Ярчуки (Дети Гамельна-2)

[Иркуйем]

Перезалил правленый вариант ниже

[Цоккер]

И солнце его жарит, и ветер пронизывает, и норовит похоронную рубаху забрать разбойный козарлюга.

Раз уж первая и вторая часть фразы заканчивается глаголом - может быть, имеет смысл так же построить и третью?
И солнце его жарит, и ветер пронизывает, и разбойный козарлюга похоронную рубаху забрать норовит.
ПМСМ так получается более "повествовательно"

Но в конце дальнего пути, ждут садок вишневый со шмелями гудючими, да беленая хата. Ну и жена или та, кто на дорогу полотенце дарила. Ждут, под теми самыми вишнями стол накрывши. И каравай там, и сальце, и вареники, творогом напиханные.

Несколько мелочей, расписывать по каждой - длинновато получится. Разумеется, на усмотрение Автора, как и все последующие правки:
Но в конце дальнего пути, ждёт его садок вишневый со шмелями гудючими да беленая хата. Ну и жинка, конечно, или та, что на дорогу полотенце дарила. Ждёт, под теми самыми вишнями стол накрывши. И каравай душистый на том столе, и сальце, и вареники, творогом напиханные.

Видать, решила та блудливая девка не отвернуться спиною, как вышло в драке со змеей а, отвернувшись – наклониться для пущего наемничьего удобства.

Нарушилась логика: то ли девка НЕ отвернулась, то ли - отвернулась и наклонилась? Как вариант:
Видать, решила та блудливая девка: раз уж отвернулась от банды, как вышло в драке со змеей, так теперь можно и наклониться для пущего наемничьего удобства.

Если память не подводила, то среди местного люду, называемый Муравский. В честь травы-муравы, обильно растущей по обочине. И шлях этот, хоть и не такой ровный, как полет стрелы, все же вел, если не самой короткой, то самой удобной. И, если верить карте, то проходит как раз недалеко от того места, что значится в реестрике капитанском как первейшая завязка поисков.

Если память не подводила, то среди местного люду шлях тот прозывался Муравским. В честь травы-муравы, обильно растущей по обочинам. И, если верить карте, то был этот шлях хоть и не самой короткой, но самой удобной дорогой почти до того самого места, что значилось в реестрике капитанском как первейшая завязка поисков.

запряжные в золоченное ярмо

запряжённые в золочёное ярмо

легонько ударил левого вола по могучему хребту кончиком длинного кнута

Может быть, "легонько щёлкнул"?

Давно и из далека.

издалека (слитно)

А откуда бедете

бредёте

так все и остановится не можем

остановиться

что недоумевающее глядели

недоумевающе

бошки резанные да сеченые

резаные

понимание руськой мовы в список умений испанца не входил

не входило

удивительно чисто: Там оч-ень боль-шой.

Нужно тире после двоеточия (прямая речь).

Да и пальба начнется, волы разбегутся.

Да и волы разбегутся, коль пальба начнётся.
===========================================================================
Вопрос возник: "моцные" - это вроде как "мощные", а кто такие "зацные" - не понял. Неужели "страшные"?

[Иркуйем]

кто такие "зацные" - не понял

Скорее "знатные"

По остальному - спасибо! В рабочий внесу и завтра залью правленный вариант (изменений множество накопилось)

[Иркуйем]

Глава 4. О чумаках дегтевымазанных и запорогах предерзких. Ну и о геополитиках всяческих, что бы сие слово загадошное, не значило

Тяжела доля чумака. И солнце жарит, и ветер пронизывает, и разбойный козарлюга похоронную рубаху забрать норовит. Но в конце дальнего пути, ждут садок вишневый со шмелями гудючими да беленая хата. Ну и жена, конечно, или та, кто на дорогу полотенце дарила. Ждет под теми самыми вишнями, стол обильный накрывши. И каравай там, и сальце, и вареники, творогом напиханные. Ну и горилка ждет, холодная, смачная, шо водою в горло льется, только подноси...
Губы сами плямкают, во впредвкушении. А брюхо в ответ гуркотит, додому торопится, на рыбу-тарань, соленую надоевшую, жалится. Эх...
*******

