, он будет лучше! потому что – свой.
– Тим, теперь ты.
– Не нужно.
Ого! Давненько от этого чудилы не слышали настолько ледяного тона.
– Ти-им, – протянула Хлоя и осуждающе, и просительно. – Ну почему до тебя ничегошеньки не доходит? Он же с тобой навсегда, понимаешь, навсегда. Только с тобой. Собак умнее и преданнее просто не существует. Я еле-еле выпросила…
– Не стоило трудиться.
– Нет, стоило! – Хлоя притопнула. – Дядя и дарит-то их только ближайшим друзьям и изредка, в знак особого расположения, – иностранным дипломатам. Из шести щенков два давным-давно обещаны сыновьям дяди Ника, еще один – министру финансов…
Серо-белый ком подкатился к дивану. Тима передернуло. Непонятно было, что он сейчас сделает – отпихнет щенят ногой или просто отодвинется. Он остался сидеть, где сидел. Неподвижно.
– А беленького – между прочим, это редчайший окрас – дядя собирался торжественно преподнести на приеме во дворце какому-то там атташе. Я у атташе подарок отбила! Ненавижу, когда детей Волка увозят неизвестно куда. Да, ты не любишь собак… но это же не просто собаки. – Хлоя покачала головой. – Если ты не возьмешь, придется…
– Возьму.
А чего тогда выпендривался?! Лео едва сдержался, чтобы не задать этот вопрос вслух. Но сдержался – лицо у Тима было такое…
Такое, словно Хлоя сказала: все эти три месяца – просто череда забав, а завтра – казнь.
– Какого? – видать, и девчонка почувствовала что-то похожее, спросила осторожно, ласково, будто боясь, что он передумает.
Вместо ответа Тим наклонился и поднял с пола белого, посадил рядом с собой. Щенок встряхнулся – и, не раздумывая, полез к нему на колени. Тим положил руку ему на голову.
– Ворожишь? – прошептала Хлоя, не сводя с них глаз.
– Зачем?
– Он сразу притих…
– И что? – едва шевеля губами, отозвался Тим. – Он меня изучает. И он устал. – Помолчал. – Я действительно могу его забрать?
– Да, я же сказала. – Хлоя старалась казаться оживленной, но получалось только нервическое подергивание. – Ему пора привыкать… – осеклась, испугавшись неведомо чего, и преувеличенно бодро заключила: – Отнеси его к себе – и пойдем искать книги…
– Я уже сказал, что не нуждаюсь в помощи, – прервал Тим. – Я могу идти?
– Ну точно – решил провернуть с мелким какие-то свои колдовские штучки, – хохотнул Лео, пытаясь разрядить обстановку.
Тим не изменился в лице – да на него и так смотреть было страшно! Но Лео мгновенно стало ясно: с ним творится такое, чего и врагу не пожелаешь. Белый – и тот заворочался, заскулил.
– Если бы ты понял, что сейчас сказал, – откусил бы себе язык.
После ухода Тима ни Лео, ни Хлоя долго не решались заговорить. Как не позавидовать щенкам: играют себе и печали не ведают. Дерутся – и то в шутку.
– Он хороший человек, – робко вымолвила Хлоя. – Непонятный – да. Но хороший.
– Все-то у тебя хорошие, – выдохнул Лео – и вспомнил, что однажды уже говорил то же самое, слово в слово.
– Ты сомневаешься? – Девчонка перевернула обоих щенков пузиками вверх и принялась почесывать.
– В нем-то? Не-а. – Лео ревниво отстранил ее руку от своего собачонка и сам взялся его трепать и гладить. – Мудреный он, это ты верно сказала. Бывает, выбешивает, не без этого. Ну и в голове у него демоны знают что творится. А вообще – нормальный парень.
Хлоя засмеялась.
– Ну и портретик ты нарисовал!
– А что, не похож?
– Похож, похож! – девчонка замахала руками. – Ты мне скажи, когда вы цапаться-то перестанете?
– Да никогда. – Лео улегся на спину и позволил щенку прогуливаться по нему взад-вперед. Новая игра собачонку понравилась. – Сразу видно, ты других мальчишек, кроме своего индюка, знать не знаешь.
– Это как же? – возмутилась Хлоя. – А сыновья дяди Ника?
– Те самые, на которых ты постоянно жалуешься, что с ними со скуки помереть можно? – он лукаво улыбнулся.
– Ну, допустим, жалуюсь я на одного.
– А что второй?
– А второй еще скучнее. Так что грех, ой, грех мне ругать женишка!
– Вот видишь, ты просто понятия не имеешь, какие они, обычные мальчишки! Драка – тоже мне нашла печаль! Это твоя тетушка Ханна, будь ее воля, посадила бы нас с ним в этой самой гостиной и заставила на пяльцах вышивать.
– Это вы-то обычные? – недоверчиво проворчала девчонка.
– Ага, самые что ни на есть, – Лео, не вставая с пола, поднял щенка над собой на вытянутых руках. Волчонок удивленно крутил головой по сторонам, но беспокойства не проявлял. Доверяет! – И не смотри, что один из нас вытворяет всякое… не, не шибко умное. В драке толку с этого никакого, проверено. Мы с ним промеж собой еще не все решили. Так что просто стой в стороне и не дергайся.
– А если вы друг друга покалечите? – Хлоя страдальчески поморщилась.
– Мы чего, совсем не в своем уме? Угомонись, говорю.
Настроение у обоих заметно улучшилось. Но Лео готов был поклясться: Хлоя нет-нет да прислушается – что происходит там, за дверью, в комнате Тима?
Да и сам он, стоило девчонке уйти, подкрался, преодолевая стыд, к этой треклятой двери и прижался к ней ухом. Волчонок обиженно тронул его ногу лапой.
– Тс-с-с! – зашипел на него Лео.
Щенок на брюхе подполз к порогу, положил морду на лапы, вскинул уши… Тоже слушает?! Ну ты даешь, карапуз!
Неизвестно, как для собачьего уха, а для человеческого в комнате было тише тихого – ни единого звука.
– Эй, колдун! Ты там часом собачку не умучил? С тебя станется…
Тишина. Да он и не рассчитывал на ответ.
А за дверью Тим, склонившись над спящим чудом, беззвучно шептал не заклинание – молитву.

[Цинни]

Глава 15
– Глубокоуважаемый профессор, я ведь не берусь спорить с вами о… скажем о поэтике произведений Гедеона Старшего? Тем паче не бросаюсь на защиту ваших учеников, когда они перепутают инфинитив с… э-э-э…
– Не могу припомнить ни одного своего ученика, который путал бы инфинитив с чем бы то ни было, – Берт, изображая задумчивость, подергал себя за кончик носа. – Вы вот можете перепутать палаш и эспадрон? Да и о поэтике произведений Гедеона Старшего я вряд ли стал бы спорить даже с вами, мой начитанный друг, – все-таки, в отличие от своего сына, придворного хроникера его величества Дамиана Четвертого, он имеет весьма сомнительные заслуги перед литературой. Первый из авторов бульварных романов, чье имя нам известно, действительно заслуживает того, чтобы поэтику этих самых, с позволения сказать, произведений изучали?
– А я в ранней юности зачитывался романами Гедеона Старшего и отчасти под их влиянием… гм…
– Договаривайте, господин Гарт, не смущайтесь, тут все свои. Отчасти под их влиянием выбрали род занятий?
