Горячее лето 42-го

[Althoff]

- Что за шум, а драки нет! - перед нами предстал не большого роста военный. Фуражка, гимнастерка, ремень - все довольно новое. Сапоги блестят - как на парад, три кубаря в петлицах. Возраст - примерно за сорок. Довольно упитанный, худым его при всем желании назвать трудно. Ну, точно, начпрод местный, не иначе! За ним поспешали трое: пожилой старшина, с усами как у Буденного, и два бойца, с виду - братья-близнецы. Оба круглые, щеки розовые - сразу видно, при кухне где-то трутся, не пехота, явно.
- Начальник продовольственной службы батальона, Ухватов Семен Ильич, - представился он. - Так в чем тут дело у вас, что случилось? И он уставился на Лидию Ивановну. На нас он не обратил никакого внимания, почему-то.
Рассерженная не на шутку тетя, опять поспешила наброситься на нас. Тарахтела она без остановки. Начпрод слушал ее, казалось, очень внимательно, но видимо, он уже хорошо успел с ней познакомиться, и знал ее как облупленную. Поэтому, ровно через минуту, он оборвал этот бесконечный поток сознания и довольно строгим голосом, сказал - как отрезал:
- Ну, значит, так! Этих троих, - он кивнул в нашу сторону, - немедленно накормить!
- Но..., заикнулась, было, ошарашенная Лидия Ивановна.
- Сейчас же, и без разговоров! Через двадцать минут им необходимо прибыть к командиру батальона, а они, понимаешь, здесь с вами за посуду должны воевать! Выполнить и доложить!
Брат с Витькой, открыв рот, восторженно смотрели на Ухватова. Оказывается, это он на первый взгляд такой благодушный, на самом же деле, Семен Ильич мог быть весьма строгим и решительным. Когда он сердился, в его голосе проскакивали металлические нотки. Попробуй такого ослушайся!
Наконец, нам дали посуду, из-за которой разыгралась такая баталия: три глубокие алюминиевые миски и три ложки и мы, под заинтересованными взглядами девчат бодрым шагом отправились к полевой кухне. Народу там заметно поубавилось, видимо все кто надо, уже поели. Повар улыбнулся нам как старым знакомым:
- Ну что, ребята, повоевали маленько? С бабами завсегда так, а вы не серчайте, хлопцы, просто тут уже столько, таких как вы, прошло, отступающих товарищей, что Ивановна до сих пор никак не угомонится. Как с ней муж живет - не пойму, это же пулемет какой-то, а не женщина! Просто удивительно, как её мужик терпит?
Повар навалил нам полные миски каши, сдобренной каким-то жиром, скорее всего салом, попадались даже небольшие кусочки мяса. Еще он вручил нам ароматную буханку темного хлеба на троих и от этого хлебного аромата и запаха каши, почему-то сразу детство вспомнилось. Когда-то, давным-давно бабушка такую же варила, вкуснотища! С голодухи, мы накинулись на эту кашу и, дружно работая ложками, уплетали ее за обе щеки, за милую душу. А хлеб - вообще чудо какое-то! Или нам с голодухи так показалось? Да нет же, все было просто замечательно!
В общем, управились мы с кашей довольно быстро, и повар, наверное, пожалел нас, и подсыпал нам добавки, а меня подозвал и сказал вполголоса:
- Сбегай к девчатам, попроси у них компоту, тарелки все равно понесешь отдавать. Только Ивановне старайся на глаза не попадаться, шумоватая она, сам знаешь. А к девчатам присмотрись, хорошие они, не разбалованные. Тут ведь много, за день, нашего брата проходит, так они, ни, Боже мой, ко всем с уважением относятся, помогают, чем могут. Хорошие девчата, ничего худого не могу сказать.
- За хлеб-соль - спасибо, за совет добрый (это я насчет компота, а вы о чем подумали?) тоже - благодарствуем. Только, что же это ты, дядя, сватать меня удумал? Я может быть женатый уже?
Повар на какое-то время потерял дар речи и только смотрел на меня, как будто в первый раз видит. Но он и тут нашел выход из ситуации:
- Это ты-то женатый? Ха-ха!
- А что не так, дядя?
- Женатого мужика - видно издалека! Он степенный такой, обстоятельный даже, а ты..., как бы это тебе понятнее объяснить...
- Что же, я, по-твоему, несерьезный что-ли?
- Да нет, ты сурьезный, даже чересчур какой серьезный. Вот давеча, я-то заметил, как ты на Анну-то смотрел, даже очень сурьезно. Прямо окаменел, как ее увидел.
- На какую Анну?
- На такую. В белой косынке, вот на какую! Я все подмечаю, у меня глаз наметанный. Влюбился - так сразу и скажи! А то - какую - какую? Такую!
- Война идет, дядя, и всякой ерундой мне заниматься некогда! Глаз у него наметанный! Хотя, как посмотреть, одно другому не мешает!
Сгреб тарелки и двинул за компотом, размышляя по дороге над словами чересчур наблюдательного повара. И не слышал как он, обращаясь к Витьке и брату моему, спросил с неподдельной тревогой в голосе:
- Вот тоже и я говорю. Он, хлопцы, у вас завсегда такой сурьёзный? Или только когда девчат увидит?
Долго размышлять над словами повара мне не пришлось, от полевой кухни до навеса, под которым находились девушки, было рукой подать - метров двадцать, не больше. Они уже заканчивали с картошкой, видимо это все к обеду готовилось. Чтобы прокормить целый батальон, нужно постараться, однако. При моем приближении, две девушки встали и ушли, что-то нашептывая на ухо, по очереди, одна другой, и поглядывая в мою сторону, тихонько посмеивались. Еще две, подхватив пустые ведра, отправились бодрым шагом, вслед за первыми двумя хохотушками. Под навесом оставались три девушки и среди них та, о которой мне говорил повар. Она заметила, конечно, что я подхожу и, бросив быстрый взгляд в мою сторону, как ни в чем не бывало, продолжила заниматься своими делами.
Хорошо хоть Лидия Ивановна куда-то исчезла. Скорее всего, после нагоняя, полученного от Ухватова, она, глубоко огорченная удалилась в неизвестном направлении. По крайней мере, по близости ее не было видно, и лично меня это ничуть не тревожило. Скорее наоборот.
Подхожу, как ни в чем не бывало, с посудой в руках и спрашиваю, обращаясь как бы ко всем:
- Девушки! Где здесь у вас тарелки можно помыть? И это, нам бы попить чего-нибудь, говорят компот у вас тут знатный.
Девчонки сначала переглянулись между собой, а потом посмотрели на Анну. Она, нахмурив брови, быстро повернулась ко мне, но засмущавшись, тут же отвернулась и сказала:
- Поставьте на стол, пожалуйста, мы потом сами помоем, а компот кончился, наверное, я посмотрю сейчас.
Я поставил на стол тарелки, и, держа в руках солдатский котелок, который вручил мне проницательный повар, когда отправлял меня за компотом, не отрываясь, смотрел на Анну. Она почувствовала мой взгляд и засмущалась еще больше. Девчонки, видимо тоже что-то сообразили, и одна из них, решила разрулить ситуацию:
- Давайте вашу посудину, товарищ боец, мы сходим, посмотрим, может что-то и осталось еще. Заодно и картошку отнесем, там уже борщ нужно начинать варить.
Они, подхватив со стола котелок, подняли с земли бачок с картошкой и понесли его в сторону горевшего, как ни странно, почти бездымно костра, над которым был подвешен на цепи здоровенный котел. Дипломатично удалившись, комсомолки, тем не менее, поставили нас с Анной в довольно затруднительное положение. Наше молчание затягивалось. Пришлось брать инициативу на себя:
- Да, "повезло" вам с начальством!