– И достиг на этом пути заметных успехов и признания. – Смутить помощника начальника дворцовой стражи было не так-то просто. – Так почему же вы, мой ученый друг, столь бесцеремонно вторгаетесь в мою профессиональную сферу? Да, фехтовальщик вы неплохой… для преподавателя словесности, конечно. Но если я говорю ученику, что он олух... а в данном случае я имею все основания употребить более весомые слова, дабы более точно выразить суть… Иными словами, Лео, ты безнадежный тупица, бестолочь, болван, – с тоской перечислял он, развалившись в кресле, вытянув ноги и меланхолично созерцая носки своих сапог, – и альтернативное мнение господина профессора в данном случае учтено не будет. Да, физически ты сильнее Тима. И, я так понимаю, ты все-таки взял на себя труд запомнить, что тебе выгодно сокращать дистанцию. Но это же не значит, что нужно лезть на клинок противника, подставляясь то так то этак. Сколько раз тебе повторять: используй свои преимущества. Куда тебе торопиться? – в долгом бою у Тима меньше шансов. Это ему нужно заботиться о том, чтобы поскорее завершить бой. А он… иди-ка сюда, тихоня и наглец, что ты вечно по темным углам прячешься? Так вот, объясни мне, зачем ты затягиваешь бой, почему не атакуешь? Что за странная любовь к обороне? Любого из вас в настоящем бою уложат через пару минут. Вы предсказуемы, как…
– Как фабулы романов господина Гедеона Старшего, – задушевным тоном подсказал Берт. – И все-таки признайтесь, господин наставник, они не настолько плохи.
– Не настолько, – охотно согласился Гарт. – Просто плохи. И про две минуты – не шутка. Клянусь своим добрым именем, мне приятнее смотреть на этот вот гобелен, чем на их поединок. – Он кивнул на коврик с изображением охоты. – Как вы думаете, коллега, какова его цена?
– Значит, все-таки коллега? – приподнял брови Берт.
– Безусловно. В искусствоведении мы оба профаны. Итак?
Словесник потер переносицу.
– Тысяч пять, я думаю.
– Обоснуйте, будьте добры.
– Извольте. Настоящий старинный гобелен, цена которому сто и более тысяч, никто не спрятал бы с глаз долой. Да и от самого изображения разит современщиной и вкусовщиной, как от романов Энрико Мориско… надеюсь, его книги вы не читаете? Если да, я вызову вас на дуэль и героически паду за честь двух прекрасных дам – Литературы и Истории.
Гарт многозначительно хмыкнул.
– Хорошо-хорошо, не буду испытывать ваше терпение. Ближе к существу вопросу. Для людей просвещенных, как мы с вами, не секрет, что нынче в моде исторические сюжеты. И такого рода изображения, равно как и псевдоисторические и квазилитературные вымыслы о временах достойных Альберта Блистательного и Теодора Первого, находят спрос. Хотя будь я на месте его величества Альберта Седьмого, я бы вынес на обсуждение в парламент законопроект, предполагающий уголовную ответственность за циничную эксплуатацию нашего славного прошлого.
– Профессор-р-р! – этот потрясающий рык Гарт наверняка позаимствовал у господина Эварда.
– Только не говорите, что вы, будучи лордом-канцлером, не поддержали бы сие достойное начинание… Ах да, о гобелене! Смотрите: пропорции людей и животных реалистичны, старые мастера не могли похвастать такой точностью. Зато дикий кабан не выглядел бы милой, безобидной хрюшкой. На которую следует охотиться не с копьями и рогатинами, а с вертелом.
– С вами сложно не согласиться, – Гарт хищно улыбнулся, и стало ясно: Берт только что утратил шансы на победу в словесном поединке. Почему – еще неизвестно, но утратил. – Разве что с ценой вы ошиблись. Всего лишь в десять раз. Подумайте: с чего бы его высочеству, знатоку и ценителю, приобретать подобную безвкусицу? А если вещица все же ему по душе – почему она здесь, а не на каком-нибудь почетном месте? – Он встал, подошел к гобелену, провел пальцем по нижнему краю. – Я думал, учителя словесности в первую очередь обращают внимание на буквы. Вам что-нибудь говорит имя Клайрена Рота?
– Ну не настолько же я темен, чтобы не знать о придворном художнике его величества, – Берт старался держаться непринужденно, однако все видели: он сник.
– Ни одна из его работ не стоит меньше пятидесяти тысяч. И вы, разумеется, уже поняли, что гобелен изготовлен по его эскизу…
– …И подарен его величеством его высочеству, – договорила за Гарта Хлоя. – Да еще по такому весомому поводу, как день рождения принца Теодора! А его высочество ужаснулся, изрек, что предпочел бы дюжину бутылок «Старого капрала» – не беспокойтесь, господа наставники, – я не слышала, я подслушивала! – и отправил сей знак королевской милости в почетную ссылку. И придраться не к чему, и от позора подальше…
…Дневные тренировки становились все тяжелее – вдруг оказалось, что поначалу господин Эвард щадил своих учеников. Да и прочие наставники соревновались в требовательности и придирчивости. И все же Тим упрямо продолжал вечерние занятия с Гартом. Прознав об этом, в компанию решительно напросился Берт – «с целью совершенствования навыков». Тут уж у Лео лопнуло терпение – оказывается, друг прекрасно обходится и без него! Заявился к ним – как будто бы мимо проходил и заглянул от нечего делать. Думал, посмеются. А они обрадовались – дескать, давно ждали. Тим – и тот воспринял его приход как что-то само собой разумеющееся, не раз и не два сходился с ним в поединке уже по своей воле… и от Гарта доставалось им обоим поровну.
Одним словом, прав оказался господин Тео – они «втянулись». То, что казалось невыносимым на первых порах, теперь воспринималось как разминка. После настоящих тренировок Лео чувствовал себя так, как будто бы его завязали в узел и не торопятся развязывать. А наутро надо было учить проклятый язык, затверживать формулы и, что хуже всего, долбить правила придворного этикета. «Втянитесь, – повторял принц за ужином. – Верьте в себя и ешьте, как следует, даже если глаза на вот этот самый пудинг не смотрят. Я знаю, о чем говорю, меня и Эварда по той же методике дрессировали».
Но хуже всего приходилось Хлое: в то время как они все вместе набивали очередные шишки в тренировочном зале, она изнывала с компании пианино и сухопарого желтолицего маэстро. Едва учитель откланивался, она мчалась к своим. Она так и говорила – к своим, у своих, свои – и заметно гордилась, что может так говорить.
После занятий не расходились, сидели в оружейке – порой до тех пор, пока часы не возвещали одиннадцать пополудни – в этот час «детям» полагалось возвращаться в свои комнаты, Гарт следил за неукоснительным исполнением правил.
Говорили обо всем на свете – неизменно находилось что-то равно увлекательное для всех. Иной раз и о том, что Хлоя называла «политикой».
– Если к нам затесался предатель, в один прекрасный день выяснится, что мы настоящий кружок заговорщиков и нам грозят застенки замка королевы Катарины, – как-то раз с комической серьезностью предрекла она. – Кстати, не замечали: самые мрачные страницы истории, как правило, связаны с королевами, а не с королями?