[Althoff]

- Это вы о ком? Если про Лидию Ивановну, то вы это зря! Просто характер у нее такой, сварливый немного. А так она женщина хорошая, добрая, отзывчивая. Не пойму, что это на нее нашло?
- Насчет доброты и отзывчивости вы, конечно, малость того, перегнули немного. Просто как с цепи сорвалась тётка, чуть не покусала, хорошо этот, лейтенант ваш, отбил нас вовремя. Еще немножко и она бы нас съела, наверное.
- Что вы! Она совершенно не такая! Просто в последнее время, стала срываться часто. Нервы, наверное. У нее, понимаете, муж без вести пропал, весной под Харьковом. Ни слуху, ни духу - как в воду канул. Вот она и переживает, плачет по ночам. Мы уж ее успокаиваем, как можем, да только, пока все без толку.
Она говорила, стоя ко мне вполоборота, а я смотрел на нее и слушал ее голос как зачарованный. Теперь я смог разглядеть Анну получше. И не сказать, чтобы какая-то особенная красота в ней присутствовала, но она всем своим существом излучала необыкновенный свет. Ведь я не обратил внимания ни на кого, кроме нее. Скорее всего, нам просто, было предопределено встретится. Судьбой ли, или случаем счастливым, а может - самим Творцом Вселенной. Хотя, после всего того, что произошло со мной и моими товарищами по несчастью, я уже почти ничему не удивляюсь. Нам для чего-то, нужно было встретится, и мы встретились. Знать бы еще для чего? Она еще говорила что-то про бедную Лидию Ивановну, но я вдруг подумал, что вот, мы сейчас уйдем, и может никогда больше не увидимся и мне стало до того невыносимо больно сознавать это, что я перебил ее и выпалил на одном дыхании:
- Извините, меня Андрей зовут. А вас?
- А меня Аня, то есть - Анна, - она хоть и находилась в великом смущении, но все-таки нашла в себе смелость посмотреть на меня и даже протянула мне свою руку, чтобы скрепить знакомство рукопожатием. Я тут же ухватился за ее руку, тряс ее и с дурацкой улыбкой на лице повторял как заводной:
- Очень приятно! Очень-очень приятно! Рад с вами познакомиться! Очень-очень рад!
- Андрей! А, правда что вы разведчики и вчера на том берегу приняли бой? И раненого товарища спасли?
Теперь пришла пора смутиться мне:
- Да нет, что вы! Никакие мы не разведчики, хотя и были, вчера на том берегу и вывезли, на лодке, одного нашего бойца раненого. Мы просто призывники. Нашу колонну немцы разбомбили, вот мы и пробирались к своим. По пути, ночью, на берегу Дона, подобрали связиста раненого, вот и все наши подвиги. Сейчас за нами придут и отведут к командиру батальона, а там уж начальству решать - что с нами делать. Документы-то наши сгорели, так что мы теперь не знаем, как с нами дальше поступят.
- А может вас здесь оставят, при батальоне? - в голосе Анны послышалась робкая надежда.
- Не могу сказать точно. Хорошо если бы оставили. Мы, в принципе не против. Какая разница - где воевать. Хотя нам еще присягу нужно принять, обучение какое-то первоначальное пройти. Но опять же, все зависит от командования, как они решат, так и будет. Аня, а вы местная?
- Да. Мы здесь недалеко, пятнадцать километров, на хуторе живем. Вот, решили с девочками помогать, чем сможем, Красной Армии. Товарищ Ухватов разрешил. Вот и помогаем, в основном на кухне. Но мы просили у майора Харина, чтобы он нас в разведку послал, а он сказал, что такие люди как мы, в тылу нужнее. Ему, конечно, виднее, но так хочется сражаться с фашистскими захватчиками, вы не думайте, я и стрелять умею! - она говорила все это с таким искренним порывом, что я невольно улыбнулся, - ну вот и вам смешно!
- Аня! Вам никто не говорил, что вы удивительно красивы?
- И вы туда же! Война идет, и мы с подругами дали слово - не влюбляться, пока она не закончится! Мы - комсомолки и хотим принести пользу своей Родине! Мы желаем с оружием в руках бить немецких оккупантов!
- Простите! Я не хотел вас обидеть, просто мне еще не встречались такие девушки как вы...
- Какие - такие?
- Ну, такие боевые, что ли. И на Харина не сердитесь, он все правильно вам сказал. Не женское это дело, в разведку ходить. То, чем вы с подругами занимаетесь, не менее важно, чем ходить в разведку. Без пищи, - какие из нас вояки? Да никакие. Вот и получается, что здесь, тоже фронт проходит и бросить его для вас, сейчас, равносильно, как если бы солдат, покинул поле боя без приказа.
- Скажете, тоже - фронт! - она посмотрела на меня с недоверием.
- Послушайте, Аня, что это мы с вами все на вы, зовите меня просто - Андрей, а то я чувствую себя стариком каким-то.
- Хорошо! - она задорно улыбнулась, и в глазах ее засверкали изумрудные искорки. Я тоже улыбнулся ей в ответ и, мне почудилось, будто между нами были долгие годы разлуки и вот наконец-то мы встретились, не смотря ни на что. Драгоценные секунды улетали в бесконечность, а мы стояли, неотрывно глядели друг на друга и улыбались, позабыв о войне, о неизвестности нашей дальнейшей судьбы, обо всем на белом свете. Блин, товарищи! Я кажись, влюбился!
Но, наша идиллия была внезапно нарушена, причем самым ,что ни на есть, неожиданным образом.
- Анна! Хватит там болтовней заниматься! Кто будет обед готовить? - грозным тоном прогремела Лидия Ивановна. Давно ее не было! И как всегда - на самом интересном месте!
- Сейчас я подойду! Девочки уже начали щи варить, я тоже им помогать буду, - Анна смутилась немного, но быстро взяла себя в руки.
- Смотри, девка! А то - сейчас! Через пять минут, чтоб не было тут этих - "командировочных", - и она недвусмысленно посмотрела в мою сторону. На щеках у бедной девушки вспыхнул румянец, и мне ее стало вдруг так жалко...
- Уважаемая Лидия Ивановна! С вашими подчиненными все будет в полном порядке, не переживайте вы так, мы уже уходим.
Но, тетю Лиду было не так-то просто обвести вокруг пальца. Что-то, пробурчав себе под нос она, тем не менее, ответила на мои слова более миролюбивым тоном:
- Все нам известно, про ваши порядки - "по морям - по волнам, нынче здесь - завтра там...". Давайте быстрее, тут это, прощайтесь.
Она, видимо, еще что-то хотела сказать, но лишь махнула рукой, развернулась и пошла туда, где девчонки собирались варить щи.
- Если вас оставят здесь, Андрей, мы тут недалеко живем, в лесочке вон в том, - она указала рукой на видневшиеся поблизости деревья, - там шалаши остались после сенокоса, вот в них мы и проживаем, пока. Только не попадайтесь Ухватову, он не прошеных гостей не любит, быстро комбату пожалуется. Если захочешь меня увидеть, то лучше повара попроси, он мне сообщит что ты пришел. Мы ведь встретимся еще? Правда, Андрей?
Кажется, меня на свидание приглашают. Да, такого поворота я не ожидал. Хотя, зачем же кривить душой и самого себя обманывать? Мне тоже очень хотелось увидеться с Аней еще раз. Я взял ее за руку и, не обращая внимания на подходивших подруг, сказал то, что хотел, глядя прямо в бездонный омут зеленых глаз:
- Анечка! Мы обязательно с тобой встретимся еще! Обязательно! Я обещаю тебе!
- Я буду ждать тебя, Андрей! До свидания! - глаза ее наполнились не прошеной влагой, того гляди - заплачет.
- До свидания, Аня! Не плачь, пожалуйста, обещаю - я вернусь!
Подхватив из рук подошедших девчат котелок с компотом, я развернулся и, не оглядываясь, зашагал к своим товарищам. И вдруг, услышал за спиной буквально крик души:
- Андрей! Подожди!
Аня подбежала ко мне, взяла за плечи и прошептала еле слышно:
- Я обязательно тебя дождусь! Только ты возвращайся, Андрюша, милый! - и чмокнула меня в щеку, развернулась и так же, бегом, пронеслась мимо своих обалдевших подруг. Я чуть котелок с компотом не уронил от неожиданности, посмотрел вслед убегавшей Ане, вздохнул глубоко и поплелся к моим, тоже слегка обалдевшим друзьям.
- Что это было, брат? Теперь начнут прикалываться, особенно Колян, не отбрешешься от них. Начнешь оправдываться, еще хуже будет. Поэтому, сунув брату компот, я отошел в сторону и молча, присел, привалившись к колесу полевой кухни.
- А ты, я гляжу, того, парень не промах! - это повар решил высказаться, - быстро ты ее охмурил. Вроде за компотом пошел, а сам того! Время даром не теряешь!
- Ты же сам сказал - приглядись, вот я и пригляделся.