[Цинни]

Здесь не были в ходу титулы, и даже разница в возрасте с Гартом – старшим из них – быстро и незаметно стерлась. Девять лет и должность помощника начальника стражи дворца его королевского высочества раньше стали бы для Лео непреодолимой преградой. Он и к старшим братьям обращался на «вы» – так было принято дома. Нужно было попасть в такой переплет, что хуже и некуда, чтобы узнать: вежливость и уважение – не одно и то же. И правила – не оковы, а опора. И, демоны его побери, он не один в этом мире. С Гартом можно славно поболтать, сидя у камина. Во время тренировки – никаких вольностей, слово наставника – закон для ученика. Берту можно дерзить и во время занятий, но ни одна дерзость не останется безнаказанной. Хлоя… все-таки младшая сестра – это не то же самое, что старшие братья. Принц не ошибся – она слушалась его беспрекословно… ну, почти. Даже этого ее маэстро цвета осенней листвы он спас: «Сказано – учись!» Она могла поворчать и даже похныкать, но быстро успокаивалась. И каким-то лисьим чутьем улавливала, когда на него наваливалась тоска. Приходила, молча садилась рядом, брала его за руку – и не отпускала, пока не пояснялось у него в голове и в сердце… Просто, так просто! Совестно признаваться, но этот дом… язык не поворачивается сказать «дворец» – сразу стал для него родным. Он не видел настоящих дворцов, только читал. И сомневался, что вот этот – настоящий. Ну да, алебастр, позолота, хрусталь… А по сути – не то казарма, не то псарня, не то зверинец бродячих артистов, не то лечебница для душевнобольных. Он тут прижился? Ну так тому и быть!
Двое старших порой делали серьезный вид и величали друг друга «господином профессором» и «господином помощником начальника стражи» – но лишь во время споров. При этом Лео так выразительно кривился, что смотреть на него было «не то чтобы больно, но щекотно до жути», как однажды сказала Хлоя.
Девчонка вообще повадилась озвучивать общие мысли. Однажды, к примеру, призналась, что не понимает – как она раньше жила без их «Оружейного клуба», так они стали именовать себя с чьей-то легкой руки. С чьей? Никто не помнил. Наверное, это был один из тех единодушных порывов, которым они уже перестали удивляться. Или опять Хлоя постаралась?
И только Тим не участвовал в беседах. И как будто бы тяготился ими. Но не уходил – правила вежливости боялся нарушить, что ли? Спросят его о чем-нибудь незначительном – ответит, как учителю урок, – кто бы ни спросил, пускай и Лео, нелюбовь к которому он если и скрывал, то не слишком старательно. Да и к другим особой приязни не проявлял. Скажут ему зажечь свет или открыть окно – выполнит поручение неслышно и аккуратно, словно хорошо вышколенный слуга. И снова усядется в своем уголке. К нему давно, наверное, перестали бы обращаться, если бы все не чувствовали неловкость: как это так – вот он, рядом, можно ли его не замечать? Ничего не значащие вопросы, ничего не значащие ответы. Терпеливое молчание – единственный ответ на брань Гарта (Лео – тот мог и поспорить, все ж таки тут они не ученик и учитель, а добрые товарищи).
Единственный, кто не знал сомнений – можно побеспокоить угрюмого типа или нет, – Блик. Белый щенок хвостиком таскался за Тимом («Как заколдованный», – не упускал случая прокомментировать Лео), в то время как Волчонок и Малыш делили время между родителями и хозяевами. Сворачивался у него на коленях тугим клубком – иначе уже и не поместился бы («Интересно, что ты будешь делать, когда он с папашу своего вымахает?»). Ревниво вскидывался, когда Тима окликали («Эй, только не вздумай его на нас науськивать… мало ли, на что у тебя ума хватит!»). Тим перестал реагировать на выпады Лео, ограничившись одним-единственным ответом: «А я думал, шпильки – типично женский атрибут». Если во время учебных боев Лео пару раз удалось пробить его защиту, то ни одной победой в словесном поединке он похвастать не мог – Тим просто не принимал боя. Постоянно напряженный, будто ждет удара – и готов уклониться.
– Ну когда ты уже оттаешь? – на днях спросила Хлоя.
Он не ответил. Но девчонка, видать, подумала: если что-то разрешается мелкому собачонку, то ей тем более не возбраняется. Подсела к Тиму – точнее устроилась у его ног, уставилась снизу вверх, скорчила умильную мордашку и подобострастно заегозила:
– Слушай, а сразись со мной? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! С Лео неинтересно, он мне нарочно уступает.
Лео возмущенно кашлянул. Нахалка сделала вид, что не поняла намека.
– Да и другие… даже господин Эвард – вроде и учит чему-то, вроде как и взаправду – а все как будто бы понарошку. Надоело! Хочется испытать свои силы. По-настоящему.
– По-настоящему – на тренировочном оружии? – Вот уж какого таланта нельзя не признать за этим молчуном, так это умения – если уж заговорит – превращать самые обыкновенные слова в насмешку. И тон как будто бы обычный, и физиономия равнодушная, а сразу понятно – сказано не просто так, а с подковыркой.
– Спрашиваешь, зачем тебе это нужно? – очень вольно истолковала его слова Хлоя. – Давай так: ты меня побьешь – я тебе натаскаю таких книжек, что ахнешь. Сам ты их нипочем не найдешь, а тебе это интересно.
Тим недоуменно приподнял бровь. Едва заметный намек на заинтересованность, но от девчонки он не укрылся.
– Я же видела, что ты читаешь, – поспешила она закрепить успех. – И у меня даже есть кое-какие мыслишки, почему тебе это интересно. В общем, не пожалеешь. Можешь сколько угодно говорить, что сам, все сам, но я в библиотеке ориентируюсь намного лучше. Только сначала, конечно, тебе надо победить, в чем я со-овсем не уверена, – она помолчала, словно давая ему возможность вспылить. Он смолчал. – Ну а если побеждаю я, ты сегодня же идешь со мной в парк. Пора вызволять тебя из заточения.
Хлоя, конечно, племянница дипломата и явно поднахваталась у дядюшки всяких хитростей, но на этот раз у нее ничего не выйдет – не поведется высокомерный тип на детскую подначку.
– Заметил – ты в любом случае не в проигрыше… ну, разве что в поединке мне уступишь… ты ведь этого не боишься, а? – сладеньким голосочком прирожденной подлизы пела девчонка, не желая признавать, что уже потерпела поражение.
Тим осторожно ссадил щенка на пол, поднялся. Он что, и вправду собирается…
– Я знала, что ты согласишься, – захлопала в ладоши Хлоя и юркнула из оружейки в зал. Тим, не спеша, но и не медля, – следом. Все остальные – и люди, и четвероногие стражи, – за ними: и поглядеть любопытно, и из виду выпускать нельзя, мало ли, что может в голову стукнуть двум сумасбродам?
Однако нашелся тот, кому все это пришлось не по душе: едва противники вооружились и встали друг против друга, под ноги Хлое кинулся белый собачонок – и, оскалившись, норовя цапнуть, живо оттеснил к стене. Опешили все, даже большие собаки – должно быть, и они не ожидали этакой наглости от карапуза. И только братья, приняв происходящее за новую игру, попытались поучаствовать – и, получив чувствительные укусы, с обиженным визгом отскочили. Им и в голову не пришло дать отпор – это же не враг!