[Althoff]

Мы еще плохо ориентировались на этой местности, поэтому, лучше всего нам было дождаться сержанта Зиновьева, который должен доставить нас к комбату. До берега Дона, отсюда, было два с половиной - три километра и до нашего слуха долетали, отдаленные расстоянием пулеметные очереди и хлопки разрывов, чем-то напоминающие ночные взрывы на берегу, когда мы нашли Свистунова.
- Из минометов кроет, гад! - сказал повар, сворачивая самокрутку.
Колян не выдержал и обратился к нему:
- Табачком не угостишь, дядя?
- Закуривай, на доброе здоровье. Для хорошего человека ничего не жалко! - он оторвал кусочек газеты и отсыпал из кисета в ладонь Николая горсть табака. Повару, видать, жуть как хотелось поболтать хоть с кем нибудь. А тут мы подвернулись, просто подарок судьбы.
- Вы, говорят, с того берега вчера приплыли? - ненавязчиво затевал разговор словоохотливый повар.
- Я смотрю, солдатское радио у вас работает просто отлично! - Витька от голодной смерти был спасен и ему, видно, тоже хотелось с кем-нибудь "язык почесать".
- А как же! Оно, это радио, как ты говоришь, завсегда все новости узнает первое и передает, то же самое, нормально. Ну, так что-же? - не унимался повар.
- Что-же? Не было такого, дядька, люди брешут, а ты и уши развесил! Нельзя слухам разным, непроверенным, доверять-то! Вон, в сорок первом, как было? Немцы уже по всему миру раззвонили - мол, Москву уже взяли. А вышло что?
- Что?
- Вот только прикидываться не надо, как будто не знаешь, что под Москвой случилось. Надавала наша Красная Армия фашистам хорошенько и погнала их на Запад. Не совсем далеко, конечно, отогнала, но все-таки - факт.
Повар с удивлением посмотрел на Витьку и о чем-то задумался.
- Сыпни и мне, табачку, если не жалко, для хороших людей, - не выдержал я. После еды так и тянуло закурить.
- Не жалко! - повар насыпал и мне табака и дал клочок газеты на закрутку. Пока я сворачивал козью ножку и прикуривал от самокрутки брата, Витек пристроился в теньке и, похоже, решил вздремнуть слегка. Ну, точно, все как в армии: до обеда солдат борется с голодом, а после обеда со сном. Наш друг, в борьбе со сном, явно проигрывал. Не успел он закрыть глаза, как через мгновение уже мирно "сопел в две дырки".
Брат, видно сильно затянулся и, не выдержав, поперхнулся и закашлял, аж слезы на глазах показались:
- А крепкий у тебя табачок, дядя! - откашлявшись и вытерев рукавом гимнастерки глаза, весело констатировал Николай.
- Что есть - то есть! Крепкий, зараза! Да я привык уже. А зовут меня - Степанов Кузьма, - тихо засмеялся повар, - а то все дядя, дядя. Какой я тебе дядя? Мне двадцать восемь всего!
- Давно воюешь? - поинтересовался я.
- Давно! Считай полгода уже.
- Где ж побывать довелось? Небось, не одного фашиста своей поварешкой ухайдокал? - все также весело спросил Николай.
Улыбка слетела с лица Кузьмы, и он ответил брату вполне серьезно:
- Да много где побывать удалось. Из под Харькова еле ноги унесли. И кухня моя, где-то там осталась, - он махнул рукой в сторону Дона и тяжело вздохнул, - да что там кухня! Кухню-то мне, видишь, новую дали, а ребят, что там остались, уже не вернешь.
Немного помолчав, сильно затянулся и выпустив дым добавил:
- Крепко они нас, гады, жиманули, ничего не скажешь.
И опять вздохнул тяжело. Он сидел с нами под деревом, самокрутка его почти догорела, а он все смотрел, невидящим взглядом, куда-то вдаль, словно видел наяву весь тяжелый путь отступления и тех друзей-товарищей, что остались, навеки лежать по всему этому скорбному пути. Тех, что никогда уже не встанут в строй.
Да, елки-палки! Затронули за живое человека. Хотя, он пока не знает, а может и никогда не узнает, какой ценой достанется всем нам Победа. Какую кровавую жатву соберет эта Война. Сколько миллионов жизней советских граждан мы не досчитаемся 9 мая 1945 года? А умершие от ран уже после войны, а не родившиеся дети, которые могли появиться на свет, но теперь уже не появятся никогда, потому, что их потенциальных родителей просто сожрала эта страшная штука - Война? Потому-то, до сих пор, приезжая по работе в небольшие селения своей малой Родины, бывшей Сталинградской, а теперь - Волгоградской области, почти везде, на центральной площади, даже самого малого, совсем захудалого хутора, видишь памятники и обелиски тем, кто не вернулся с войны. На них фамилии павших в боях за Родину и часто, одна фамилия повторяется подряд несколько раз. Кто это? Однофамильцы? Нет, это не однофамильцы, это отцы и сыновья, братья и племянники. Родственники, одним словом. И хорошо, если успел пожить человек до войны, женился, хоть одного ребенка родил. Оставил после себя след на земле, потомство, то есть. А сколько таких, кто ничего не успел, просто кончил десять классов 22 июня 1941 года. И все. И может, даже подвига никакого совершить не успел, да что там - подвига! Фашиста ни одного в глаза не видал, не то, что бы выстрелить по врагу из знаменитой винтовки Мосина. Он просто попал под бомбежку на марше к фронту, и в лучшем случае, был зарыт добрыми людьми в ближайшей воронке. А в худшем...
- Ничего, не журись, Кузьма Степанов! Будет и на нашей улице праздник! Скоро мы их жиманем, - решил я поддержать его, - так жиманем, что побегут, паразиты, без оглядки. До самого Берлина погоним это проклятое племя!
- Да ведь какая силища прёт!
- Так и что, по-твоему, забиться в угол и лапки сложить? Они ведь тоже, живые, пока люди, хотя людьми называться права не имеют, за все то, что сотворили они на нашей земле. А значит, как люди они смертны, как и любой из нас! Да если бы каждый наш боец по одному фрицу уничтожил, войне бы давно конец настал.
- Чего это ты меня агитируешь? Тебе бы в политруки, вся статья, уж больно складно излагаешь, прямо как на политинформации, - проворчал Кузьма, и, обжегши пальцы, бросил на землю окурок и придавил его каблуком.
- Каким еще политруком? Мы ж призывники, присягу еще даже не приняли, - отозвался Николай, - так что ты, дядя Кузя, не серчай на брательника моего, он у нас с детства любит красиво выражаться.
- Оно и видно, что пороха еще не нюхали, - более дружелюбным голосом произнес повар.
- У нас еще все впереди, - ответил я.
- Так! Кончай перекур! - к нам неслышно, из-за полевой кухни, подошел широкоплечий детина, с треугольниками сержанта в петлицах, - Я их ищу, с ног сбился, а они пристроились возле кухни и в теньке прохлаждаются!
Мы с братом поднялись с травы, а Витька вскочил как ошпаренный. Он хоть и был сержантом в армии, но дисциплину весьма уважал.
- Мы это, как пионеры, всегда готовы, и к труду и к обороне, а так же к культурному отдыху, - бодро отчеканил он.
- Вот и хорошо, что готовы, - вполне серьезным тоном сказал детина, - заканчивайте свой культурный отдых, я сержант Зиновьев, мне приказано сопроводить вас к командиру батальона.
- Ну, бывай, Кузьма Степанов! Может, свидимся еще.
Мы, по очереди, пожали руку повару и пошагали вслед за Зиновьевым навстречу нашей неизвестной судьбе.