– Блик, ко мне, – не повышая голоса, приказал Тим.
Щенок попятился, не выпуская Хлою из поля зрения.
– Спокойно, все хорошо.
Только после этих слов белый позволил себе развернуться и ткнуться лбом в простертую над ним руку. Щенка трясло, и Тим, отложив оружие, опустился на колени и принялся гладить его, что-то шептать на ухо.
– Сам чокнутый, на своих бросается, и собака такая же, – не удержался от комментария Лео.
– На своих? – отстраненно переспросил Тим, и Лео понял: в этот раз он не пытается задеть – всего лишь невольно озвучил мысли, потому что внимание всецело поглощено маленьким агрессором, вдруг превратившимся в самое несчастное создание на свете. «Сам недавно был таким же, вот и тянешься…»
– А ведь он прав… – Гарт со значением посмотрел на Тима.
– Кхе-кхе-кхе… – нарочито закашлялся Берт. – Как я понимаю, господин помощник начальника стражи хочет донести до нас мысль о том, что высказанные Лео опасения по отношению к этому юному существу небезосновательны. И вполне очевидно, что ты, Тим, не контролируешь своего питомца, а значит он способен создать потенциально опасную ситуацию.
– Спасибо, – выцедил господин помощник с интонацией, позволявшей оценить всю искренность и глубину его благодарности. – Господин профессор, не стоило утруждаться, я и сам вполне могу донести до болвана простейшую мысль, что он болван.
– Вот этого я и опасаюсь…
– А я опасаюсь, что такая собака, попавшая в руки болвана, натворит бед, – Гарта невозможно было склонить к деликатности обычными ухищрениями: он рассердился не на шутку.
– Не натворит. – Тим, будто бы восприняв сказанное буквально, убрал руки за спину. Щенок тяжело вздохнул, но не запротестовал: перевернулся с бока на живот, положил голову на передние лапы, выказывая покорность.
– Предпочитаю верить своим глазам, – хлестко рявкнул Гарт. – И сегодня же доведу до сведения господина Эварда, что рановато тебе владеть такими опасными игрушками.

[Цинни]

То, что Гарт перешел границы допустимого, поняли, кажется, даже младшие в стае: Малыш подошел к Блику и улегся, положив голову ему на спину, а Волчонок, преградив Гарту путь к братьям, вздыбил шерсть и продемонстрировал вполне внушительные, хотя пока еще молочные, клыки.
Тим встал.
– Я не позволю. И он такая же игрушка, как и ты.
Лео смотрел на Гарта: тот побелел от гнева. На Тима можно было и не смотреть – и так понятно, что глаза у него светлые до жути. Стыдно и самому себе признаваться, но эти глаза пугают, и чем дальше, тем больше. Если так и дальше пойдет, в кошмарах будут сниться. Сейчас он вскакивает в холодном поту, когда чудится, что он в камере смертников. То, чем порою веет от Тима, настолько же страшно… еще и непонятно.
– А убить меня тебе не позволят. – Оскал такой, что сам Волчара обзавидуется.
– Что за бред? – Напугать Гарта было не так-то просто. – Что за пафосные речи? В какой драме ты вычитал эту чушь? По шее накостыляю – да и все. Заслужил.
– Имеете право, наставник, – Тим не насмехался, не провоцировал и, кажется, даже не видел в словах Гарта ничего для себя унизительного.
– Ой, спасибо, что позволяешь! – А вот помощник начальника стражи не скрывал иронии.
– Но отобрать у меня Блика вправе только она, – кивок в сторону Хлои.
– С чего это вдруг? – недобро поинтересовалась девчонка. На ее лице легко читался вопрос: «Где подвох?»
Лео сообразил: нет никакого подвоха. Но решил промолчать – из вредности. Хочет этот гордец портить себе жизнь, следуя глупейшим правилам, неизвестно когда и кем придуманным, хочет всегда и со всем справляться без чьей-либо помощи – ну и пускай. Нарвется на кулак Гарта или на колкость Хлои (еще неизвестно, что хуже) – ну и пускай.
– Ты его подарила. – Может быть, это лишь показалось Лео – очень уж захотелось позлорадствовать, – но голос Тима дрогнул.
– Я помню. И? – Девчонка насупилась. Для нее это объяснение, понятно, – и не объяснение вовсе, а что-то вроде издевки.
Упертый ее изумления не понял. И, похоже, принял за угрозу. Читал бы не дурацкие детские сказочки, а книги о здешних нравах и традициях, – не дрожал бы сейчас за свою собаченцию. Ладно, знать ничего не знает и узнавать не собирается. Но заподозрить Хлою в жестокосердии – это слишком.
Девчонка бесстрашно подошла к щенкам (взрослые собаки преградили Гарту дорогу, наверняка по какому-то знаку, не замеченному Лео), дружески потрепала по ушам Волчонка, смахнула морду Малыша со спины Блика и легким, ловким тычком опрокинула белого на спину. Мелкий бунтарь ласки не то чтобы охотно принимал, скорее терпеливо сносил, но не огрызался. Лео готов был поспорить: вздумалось бы Хлое потянуть зверька за хвост, он вел бы себя точно так же. Все-таки наловчился колдун с ним договариваться… еще и с людьми бы сумел… Тьфу ты, нашепчут же демоны такое! Еще чего не хватало – в услужение к полоумному попасть!
– Хочешь его забрать? – подал голос полоумный.
– Ты чего? – теперь испугалась и Хлоя. И Лео пожалел, что сразу не вмешался. – Я никак не могу уразуметь –нужен он тебе или нет?
Тим не ответил. Лео покосился на него – ну любой же дурости есть предел! – и почувствовал холод, такой холод, что снова, во второй раз за полчаса, вспомнил камеру смертников.
– Он храбрый и умный. Просто маленький еще. Испугался очень, до сих пор сердечко колотится. – Видно было: Хлоя чуть не плачет. – Не понял, что тебе ничего не грозит. Ему и за себя было страшно, но за тебя – еще страшнее.
– Я знаю.
Блик глядел на Тима, Тим – в сторону.
– И все-таки хочешь отдать его мне? – прозвучало, как обвинение в преступлении… в предательстве.
– Перестань! – не выдержал Лео. – Ты не знаешь, как оно у нас. Тот, кто подарил, вправе отобрать.
– Отобрать подарок? – Она не поверила. Ну да, не поверила. – Это же намеренное оскорбление… считай, что вызов!
– Не у нас! – выкрикнул Лео. Они имеют право злиться и дурить, а он – нет? – Вы оба не понимаете – мы разные. Совсем разные. И обычаи у нас разные. Эй, олух, забирай своего зверя. Но имей в виду – если мне хоть раз не понравится, как он в мою сторону посмотрел, я его наизнанку выверну и таким тебе верну.
Тим усмехнулся. Господин Тео не ошибся: если этот задумает убить – точно убьет. Сам сдохнет, но…
– Хлоя…
Девчонка заметно вздрогнула. Ну да, пальцев одной руки хватит с избытком, чтобы посчитать, сколько раз он ее по имени называл.
– Я признаю поражение. – Тим слегка склонил голову. – Поединок не состоялся по моей вине.
Подольститься пытается? Отлегло от сердца, вот и расчувствовался? Нет, не похоже. Заморочки благородных… Лео еле удержался, чтобы не сплюнуть под ноги, – он теперь тоже вроде как без пяти минут придворный… демоны бы их всех, да и его заодно, побрали!
Хлоя приподняла Блика– уже с заметным усилием – и чмокнула в носик.
– Спасибо. Я совсем не уверена, что смогла бы его побить. Ты все устроил, умничка. – И, с притворной наивностью похлопав глазами, весело объявила: – Идем завтра после утренних занятий, перед обедом. Заодно аппетит нагуляешь. Тетушка все время жалуется, что ты мало ешь.
Тим ограничился тем, что на пару секунд прикрыл глаза, – как будто бы поклон отнял у него невероятно много сил и оставшихся не хватило даже на кивок. Зато хватило на дерзкий взгляд, предназначавшийся Гарту, – и не вскользь, а в упор.
Лео тронул Хлою за плечо.
– Плохо влияешь на нашего… гм… безукоризненно воспитанного молодого человека, – он довольно похоже изобразил учителя истории.
Никто не улыбнулся. Никто не возмутился. Впервые за все это время расстались молча – без дружеского подтрунивания, без яростных споров о какой-нибудь мало что значащей, но забавной ерунде, без обычного «до завтра».

[Цинни]

Тим осторожно затворил дверь, прислушался – нет, не скрипит. А ведь поскрипывала… пару дней, наверное. Кто-то из безымянных слуг озаботился смазать петли… Третий месяц подходит к концу, а он до сих пор знает по именам лишь хозяев, семейного доктора, наставников, да еще строгую Фло и Мэй, камеристку младшей принцессы, – и как не знать, если дня не проходит, чтобы по всему этажу не разносился писклявый вопль: «Тетушка Мэй, куда вы запропастились?!», да Кевина, камердинера принца, – молодого мужчину, но не просто бесцветного, а седого и серолицего. Тот сам ему представился и добавил: «Надеюсь, подружимся». Именно эту фразу глупые взрослые говорят детям, которых считают полными дураками, а из уст слуги она звучала, как намеренное оскорбление. В то, что его высочество держит при себе глупцов, не верилось. Но и объяснения навязчивому дружелюбию Кевина не было. Если женщины, видя «воспитанника его высочества», легонько кланялись и шли по своим делам, как ни в чем не бывало, Кевин всегда останавливался, спрашивал: «Осваиваешься понемногу? Как настроение?» – или что-нибудь в этом духе. И его вроде бы ни капельки не смущал повторявшийся из раза в раз ответ «хорошо», не всегда соответствующий вопросу. И разница в статусе тоже не смущала… хотя какой статус у пленника, только именующегося воспитанником? Прочие слуги были малозаметны и безгласны: единственный, кто мог его побеспокоить, – неопределенных лет низкорослый мужчина с пыльно-серой реденькой бороденкой. Он являлся трижды в день, стучал и спрашивал позволения забрать собаку на прогулку. Как вскоре сообразил Тим, он был приставлен ко всем собакам, в том числе и тем, которых здесь называли королевскими, – выгуливал, вычесывал, кормил.
Тим предпочел бы ухаживать за своим щенком сам. Так было заведено дома. Но в чужом доме – иные правила. Допустимо ли их нарушать, если ты по собственной воле связал себя обещанием, которое куда выгоднее тебе, чем принцу? Какова выгода прожженного политикана, вообще непонятно, сколько ни ломай голову. Отец говорил: есть то, что следует принимать, не размышляя. И есть то, что следует принимать, не оспаривая. Раньше казалось – это трудно, почти невозможно. Теперь думается – так и вправду проще. Да, неприятно знать, что в твое отсутствие приходят чужаки. Но когда день расписан не то что по часам – по минутам и нужно показывать результат (иначе какое право ты имеешь считаться принятым по договору? ты просто нахлебник), нет возможности как следует заботиться о Блике. Да и о самом себе, наверное, тоже. Чужие люди заявляются в твою комнату, прикасаются к твоим вещам. Остается радоваться, что и комната на самом деле не твоя, и ни одной собственной вещи у тебя нет. И тому, что тебя избавляют от кучи забот – комната всегда прибрана, кровать застелена свежим бельем, в шкафу чистая, выглаженная одежда. Все как будто по волшебству, все – в твое отсутствие. Но недобрая она, эта сказка. Плен, даже почетный, остается пленом.
Кажется, они этого не понимают… или прикидываются, что не понимают. Принц соблюдает все требования договора, но при этом старательно делает вид, что напрочь забыл его суть: изображает доброго дядюшку, постоянно интересуется успехами подопечных – в чем угодно, кроме того искусства, в коем их наставляют Эвард и Гарт, преувеличенно радуется, когда учителя ими довольны, изредка журит за недостаточное старание, и даже как-то обмолвился, что присматривается – к чему они склонны и в чем проявляют наибольшие способности. «В создании неприятностей себе и людям», – беззаботно фыркнул Лео. «Это, разумеется, может повлиять на вашу будущность, но не так, как мне мечтается», – в тон ему отозвался принц.
Иногда он завидует Лео: тот переступил – через себя и знать бы, через кого еще, – и пошел дальше. А он остановился – не хочет переступать. Только смотрит… смотрит и слушает, едва скрывая отвращение. Старшей принцессе по душе роль милой заботливой тетушки: «Тим, почему ты так мало ешь? Дядя слишком много от вас требует, для этого нужны ведь силы». – «Благодарю. Мне этого достаточно». По ее взгляду понятно: не верит. И об истинной причине наверняка догадывается. Но продолжает выпрашивать признание. Для чего? Чтобы утопить «воспитанника» в жалости? Тогда он не сможет и дальше выполнять условия договора. Ее игры в милостивую покровительницу обернутся для него бесчестьем. Были бы они все такими, как Рик, – тот, должно быть, и с прислугой безукоризненно вежлив.
Равнодушная вежливость – самый надежный щит. Иначе два года ему не продержаться. Он лучше всех знает, что только пытается быть сильным. В покое его не оставят. Они ведь понятия не имеют о договоре. А иначе… кто знает, не было бы еще хуже.
Младшая принцесса – своевольная надоеда. Лукавая, себе на уме – так он думал раньше. Потом – должно быть, в тот день, когда она притащила щенков, – увидел: простодушная. Неумело копирует своего дядю, но не ищет выгоды – нет, дарит самое дорогое, что у нее есть. Силится порадовать. Мало понимает, но чувствует куда больше. «Тетушка все время жалуется, что ты мало ешь», – вроде бы шутит, а на глазах слезы… смаргивает, чтобы не пролились. «Пора вызволять тебя из заточения», – вот ведь какое слово подобрала! Ему давно не терпится выйти из дома, но он делает вид, что безразличен ко всему – и в этих стенах, и за их пределами. И все вроде бы верят, но Хлоя… Как ему могло прийти в голову, что она собирается отнять Блика? Да, язвит беспощадно, но ранить всерьез боится. А вот он…
Он уткнулся лицом в ковер, прижался щекой к боку Блика.
– Прости. Я никого не могу защитить. Не умею. Верно он говорит – слабак.