[ХРуст]

Какое-то тоскливое, щемящее душу чувство поселилось внутри и, не было от него покоя ни ясным днем, ни темной ночью, даже сон не помогал избавиться от тревожного наваждения. Сны снились ужасные, но во всех одинаковым было одно - вокруг все в крови и чувство безвыходности, ощущение загнанности в угол, остро переживались сразу после пробуждения.

ИМХО, длинноватые у Вас предложения. Сложно для прочтения, можно нить потерять...

[Althoff]

Это есть. Надо еще весь текст просмотреть, я уже и сам заметил и кое-где стараюсь делить, хотя бы пополам. Где-то до 10 главы текст набирал на планшете, поэтому постараюсь подработать весь текст, по мере возможности.

[Fire74]

по первой главе

- Только на голову ему, шлем оденем, что бы не разбил, когда на кочках трясти будет.

на усмотрение автора, правильно - наденем, но здесь прямая речь, а ошибка распространенная.

Хотя какой теперь сон? Всю ночь теперь промотаемся, как пить дать.

повтор, второе теперь можно удалить

Постарайтесь там, без милиции как-то обойтись, а то начнётся - протокол, где взяли, да что по чём.

слитно

Теперь, нужно срочно думать, что же нам дольше-то делать, хлопцы?

дальше

И еще. Даже если мы и переплывем удачно, и нас не пристрелят наши, я уж не говорю про немцев, сами видели, как они действуют - пускают ракеты и лупят по всему, что шевелится, даже не смотря на все это, есть такое опасение, что наши, для нас сейчас могут оказаться пострашнее немцев.

несмотря

Думайте, прежде чем, что то сказать, так как наш современный язык и обороты речи, слова современные, которые могут выскочить невзначай, могут стоить нам не только свободы, но и жизни.

что-то

Тот, к кому обращался суровый политрук, был не высокого роста, крепкого телосложения мужчина, в звании старшины.

слитно

[Fire74]

К началу главы 2

Дружно, по очереди, расписались в какой-то ведомости, и пошли на свежий воздух, вернее нас отвели чуть в сторону от землянки, в которой размещался со своим хозяйством строгий, но справедливый старшина, и велели " - немного обождать".

Тире не нужно, косвенная речь кавычками не выделяется

Все куда-то спешили, были заняты, несомненно, важным делом, лишь мы одни сидели тут, на дубовом бревне и ни хрена, ни делали.

Ни хрена не делали. Запятая не нужна

" - Патронами затариваются.", - догадался я.

Тире не нужно, точка не нужна, после кавычек ставится запятая

Минут через двадцать, по той-же тропинке, куда отделение унесло патроны, только в обратном направлении, протопали человек десять - пятнадцать других бойцов, во главе с рыжим, усатым старшиной.

Дефис не нужен

Как говорится: " - ни сном, ни духом ", поэтому и смурные такие, не в настроении.

Выделенное не является прямой речью.

Нет, я, конечно, знал, что они существуют, но в руках их не держал, и каким образом они наматываются на ноги, понятия, абсолютно ни какого не имел.

слитно

[Althoff]

***


В скором времени, мы топали вслед за Зиновьевым на ту же самую поляну, откуда час назад отправились на кухню. Высоко в небе, не видимый с земли, гудел самолет. Мы шли, стараясь избегать открытых мест, и в основном держались в тени деревьев. Народу на поляне почти не было, а если кто-то и появлялся, по каким-то неотложным делам, то и они старались перемещаться весьма осторожно.
- Чего это они все прячутся? - спросил Колян сержанта.
- А слышишь - гудит? - на вопрос вопросом ответил Зиновьев, и указал пальцем в небо.
- Ну?
- Вот тебе и ну, баранки гну! Это же "рама", самолет-разведчик немецкий. Приказано соблюдать маскировку, понимать надо.
- Товарищ сержант! Разрешите обратиться, - подал голос Витька.
- Обращайтесь! - великодушно разрешил Зиновьев.
- А вы, случайно, не в курсе, зачем нас вызывают к комбату?
- Шире шаг! - не поддался на провокацию сержант, - это военная тайна. Придете, там сами все узнаете.
Мы подошли к входу в землянку, у которой прохаживался вооруженный боец. Увидев нас, он проворно скинул с плеча винтовку и, взял ее наперевес, грозно выставив в нашу сторону новенький штык.
- Стой! Кто идет? - окликнул он нас.
- Мы к майору Харину. Нас вызывали, - ответил Зиновьев.
Из землянки выглянул усатый капитан и коротко приказал часовому:
- Пропустить!
Боец, с чувством исполненного долга, вскинул винтовочку обратно на плечо, и немного посторонился, пропуская нас. Вслед за сержантом, мы по земляным ступеням, осторожно спустились в землянку. Она оказалась довольно приличных размеров. Узкие продолговатые окошки, вроде бойниц, выходили на три стороны и, внутри было довольно светло. Похоже, после того, как отрыли котлован, в него установили сруб из не очень толстых бревен. Сруб возвышался над землей на пять-шесть венцов и был перекрыт в три наката, с последующей засыпкой грунтом и маскировкой дерном. Сработано все было довольно аккуратно и издали, это сооружение, можно было принять за простой холм, если бы не бойницы, сделанные, как я уже отмечал, на три стороны света. Внутри, справа и слева от входа стояли двухэтажные нары, посреди помещения находился длинный стол, на торцах его - два табурета, за столом у стены - лавка, на которой сидел усатый капитан и что-то быстро писал на листе бумаги.
В углу слева, за небольшим столиком, размещался связист и монотонно бубнил в трубку, безуспешно стараясь вызвать какую-то "Иву". На нарах справа, кто-то лежал, укрытый шинелью, видимо отдыхал человек. Справа от пишущего капитана, в торце стола, на табурете, сидел давешний политрук, который встретился нам утром в лесу, когда мы "вынырнули" из реки.
- Товарищ капитан! По приказу командира батальона майора Харина, сержант Зиновьев задержанных доставил! Разрешите идти?
- Хорошо, сержант, - ответил усатый капитан и махнул рукой, - свободен. Далеко не уходи, будешь нужен - позовем.
Сержанту два раза повторять не пришлось, козырнув и повернувшись кругом, он вышел из землянки.
- Ну-с, давайте знакомиться! Меня зовут Лукин Федор Михалыч, я начальник штаба этого подразделения. Майор Харин, подойдет немного позже, - тут он сделал, как бы невзначай, маленькую паузу, - с оперуполномоченным особого отдела, а мы пока, познакомимся с вами. Вы не против? Вот и хорошо!
Я уж, грешным делом, подумал, что это и есть "особист", и начал немного переживать, но вспомнив, как утром с нами разговаривал Харин, решил особо не расстраиваться раньше времени.
- А это, - Лукин мотнул головой в сторону политрука, - узнаёте? Старший политрук Семенов Василий Степанович, прошу любить и жаловать! - и посмотрел на нас усталым взглядом.
Было видно, что и он не отказался бы вздремнуть часиков на-на-дцать, но скорее всего, не до этого ему было сейчас. Обстановка не позволяла. Народ в землянке был явно чем-то серьезно озабочен.
- Присаживайтесь, давайте на скамейку. В ногах, как говорится, правды нет, - сказал Семёнов, - подождем командира, чтобы вам два раза не пришлось одно и то же рассказывать.
Видя, что мы мнемся, посмотревший на нас капитан махнул рукой и тоже предложил присесть:
- Да садитесь, не стесняйтесь, никто вас тут кусать не собирается! Что вы как не родные, в самом деле!
Мы присели на лавку, политрук уткнулся в газету, капитан продолжил свою писанину. Связист, в своем углу, снова безуспешно пытался кого-то вызвать. Мы прижухли, и с интересом рассматривали землянку или блиндаж и ее обитателей. До прихода начальства у нас было немного времени и мне хотелось привести свои мысли в порядок, и хоть немного разобраться в чувствах, которые переполняли душу, в связи с попаданием в этот мир. Что могло ожидать нас дальше, какова будет наша судьба, никто из нас, естественно, даже не подозревал. Все зависело от того, поверят ли в нашу "легенду" местное командование и товарищи из " госстраха", или не поверят. И какое решение в отношении нас вынесут эти "официальные лица". Вот в чем вопрос.
Поглядел на ребят - прислонившись спинами к бревенчатой стене, они старательно пытались не уснуть. Бессонная ночь и все последующие приключения отняли много сил, а теперь, не смотря на неопределенность нашего положения, поели, и разморило - сидят и клюют носами. Хотя, я бы и сам не отказался пару часиков вздремнуть. Но, неопределенность нашего положения здесь, и встреча с Аней, не давали моим мозгам, абсолютно ни какого покоя, и мысли, появлявшиеся в голове, были одна интереснее другой.
Во-первых - как мы сюда попали? В связи с чем, и каким образом? И есть ли обратный ход или выход из этой ситуации? Итак, что было в начале? Все, вроде как обычно происходило - мы собрались и поехали на рыбалку. Рыбалили себе, помаленьку, никого не трогали. Ну, выпили, вечером, закусили, как на рыбалке полагается. И тут - на, тебе. Бац! И мы уже здесь, на войне. В самом, что ни на есть сорок втором году! Мог, конечно, и такой вариант приключиться - мы дружно отравились, и в "своем" времени, нас уже вычеркнули из списков, живущих на этом свете. В смысле там, мы уже покойники. А здесь-то мы как очутились, и почему именно здесь, в это время и в этом месте?
Да, непонятно это все, и от этого пугающе-загадачно. А может, мы спим, и все окружающее нас просто сон? И вот сейчас, еще чуть-чуть, откроем глаза и проснемся, и все встанет на свои места, все будет как прежде, до войны. Ну, то есть, после войны, и мы вернемся домой, в свое время. Блин! Я совсем запутался. До войны, после войны. Но, к превеликому нашему сожалению, это не сон, хоть щипай себя, хоть не щипай. Реальность - полнейшая! Народ здесь, вполне себе живой, и на сказочных персонажей ничуть не похожий. Вкусная каша из солдатского котла, и озноб от холода, когда мы утром вынырнули из Дона, и кровь сержанта Свистунова - все было вполне реально. А потом, эта сумасшедшая ночная поездка на мотоцикле. Ведь в ребят стреляли немцы, и если бы не сообразительность брата в опасный момент, то все могло закончиться очень печально. И, конечно, самое главное - это встреча с Аней, у меня внутри все перевернулось после ее поцелуя и обещания ждать меня, что бы ни случилось. Даже если это и сон, то очень увлекательный сон, и просыпаться, лично мне не хочется, было бы здорово досмотреть его до конца.
А вот интересно, если нас здесь убьют, мы переместимся опять в свое время или нет? От всех этих мыслей у меня слегка гудело в голове, я никак не мог сообразить - как же все-таки получилось, что мы очутились здесь и сейчас. Ну да ладно, оставим эти мысли о " переселении душ" на потом, а то они уже по кругу начинают ходить, так и сбрендить не долго, пытаясь на них ответ найти. И наступят ли для нас лучшие времена, можно будет узнать только после встречи с "отцами командирами", никак не раньше. Хотя, в принципе, надеяться будем на лучшее, надежда ведь, как известно, должна умирать последней. Ну а готовиться будем, тоже думаю, всем известно к чему. Готовиться будем к худшему, мало-ли как оно тут, наше дело обернется.
"Итак, - продолжал я рассуждать о нашей "судьбе-злодейке", - давай брат прикинем, какие тут у нас могут быть варианты. Вариант номер один - мы немецкие шпионы-диверсанты, хитро засланные в тыл доблестной Красной Армии, с целью подрыва ее мощи, а также, для свержения Советской власти и покушения на самого товарища Сталина. Бред какой-то! Ясный перец, что бред, но, опять же, кто и под каким углом на это дело будет смотреть. С другой стороны - нас, пока, от общества не изолировали, с пристрастием не допрашивали, может, конечно, все это нас ждет впереди. Но ничего компрометирующего при себе мы не имели, ни литературы антисоветской, ни оружия, ни наркотиков, ни средств связи, не говоря уже о паролях, шифрах и явках. Один косяк - совсем без документов и голые, как новорожденные. Ха-ха! Два раза. Анекдот. Хотя, сейчас "особист" пожалует, вот он-то, на нас как следует, посмотрит, понюхает и, если будет в том особая нужда, даже прощупает. И уж, какое у него мнение сложится, я даже предположить не берусь. Расстреливать нас, пока, вроде бы, не за что, хотя было бы за что, давно шлепнули, мы и до середины Дона не доплыли бы. Факт. Так что, думаю, пока поживем. Единственный момент, если "особист" не захочет с нами долго возиться, выяснит что ему нужно, напишет "сопроводиловку", чисто для отмазки, и отправит, под конвоем или без, куда подальше - "пусть там где-то, кто-то другой разбирается, а у меня и без вас, своих хлопот - полон рот!" В принципе, и так может случиться, но вот это, как раз, и есть первый признак того, что нам не доверяют, и постараются как можно быстрей и по-тихому нас сдыхать.
Второй вариант - нам объявляют благодарность от лица командования, за спасение сержанта Свистунова, тоже по-быстрому, здесь на месте, утрясают наш вопрос, и оставляют у себя. Второй вариант мне больше нравится, чем первый, тем более, у меня здесь свой интерес появился, в лице девушки Ани. Пусть даже ни медали, ни ордена не дадут. Пусть, переживем как нибудь, лишь бы здесь оставили. А для этого нужно, что бы "особист" оказался более-менее адекватным, что бы хоть чуть с головой дружил, не махал бы шашкой сплеча. Что бы ни видел в нас потенциальных шпионов и диверсантов, а то если наоборот, вот тогда мы наплачемся от всей души. Да ладно, не будем о грустном!