А тот, кто давным-давно перестал считать его слабаком, едва не свалился с любимого места в библиотеке – подоконника, – услыхав:
– Теперь он будет на меня злиться. Если бы мне не стукнуло в голову, что надо его расшевелить, ничего бы не случилось!
– Чего не случилось? – До недавнего времени его забавляли те, у кого был талант спотыкаться на ровном месте. А если такому чучелу еще и пинка отвесить – вообще развлечение выходит что надо. Так продолжалось до тех пор, пока он сам не грохнулся и не разбился в кровь. И рядом с ним оказались эти вот двое, которые вечно падают и ранятся. И он будет их поднимать, отряхивать… демон их раздери, и сопли утирать – тоже, раз уж на то пошло! Потому что – стыдно признаться – ни одна, ни второй его не бросят, если он снова разобьется. А и бросят… он их – нет!
– Он не поругался бы с Гартом!
– Ну, нынче не поругался бы, а завтра – кто знает? Напускное оно, это его… – не сумев подобрать нужное слово, он просто скорчил кислую мину. – Ты ж видела, как его перекорежило, когда в башку его дурную вошло, что ты Блика отберешь. И Гартовы нападки его рано или поздно вывели бы из себя. Я так скажу, – Лео снова взобрался на подоконник и вперил взгляд в сумрак сада, будто бы силился что-то разглядеть, – слишком много он в себе таскает. Думаешь, я его просто так шпыняю? А Гарт… ну вот спорим, к утру все забудет?..
…Гарт икнул и прижал ладонь к губам.
– Вам нехорошо, коллега? – Иногда Берт забывал о своем высоком звании и начинал вести себя точь-в-точь как Лео, когда намеревался позлить Тима.
– М-м-м… – неопределенно ответил Гарт. Продышался и пояснил: – Чего хорошего? Если ты не заметил, сегодня я потерпел фиаско как педагог.
– Нет, не заметил. – Профессор посерьезнел. – Тим не подвергает сомнению твой авторитет, он дал это понять четко и однозначно. Самолюбивый мальчишка. Над ним каждый будет иметь ровно столько власти, сколько он позволит. Если позволит. За тобой он признал право карать. Ты в шаге от наивысшей ступени доверия, я так думаю. – Берт с такой силой потянул себя за мочку уха, как будто бы желал немедленно удостовериться, что конструкция надежно держится на голове. – А отступись он от друга – вот тогда бы я задался вопросом, тому ли ты его учишь. В общем, будь я на твоем месте, я проявил бы деликатность. В переводе на твой язык – продолжил бы его нещадно гонять, будто бы ничего не произошло.
– Фило-ософ, – покачал головой помощник начальника стражи. – А какая ступень наивысшая?
– Ага, заинтригован! Но… могу только предполагать. Исключительно гипотетически. Ибо не вижу никого, кто ее достиг…
– Перед учениками перед своими рисуйся, – рявкнул Гарт. – А мне прямо говори.
– Напомни, о чем это я? Ах да, о деликатности. – Профессор почесал согнутым пальцем кончик носа. – Ладно! Если он признает за кем-то право сопереживать и не примет это за обычную заурядную жалость, оскорбление для себя, – вот это и будет наивысшая.

[Цинни]

Глава 16
Маленькая принцесса весела. Еще веселее и невыносимее, чем накануне. Хватает его за руку:
– Пойдем! Ну пойдем же! – А ведь догадывается: он ненавидит, когда к нему прикасаются.
Окон в зале нет, но он уверен: там, за стенами, много-много солнца. Он наконец-то согреется. Он еле сдерживается, чтобы не кинуться наружу, опережая ее, – пускай она будет проводником, он пойдет следом. И даже руку не пытается высвободить. Он благодарен ей, как никогда, – за подарок, который можно просто забрать – и не думать о том, что случится завтра.
Но она увлекает его вниз, вниз. В оружейку?
– Думаешь, я не догадываюсь, что ты боишься подземелий? – глаза у нее огромные, взгляд вытягивает из него душу. – Думаешь, не помню, как ты там рыдал?
Он не удивляется, что эта девочка видела камеру смертников и видела его слезы: слишком часто она смотрит ему в глаза.
Он идет за ней – уже против своей воли. Иначе она назовет его трусом – и не ошибется.
А потом он все-таки оказывается впереди нее – и входит первым. И не бросается назад только потому, что помнит: она за его спиной. Нельзя, чтобы ее заметили.
Посреди оружейки – высокий костер. Люди с бесцветными, стертыми лицами подкидывают в него обломки кресел. В лицо пышет жаром, и ему приходится сделать над собой усилие, чтобы не отшатнуться. Кажется, еще чуть-чуть – и он перестанет видеть.
В углах – сумрак. Живые тени. Хруст. Ломают мебель или кости? Людей доламывают? Он должен знать. Даже если слух подводит. Но здесь так сильно пахнет кровью.
– Всего-то ты боишься: и подземелий, и огня, и крови. Чего еще? – слышится за спиной. – Себя самого?
Он упрямо шагает вперед – и оказывается лицом к лицу с пепельнобородым слугой… нет, этот человек только прикидывался слугой, на самом деле он – безжалостный к другим и к себе Страж Престола. Не случайно он казался таким знакомым… ну конечно! Его губы в крови. Он опирается на стол. Колоду. Плаху.
Нет, он обознался, это не Восьмой. Это отец.
– Ты знаешь, что обречен?
– Да. – Он улыбается, потому что в этот миг понимает: в его руках оружие, против которого все они бессильны.
– Уверен, что тебе есть кого защищать?
Он стискивает зубы.
– Разве не она притащила тебя сюда? Я говорил тебе – ты безвольный, а значит беззащитный. – Отец наступает. Он не двигается с места. А хочется бежать… туда, на свет... – Знаешь, как стать сильным, но не становишься. Так и будешь жить ничтожеством среди ничтожеств? Идти, куда поведут?
Он оборачивается – ее нет. Или он не в силах разглядеть – перед глазами, куда ни повернись, только пламя.
– Ты знаешь, что нужно делать. Ты прошел три ступени, ты видел смерть, ты испил крови, ты умирал сам. Осталось полшага. Не можешь убивать – не убивай. До времени. Ты пришел сюда с ключом – вот и воспользуйся им, – отец не настаивает – увещевает. Да и отец ли это? Или здешний хозяин надел на себя чужую личину? Зачем? И почему он умышляет против Хлои? – Тебе пятнадцать через два месяца. Я стал мужчиной в тринадцать. Подойди.
Он медлит. Да, он все знает. Знает, что увидит. Знает, что не посмеет причинить ей зло. Знает, что будет ее защищать, хоть это и бесполезно.
– Ты воспользуешься ею как ключом? Или оставишь ее нам? – Каждое слово – ожог. – Почтение к старшим и готовность уступать им достойны похвалы. Но только не твоя готовность оставаться ничтожеством.
– Отпустите ее, – хрипит он – и захлебывается словами. Ему ведь давно известно: тот, за кого он просит, обречен мучиться дольше и страшнее. Потому что посвященные не просят.
– Она пришла с тобой. Вот и освободи ее. Она не почувствует боли, если твоя рука не дрогнет. Ты ведь уже пытался… не довел до конца.
– Нет! Я не… – У него перехватывает дыхание, руки немеют.