[Althoff]

В думках о ближайшей нашей судьбе, незаметно пролетело около часа. Или мне показалось? Такое ощущение, что мы здесь полдня сидим, в этом блиндаже. На нижних нарах зашевелилась фигура под шинелью. Человек повернулся к нам лицом, обвел помещение сонным взглядом, потом встряхнул всклокоченной головой, откинулся на постель спиной, вытянул обе руки в стороны, потянулся и смачно зевнул. Аж челюсти щелкнули, даже мы услыхали. Сразу видно - выспался мужик как следует. Он, тем временем, скинул шинель, и еще раз осмотрел всех присутствующих взглядом только что проснувшегося человека.
- Ну что, с добрым утром, Иван Ильич! Как спали, почивали, что во сне видели?
Иван Ильич в последний раз встряхнул растрепанной шевелюрой, словно стряхивая остатки сна, задумчиво и не спеша ответил, довольно приятным голосом:
- Да снится последнее время, понимаете ли, всё какая-то ерунда, ничего путного. Ни как жили до войны, ни жена или дочка, к примеру, а так, муть всякая. Все танки на нас прут, или пикировщики их над нами "карусель" крутят. Степь горит, взрывы, дым коромыслом и прочее всякое такое. Говорю же, ничего хорошего, ерунда одна.
И вздохнул глубоко. Потом встал, расчесал свои кудри, надел пилотку, подпоясался командирским кожаным ремнем, на котором находилась кобура с "наганом". Привычным движением разогнал назад складки на гимнастерке, перекинул через плечо планшетку и спросил у политрука:
- Ну и что же нам сообщает свежая пресса? Какие у нас успехи на фронтах борьбы с немецко-фашистскими захватчиками?
- Да какая она свежая, позавчерашняя! Я просто замотался, вот, сегодня только время выдалось, ну и читаю. Надо же как-то бойцам дух поднимать, хотя оптимизма последние известия не добавляют, скорее наоборот. Радоваться пока нечему, - сурово сдвинув брови, сказал политрук, - но, я считаю, не за горами то время, когда наша Красная Армия соберется с силами и, тогда уже мы погоним фашистов на запад, до самого их змеиного логова! До самого Берлина будем гнать, днем и ночью, в любую погоду будем бить этих гадов! До полного искоренения фашизма, до победного конца! - и так грохнул по столу кулаком, что на другом конце стола, подпрыгнув, жалобно звякнули кружки, - так что будь спокоен, Иван Ильич!
Голос его слегка дрожал от ненависти к врагу, ноздри раздувались и в глазах сверкали злые искры. Начштаба, в одной руке держа перьевую ручку, второй, вовремя подхватив подпрыгнувшую чернильницу, озабоченно и тревожно смотрел на разъяренного политработника.
- Василий Степанович! Я прекрасно понимаю ваши чувства, полностью их разделяю и поддерживаю, но не могли бы вы вести себя чуточку поспокойнее?
Старший политрук Семёнов обиженно засопел и, опустив глаза, еле слышно буркнул " - извините, Федор Михалыч", и снова уткнулся в газету. Кем был в батальоне Иван Ильич по должности, в этот раз нам узнать не удалось, разглядел лишь капитанскую "шпалу" в петлице.
- Да, Василий, хорошо бы оно, того. Разгромить и раздолбать супостата в пух и прах, но для этого, нам всем без исключения, придется хорошенько поработать, - Иван Ильич кивнул Лукину и добавил, обращаясь уже к нему, - я ненадолго, минут через двадцать буду.
- Хорошо, - сказал начштаба, продолжая что-то быстро писать, - только не задерживайся. Комбат вот-вот придет, нужно с тобой кое-какие вопросы утрясти.
Наверху, у блиндажа, послышался какой-то шум и через секунду, откинув брезентовый полог закрывавший вход, в помещение вошел майор Харин. За ним старший лейтенант и боец, в довольно новой гимнастерке (в смысле не выгоревшей добела, и это наводило на мысль о том, что он не часто бывает на свежем воздухе, а скорее всего писарь штабной, или вроде того). В руках у этого товарища находился набитый чем-то до невероятных размеров кожаный, желтого цвета портфель без ручки. Харин и пришедший с ним командир поздоровались с Лукиным, и присели за стол. Старший лейтенант сказал политруку:
- Василий Степанович! Мы потесним вас немного?
- Да, пожалуйста! - невозмутимо спокойным голосом отозвался Семенов и пересел на нары.
- Белов! - позвал старший лейтенант бойца пришедшего с ним и указал на освободившееся место. Боец, ничуть не смущаясь, ловким, привычным движением, извлек из портфеля толстую, в клеенчатой обложке тетрадь, карандаш и, заняв место за столом, приготовился писать, внимательно глядя на своего начальника. " Точно. Это начальник "Госстраха" с писарем своим по наши души пожаловали, - подумал я, - не иначе сейчас пытать начнут: кто, откуда и куда, а заодно, мимоходом, поведают - сколько нам за это будет. Ладно, как говорится: Бог не выдаст, свинья не съест!".
Комбат встал со своего места и несколько раз неспешно прошелся перед нами, погруженный, мне так показалось, в свои какие-то мысли. Затем улыбнулся, хлопнул в ладоши и громко сказал:
- Ну-с, приступим!
- Ты чего радостный такой, Александр Иванович? - спросил его Лукин, оторвавшись от своей работы.
- Посыльный из полка прибыл, пакет вот, передал. Посмотри, вот, поинтересуйся, думаю, и ты обрадуешься, - бодро провозгласил комбат и передал начальнику штаба пакет.
Открыв конверт и достав донесение, Лукин пробежал глазами содержание и тоже улыбнулся:
- Ну вот, давно бы так! А то - "давай-давай!", а чем давать-то? - и сунул пакет в свою командирскую сумку.