Он открыл глаза. Блик, свернувшись калачиком у него на груди – и как только уместился, – тихонько поскуливает. В комнате темно. «Как в подземелье».
– Угомонись, – с усилием вышептал он (язык тоже едва повиновался). – Иди на место. – И добавил: – Да очухаюсь я, не беспокойся.
Но до утра так и не уснул.
А утро и вправду было ужасающе солнечным. И все как будто соперничали друг с другом в благодушии. Лео соизволил выйти к завтраку и с упоением (хоть и вполголоса) убеждал Хлою: рыбу совсем не обязательно жарить или тушить, достаточно как следует замариновать, так вкуснее, – и одновременно уплетал копченого лосося, заедая хрустящим картофелем. Госпожа, вместо того чтобы сделать им замечание, похвалила успехи одного в языке, а другой – в игре на пианино. Более чем преувеличение. Ему досталось больше всего лестных слов – наставники в восторге от его знаний и прилежания! Рик подкармливал с ладони охотничьих собак – нынче их набежало пятеро, и вела себя шумная стая куда нахальнее, чем обычно, но этого как будто бы никто не замечал. Принц – и тот, дожидаясь, пока подадут чай, заговорил не о протекционизме, не об эмбарго и даже не о необходимости сохранения культуры малых народов, а о том, что какой-то там Артуз, владелец хлопковых фабрик, наладил прямые поставки шелкового волокна и завел новое производство.
– Скоро у вас, милые дамы, будут наряды из нашего шелка, разве не славно?
Славно, конечно же, славно. Добрый и заботливый глава семьи, хозяин дома, господин многих и многих… второй человек в этой стране после короля. В том, что он способен убить, и раньше сомнений не возникало, да он и сам не скрывал. Но неужели – кого угодно?
Есть сны, которым следует верить. Так его учили. Кто из сидящих за этим столом по-настоящему ценен для бесцветного нелюдя?
Да, он понял предупреждение. Но что он может сделать? Да и зачем? И что – должен? Не так уж и важно. Главное – он знает, чего делать не должен. Не должен защищать слабых. Вставший на защиту слабого – слаб вдвойне. Он затвердил это давным-давно, жаль, понял поздно. Иначе не стал бы изгоем и не оказался бы здесь.
– Тим, ты нездоров? – Госпожа, приподнявшись в кресле, смотрит на него поверх головы Хлои.
– Благодарю вас, все хорошо.
Он сказал правду – все хорошо. Он поступает верно. Остальное его не касается.
– Я уже говорила: если тебе не нравится наша пища, – быстрый взгляд на Лео, увлеченно исследующего – на вид и на вкус – кусочек шоколадного пудинга, – мы попросим приготовить что-нибудь по твоему выбору. Сегодня ты вообще ничего не ешь…
– Тетушка, думаю, Тим немного взволнован, – защебетала Хлоя, склевывая с ладошки крошки пудинга (Рик покашлял с намеком и подчеркнуто сухо извинился). – Верно ведь, Тим? Сегодня после обеда мы идем исследовать внешний мир… Ой, да! – подскочила, вдохновленная внезапной идеей, – а можно – не после обеда, а вместо обеда? У нас времени будет больше, а обед мы можем взять с собой и устроиться в беседке, день преотличный!
– Ну что ж, возможно, на природе ты действительно почувствуешь себя лучше, – старшая принцесса милостиво улыбнулась. – Идите. Только прошу тебя, Хлоя, не опаздывай на урок, не забывай – маэстро ценит пунктуальность и очень огорчается, когда ты… Одним словом, Лео, полагаюсь на тебя.
– Маэстро огорчится, а Гарт, если мы к нему вовремя не явимся, нас попросту с кашей слопает, а то и вместо каши, так что не прозеваю, – радостно заверил Лео. – Эй, несчастный, может, тебе, как их, нюхательные соли с собой прихватить, как бы дурно не сделалось от запаха свободы.
– Лео, – не повышая тона, но с нажимом проговорила госпожа.
– Я ж о нем беспокоюсь, – не моргнув глазом, отозвался тот. – А, ладно, если что – за ноги дотащу до дому.
Хлоя прыснула в перепачканную десертом ладошку.
Похоже, они думают, что их болтовня его задевает. И ждут, когда он ответит. Смешно. Действительно смешно.
– Тим, ты не сердись, – вдруг подскочила к нему маленькая принцесса, – но у тебя лицо такое серьезное… суровое, да. Смотреть страшно! А нам так хочется, чтобы ты повеселился вместе с нами, подурачился… ну… – Она всплеснула руками, посмотрела умоляюще: ну подскажи, подскажи правильные слова. – Ну тебе ведь не сто лет!
– Я не сержусь. – Обычная вежливость. И попытка отгородиться. Они ведь понимают – почему не останавливаются?! В его комнату может войти каждый, он с этим почти смирился. Но они норовят еще и в душу влезть – ради забавы.
– Сердишься… бука! – выкрикнула Хлоя и показала ему язык.
Он отвел взгляд. Почему никто не потребует, чтобы она не выходила за рамки приличий? Ему и то бывает неловко, а уж он точно не в ответе за ее поведение.
– Ну и сердись. Главное – не забудь: в два часа пополудни жди нас внизу.
Ну хотя бы отдавать приказания ее научили.

[Цинни]

И он выполнил приказание – по-своему. И если бы не Блик, долго они ждали бы, а потом, может быть, отправились бы на поиски. А он сидел бы снаружи, на этой вот теплой ступеньке, лицом к солнцу… Но щенок тихонько заскулил, учуяв по ту сторону двери свое семейство, а Тим не успел на него шикнуть.
На широкие ступени парадного высыпала счастливая толпа – маленькая принцесса в оливково-зеленых штанах, камзоле и кокетливом беретике с пером (оказывается, в ее гардеробе есть что-то кроме унылых платьев, похожих друг на друга едва ли не больше, чем одежды слуг), темно-серый пес и его белая подруга, оба щенка – кувыркаясь, полируя спинами и боками и без того чистый мрамор, а позади всех, гаденько улыбаясь – дескать, видишь, мы тебя нашли, – Лео.
Хлоя забежала вперед, встала перед Тимом, вгляделась в его лицо.
– Тебе нравится? Ну ведь нравится?
Наверное, он что-то не успел спрятать. Что? Он и сам не знал, что ей удалось прочесть.
– Да. – Не врать же ей? Пусть порадуется, от него не убудет. – Кто-то здорово придумал.
– Придумал? Ты о чем? – На смену боязливой настороженности пришло любопытство. И он невольно улыбнулся.
– Ну, дом – как будто бы в центре солнечного диска, а аллеи – лучи.
– Правда, что ли? – Глаза у маленькой принцессы расширились, она просияла. – Я никогда не замечала, хоть и живу тут страшно подумать сколько лет, а ты – вот так, сразу. Тим, ты удивительный! Сам не понимаешь, какой удивительный! Ну, пойдем, ты ведь еще ничего толком не видел.
Слишком суетливая, слишком восторженная. Но почему-то не раздражает. Неужели его можно подкупить парой добрых слов? Не раздражает, но…
– Пойдем! – Он медлит, и она хватает его за руку.