- Товарищ майор! Неужели Гитлер скоропостижно скончался? - решил пошутить Витька.
- Нет, к сожалению, жив пока, собака! - по-прежнему, находясь в отличном расположении духа, ответил комбат, - хотя, со временем, и до него дело дойдет! Я просто уверен в этом. Вот здесь, немного разберемся с этим сбродом, а там, думаю и до Гитлера дело дойдет! Этот пакет, в принципе, и вас касается, между прочим, - он кивнул в сторону начштаба, прятавшего документы в свои "закрома", - но об этом, поговорим позже. Давайте, сначала, с вами разберемся. Разрешите представить - старший лейтенант Страхов Михаил Митрофанович, он из Особого отдела. Слышали, наверное, что это за отдел? Мы, сейчас, с вами побеседуем немного, затем, товарищ Страхов задаст вам несколько вопросов. Расскажете, как на духу, кто вы, откуда, как оказались здесь. В общем, все рассказывайте, без утайки. Ясно?
- Ясно, товарищ майор! - ответили мы хором, и я принялся излагать нашу версию событий.
Харин, во время рассказа, прохаживался по землянке как маятник, и, казалось, абсолютно не слушает, о чем я говорю. "Что-то он нервный какой-то к обеду стал, с утра получше выглядел. Хотя, у него забот, похоже, выше крыши, есть о чем задуматься и, поменяться с ним местами, я бы не хотел ни за какие коврижки. Но, в общем, настроение у него было приподнятое, он думал о чем-то, размышлял о чем-то важном. С другой стороны - он комбат, у него должность такая, думать всю дорогу. Как врага победить, не числом, а уменьем, по возможности личный состав сохранить и, самому, желательно, в живых остаться.
В отличие от Харина, "особист" сидел ровно, спокойно разглядывал нас и, внимательно слушал. Время от времени, он перебивал мой сбивчивый рассказ, задавал уточняющие вопросы, переспрашивал, особенно интересовался тем, как мы сумели перебраться на эту сторону Дона. Что да как там было, на той стороне. Голос спокойный, а глаза такие добрые, взгляд внимательный, как бы говорящий: " - давай, давай, ври дальше, только не завирайся! Все равно я тебя, голубчик, на чистую воду выведу!". Писарь его, Белов, строчил весьма быстро, дело свое знал туго, видимо и до войны с этим был связан. Профессионал, однако! Только иногда, не успевая, просил повторить, когда я, ускоряя речь, сбивчиво рассказывал о наших приключениях. Когда дошел до нашей переправы через Дон, и высадке на этот берег, я попробовал призвать в свидетели политрука, ведь он все это видел собственными глазами, (я так думал). Особист повернулся к Семенову и спросил:
- Все так и было, Василий Степанович?
- Ну, не совсем так, - оторвался от газеты старший политрук, - когда я встретился с ними в лесу, их Сидорчук вел в расположение, абсолютно голых, ну и еще там бойцы были.
- Пусть объяснительные напишут, - сказал "особист", - чтобы, значит, документально подтверждалось, где, при каких обстоятельствах боец Сидорчук повстречался с этими товарищами. А то, понимаешь, вылезли из реки трое, голышом, ни документов при себе, понимаешь, ни чего. Вас, таких ухарей, тут каждый день знаете, сколько передо мной проходит?
- Сколько? - это Коля решил узнать у Страхова количество голозадых товарищей, с которыми тот имеет дело, в течение обычного рабочего дня.
- Много! - ничуть не смутившись, продолжал свою речь "особист" - и днем и ночью, понимаешь, пачками плывут с того берега всякие..., - он сделал паузу, подбирая верное слово, - всякие личности непонятные. И пойди, разберись, кто свой, а кто чужой. А кто не просто чужой, а засланный, с определенными целями! - тут он поднял вверх указательный палец и многозначительно посмотрел на нас, - побросали, понимаешь личное оружие, технику, снаряжение и так далее. Документов опять же, нет никаких, удостоверяющих личность. А если, допустим, ты, - и он показал пальцем прямо на Коляна, от чего брат нервно заерзал на лавке, - если ты, честный советский человек, тем более, боец Красной Армии, то и выходить из окружения, или из другого, какого, серьезного положения, ты должен с оружием, удостоверением личности, желательно, ну и, организованно, наконец. Бегай тут, по берегу, собирай таких вот, голозадых и выясняй, кто ты есть такой, на самом деле - честный советский человек, или дезертир. А может и того хуже, может ты диверсант немецкий! Это же ведь понимать надо! Со шпионами у нас разговор короткий - по закону военного времени, и никаких гвоздей! - тут "страшный лейтенант" с чувством рубанул ребром ладони по столу, Лукин еле успел подхватить чернильницу.
Он, аж взмок, бедолага, от напряжения, стараясь на нас жуть нагнать. Да и фамилия у него подходящая - в самый раз для такой работы. Только, мне кажется, он не такой суровый, каким хочет показаться нам. С другой стороны - он, в данной ситуации, является для нас Властью, именно с большой буквы В, и нам нужно его очень внимательно слушать и не перечить, ни в коем случае. Ведь от его решения, не в последней степени, зависит наша дальнейшая судьба. Как решит, так и будет. Спорить все равно бесполезно.
- Хватит на них жуть нагонять, Михаил! Я думаю, все здесь ясно, - прервал его "лекцию" Харин и, обернувшись к нам, сказал, - вы, ребята, пока свободны. Подождите наверху немного, нужны будете - позовем. Нам тут посовещаться нужно.