Это не сон сбывается, нет, – она всего лишь приснилась ему такой, какая есть. Дело в другом: в тот самый миг, когда они сделали первый шаг в одну из аллей, он почувствовал: совсем рядом кто-то умирает, тяжело, мучительно. И, высвободившись из девчонкиной хватки, он пошел туда, куда его потянуло.
– Тим! Что стряслось?
Она звала, но он не мог не то что ответить – даже обернуться. Под ребрами жгло, выдох давался тяжелее, чем вдох. Подташнивало, хотя он еще не чуял запаха крови… учуял за долю секунды до того, как увидел. Кошка – крупная, лоснящаяся, ярко-рыжая – утащила бы добычу, если бы он раньше не успел взглянуть ей в глаза. Она сжалась пружиной, встопорщила шерсть – и, не примериваясь, скакнула в кусты. Он опустился на колени рядом с бело-сизой птицей.
Голубь. Породистый. Глупый… не умеет… не умел бояться… ручной, что ли? Позволяет себя погладить, будто бы верит – человек поможет, человек прогнал страх, теперь заберет боль.
Он срывает широкий лист и прикрывает рану: Хлоя смотрит, он чувствует, смотрит неотрывно. Ей нельзя, рядом с ней и так стоит беда – сейчас он понял это отчетливо. Не указывай ей путь, маленькая. Ты не сильнее этой птицы.
Он шарит взглядом вокруг – нет, ничего, даже камушки, которыми посыпана дорожка, – гладкие… обточенные? А человеческие зубы слишком слабы…
– Волк!
Пес понимающе тычется носом в плечо – не в протянутую ему руку.
– Так надо. Помоги мне. Не бойся.
Собачьи – то, что надо.
Он опускает окровавленную ладонь на голову голубя. Тебе уже не больно, ведь не больно?
Дыхание птицы выравнивается и затихает.
– Где мы можем его похоронить? – не глядя на Хлою, спросил он, поднимаясь.
– Я подумала, ты его спасешь, – дрогнувшим голосом пролепетала она. – Ты ведь…
– А я подумал – ты окончательно свихнулся, – подал голос Лео. – Добить его вполне могла бы и кошка, но ей бы оно еще и на пользу было.
– Я задал вопрос. – Не важно, понимают они это или нет, но сейчас его слово – самое весомое.
– Ишь как ты заговорил, выкормыш Темных! – Ну да, не стоило и надеяться, что Лео уступит. – Мы тоже хотим услышать объяснения. Может, тебя уже лечить пора? Не хватало еще, чтобы ты носился по всему парку, мешал тутошним кошкам охотиться, потешал слуг и позорил дом, в который тебя приняли.
– Это кошка тетушки Мэй, – виновато вымолвила Хлоя. – Ее не выпускают, тетушка Мэй жуть как боится, что она потеряется.
– Угу, то-то зверюга по парку шастает! – Лео скривился.
– И тетушка Ханна своего кота не выпускает. Так уж заведено – с тех пор, как у Рика появилась голубятня… это давно было, еще до меня.
– Голуби, коты, собаки, колдуны… И все норовят друг другу напакостить… кроме голубей. Или голуби тоже? – Лео поглядел в небо так, как будто бы ждал сверху неприятного сюрприза – вот прямо сию минуту. – Угораздило ж меня попасть в этот зверинец!
Тим шагнул к Лео. Хлое показалось – ударит. И подумалось: Лео только этого и ждет, чтобы ответить не только словами. А уже ведь понятно, с Тимом надо как-то иначе…
– Я не колдун, – ровным голосом начал Тим. – Я говорил – ты не услышал. Вы не услышали. Но ты прав, я их выкормыш. Меня учили те, кого здесь зовут некромантами. И я ворожу на крови, иначе не умею.
– Некромантами? – недоверчиво переспросила Хлоя. И почувствовала, что руки холодеют. Это не может быть правдой, вот сейчас Лео скажет… и… И эта дикая, безумная сказка закончится!
Лео промолчал. Зато Тим все-таки снизошел до объяснений.
– Ей не нужна была птица – она сыта. Была бы голодна, и то не сожрала бы, побрезговала – не к такой еде привыкла. Да, инстинкты. Да, поиграла бы и добила. Нескоро.
Сосредоточенный. Спокойный… как он может быть таким спокойным?!
– Возможно, я сумасшедший. И возможно, надо мной станут потешаться. Но при мне никого не будут мучить. Что еще ты хочешь услышать.
– Кто такие некроманты? – вместо Лео спросила Хлоя. – Ну, по правде, а не в сказке?
– Прости, – Тим качнул головой, – пусть он скажет. Как понимает.
– Но я хочу, чтобы ты…
– Тогда продолжай читать сказки. У вас в библиотеке томов десять, не меньше. Обложки – как надгробные камни. И название преотличное – «Сказки на сон грядущий». По достоверности – то же самое, что может рассказать он, но хотя бы забавно.
Лео – быть того не может! – стерпел. Зато Хлоя возжелала высказаться в его духе:
– А зачем ты хочешь голубя похоронить? Это какой-то ваш ритуал, да?
– Да, – серьезно ответил Тим. – И не только наш. Тебя интересует его смысл? Я не хочу, чтобы садовник или дворник выкинул его в мусорную кучу. Нельзя относиться к смерти без должного уважения.
Он поднял мертвую птицу и скрылся за деревьями. Блик вприпрыжку кинулся за ним.
– Он что, руками копать собирается? – Лео пощипал себя за ухо, точь-в-точь как Берт, когда бывал озадачен. – С него станется.
– Расскажешь? Ну, про колду… про некромантов ваших?
Страшно, и любопытно, и страшно любопытно – почему всегда так?
– Он прав, я мало что знаю, – Лео нахмурился. – Он ведь из Темных. Так у нас называют Стражей Дракона. Но только шепотом. Оскорбительное прозвище. Я как-то спросил у старшего брата: почему Темные? Получил хорошего пинка, а заодно – строжайший запрет произносить это словечко. Верь-не верь, сегодня в первый раз вслух повторил. И думал – по физиономии получу. – Он усмехнулся – и снова посерьезнел. – Брат так объяснил: Темными их зовут потому, что вокруг них одни тайны да слухи, такие, что бр-р-р. А может, потому, что для колдовства им и вправду нужна чья-то смерть. И неизвестно, достаточно им животных резать или… Чтоб тебя, ты ж девчонка, зачем тебе такое? Люди разное говорят, но только с глазу на глаз с теми, кому доверяют. У Темных везде свои глаза и уши.
Хлоя передернула плечами. Вспомнились кошмары, в которых Тим лишь притворялся живым. Давненько ей ничего такого не снилось… а теперь, похоже, привидится еще и не такое.
– Но ведь Тим – он не… – она осеклась.
– Демоны его разберут! – с сердцем ответил Лео. – Он же не Страж. Кто бы вам Стража отдал? Да и мальчишка еще. А как он эти свои фокусы проделывает, – не у меня спрашивать. У нас в ихние дела вообще нос не суют – без башки останешься.
– Не Страж? Но ты назвал его Темным.
– Не Темным, а выкормышем ихним. Я чуть ли не сразу догадался, что у него отец – Страж. И не из простых. Стражи-то тоже, как и мы, место себе выслуживают, только места у них – нашим не чета.
– Погоди, объясни нормально – кто они, эти Стражи?
Лео озадаченно поскреб переносицу.