[Althoff]

Мы поднялись и вышли из блиндажа. Часовой, все так же, ходил взад и вперед, не далеко от входа, и, время от времени заинтересованно посматривал в нашу сторону. Минут через пять, мимо нас, в штаб батальона прошел тот самый капитан, который спал на нарах, когда нас привел Зиновьев. Ждать пришлось недолго, минут двадцать. По истечении которых, из блиндажа выглянул Белов и позвал нас:
- Эй, голозадые! Заходите!


- Значится так, товарищи призывники! Тут такое дело. К нам прибыло пополнение со станции Себряково, почти рота, так что, отправляйтесь на хутор Глубокий, там найдете старшего лейтенанта Журбина. Он поведет команду, собранную из уже проверенных окруженцев, на хутор Выселки, там будет формироваться учебная рота. Журбин назначен командиром этой роты, и вы поступаете в его распоряжение. Пройдете обучение, примете присягу, затем, скорее всего, вернетесь в наш полк, а конкретно, в наш батальон. Вот вам записка сопроводительная, - начштаба протянул листок бумаги сержанту Зиновьеву, - доставишь, сдашь с рук на руки. Вернешься, доложишь. Ясно?
- Ясно, товарищ капитан! - бодро отозвался сержант.
Да. Вот и решилась наша судьба. Если до этого момента, в этом времени, мы были обычными советскими гражданами, то теперь, после присяги, мы станем просто бойцами РККА. И, в случае чего, ордена и медали, а так же трибунал и штрафная рота, не говоря уже о пулях, минах и прочих бомбах и снарядах, обеспечены нам на все сто процентов. Про стойкое перенесение всех трудностей и лишений армейской службы мы уже где-то слышали, так что этого нам объяснять не нужно. В конце концов, куда нам деваться в этом времени, тем более, когда война идет, а возраст у нас не детсадовский? Отцовская родня где-то под Воронежем, дед Алексей, бабушка Анна и наши дяди и тети, старшему из которых, моему крестному Ивану, пошел лишь тринадцатый год. Отцу нашему идет пятый месяц, он родился в марте 1942-го. Мать наша, правда, здесь недалеко, на станции Себряково, но ей два года исполнится в августе. Станцию немцы бомбят беспощадно, так как через нее, по железной дороге идут войска и техника на Сталинград, да и сюда тоже. Поэтому бабушка Александра, забрав маленькую Антонину (нашу мать), переехала за десять километров от станции, в соседнее село Сидоры, к своей матери Анастасии. Да и то, мама рассказывала потом, через много лет после войны, как при авианалетах, немцы бомбили и станцию, и Сидорам доставалось тоже, баба Настя сгребала в охапку маленькую Тоню и, они мчались без оглядки в ближайший лес, там прятались и ждали, когда немцы улетят. Сидоры бомбили, я думаю потому, что через них пролегала дорога на Камышин, откуда, вероятно шли войска к фронту, а от нас транспортировали большое количество раненых, вот эти-то колонны немцы и пытались бомбить в чистом поле. Муж бабы Шуры, Тимофей, где-то тут, недалеко должен находиться. Он служит в 20-й мотострелковой бригаде, 13-го танкового корпуса. Должность - шофер, но где он в данный момент времени - неизвестно и, как его можно разыскать тоже непонятно. А главное - зачем? Явиться и огорошить человека - здравствуй, дед! Мы внуки твои, из далекого будущего! А дальше что? Скорее всего, в дурдом упекут, и вся недолга. А нам это нужно? Нет уж, мы тут осмотримся, для начала и, если повезет нам остаться в живых, потом придумаем, что и как делать дальше. Вот у Витьки, родня вообще неизвестно где, можно сказать - круглый сирота он в этом мире бушующем. Так что, нужно держаться вместе, желательно, а там, поживем - увидим.
Напоследок, начштаба вызвал старшего лейтенанта-разведчика и, попросил нас показать на карте, где мы обнаружили Свистунова и спрятали катушку телефонного провода. С того берега на связь так никто и не вышел. Пока я объяснял разведчику, где брат с Витькой нарвались на немцев, снаружи раздался крик " - Воздух!", потом послышался гул авиационных моторов и, свист летящих к земле бомб. А потом, так грохнуло, что через щели в потолке, на головы нам посыпался песок. Раз, да еще раз, да еще и еще! Фу, ты пропасть, какая! Этак мы и до присяги не дотянем! Послышались пулеметные очереди, затем зенитки ударили. Дух! Дух! Дух! Дух! Дух! И еще! И еще! В общем, эта какофония продолжалась минут десять, затем взрывы прекратились, а чуть погодя, умолкли и зенитчики. Попали они по немцам или нет?
Комбат, тут же, сразу после налета, послал дежурного проверить наличие потерь и разрушений. Связист, примостившийся в углу, проверял связь с подразделениями, ответили не все и он послал своего белобрысого напарника устранять повреждения. Тот, не долго думая, повесил через плечо карабин, захватил катушку провода и кирзовую сумку с инструментом, мухой вылетел из блиндажа.
Зиновьев похлопал меня по спине и сказал, с усмешкой:
- Ну, чего присел как заяц! Небось, коленки трясутся, с непривычки?
- Да, есть маленько! Нас, позавчера в степи, так приложило, до сих пор отойти не можем, аж в ушах звенит!
Николай с Витькой тоже были какие-то притихшие, видимо, до них только сейчас стало доходить, куда мы попали.
- Ну? Пошли, что-ли? - спросил сержант.
- Пойдемте, пожалуй, - ответил я.
Ребята вскочили со скамейки, и мы дружно попрощались с комбатом, а Лукин, оторвавшись на минуту от своих дел, хитро подмигнул и "благословил" нас в дорогу:
- Счастливо добраться! Надеюсь, еще увидимся!
- Спасибо, товарищ капитан! - хором ответили мы.
Не скажу точно отчего, но в этот самый момент, у меня появилось чувство, что разлука наша будет не долгой и, мы действительно скоро встретимся вновь. Мы топали за бравым сержантом Зиновьевым в неизвестное наше военное будущее, а я все никак не мог отделаться от этого чувства, что расстаемся мы с батальоном не навсегда.