На дорогу, что доселе скрывалась, таилась пряталась от досужих глаз за высокой, выше человеческого роста, травой, отрядники выскочили уже под самый вечер, когда багровое солнце коснулось щетинящегося далеким лесом горизонта.
Мирослав прикусил губу, размышляя над превратностями поисковой удачи. Видать, решила та блудливая девка не отвернуться спиною, как вышло в драке со змеей а, отворотившись, нагнуться и прогнуться для пущего наемничьего удобства.
Судя по следам колес и копыт, да изобилию “лепешек”, банда выехала не на простую дорогу, связывающую пару-тройку сел, а на чумацкий шлях. Если память командира не подводила, то среди местного люда сей торный путь звался Муравским. В честь травы-муравы, обильно растущей по обочине. Хотя, вроде бы Муравский куда восточнее?...
Командир отряда, если быть честным самому с собой, не разделял уверенности Приора. Не верил Мирослав, что достаточно добраться в указанное место оказаться в нужном месте. Скорее всего, украденное перепрятано давным-давно. Или «Псов» сбили со следа, подсунув ложную наживку. Но с другой-то стороны, его дело маленькое. Отчетливо вспомнилось лицо кардинала. Они встречались в Мадриде. Задолго до Дракенвальда. Когда-то давным-давно. Захотелось хлебнуть крепкого анадалузского вина, чтобы погасить вновь затлевший уголек бессильной злости. Единственная радость, что Иржи тогда угробили…
Из задумчивости капитана вырвал испанец, коснувшийся плеча:
- Эль команданте, к нам едет обоз! О, Мадонна, какие рога!..
Капитан тряхнул головой, прогоняя несвоевременные мысли, оглянулся.
На банду медленно двигались две горы черной масти, запряженные в золоченое ярмо, украшенное затейливой резьбой. Волы, чья принадлежность к бычьему роду, хоть и прошлая, была крайне сомнительна, неторопливо шествовали, пережевывая жвачку. Следом тащились еще мажи, запряженные подобными невероятными созданиями с гигантскими рогами, что, казалось, способны насквозь пронзить коня, не говоря уже о человеке.
Обоз приблизился к наемникам. Пожилой чумак, что сидел на переднем мажу, легонько ударил левого вола по могучему хребту кончиком длинного кнута. Маж остановился, чуть качнувшись.
Погонщик неторопливо повернулся к прочим возам. Гаркнул что-то неразборчиво. Защелкали кнуты, осела пыль...
Чумак молча сидел на своем месте, глядя на Мирослава. Тот, в свою очередь, тоже не спешил вступать в беседу. Вдруг раздался петушиный крик, смятый и приглушенный - будто из мешка.
- Кочета не дави, - усмехнулся капитан, - ребра птице переломаешь. А мы не сгинем, не надейся. Не черти, прости, Господи.
- Грамотный… - расплылся в улыбке старший погонщик, - За кочета – прощения прошу. Оно само как-то вышло. Бывает, глянешь – вроде и достойна людына, а приглядишься – хвост из портков болтается. Вон как у упыряки вашого!
Мирослав ждал чего-то подобного, потому и не дернулся, когда длинный узловатый палец, перепачканный дегтем, ткнулся в сторону нахохлившегося Литвина, что еще не до конца превозмог последствия неудачного разговора, и лицом был зелено-бел. Свежие раны вкупе с жарой быстрому выздоровлению не способствовали. А изрезал себя княжич знатно. Под стать титулу пращуровскому, так сказать…
- Ну какой же он упыряка, старый? Совсем из ума выжил? Ранен человек.
- Да то понятно, - отмахнулся чумак, - я ж не первый год в дороге! Видно, что парень не с девки слез. Давно идете?
- Давно и из далёка.
- То понятно, что не из соседней балки вышкарябались. А откуда будете, ежели не тайна? А то гляжу на вас, будто и не родные. И моцные все, и зацные. И на погляд не разберешь кто такие. Вроде и не запороги, но и не ляхи, чтоб им дрыстучим... И за дерзость мою, уши отрезать не обещаете?
Мирослав хмыкнул, представив банду в одеяниях крылачей. Эх и знатная была бы хоругвь, вся гусария варшавская обрыдалась бы со смеху.
- Если всем уши резать, то у меня нож затупится. Да и старый ты, сам помрешь вскоре, к чему грех на душу брать. Ты мне лучше скажи, добрый человек, на Чигирин правильно идем?
- Всех добрячий Боженька приберет, - пожал плечами чумак, - а до Чигирина вам еще с полгода пути, если рачкы. Може й быстрее. Вы, хлопцы, как погляжу, заризяки те еще…
- То не нарошно, - поддержал деда Мирослав, - то мы как с турецких галер деру дали, так все и остановиться не можем. Все режем да сечем.
- С галер?! - чумак перекрестил себя, волов, капитана, наемников, что недоумевающе глядели на представление, что капитан с погонщиком разыгрывали будто два заправских жонглера, после еще раз себя. Следом, глазастый дед, которому, видать, действительно уже погост снился, отчего он и был столь нахален, ткнул своим замечательным пальцем в мешок, что висел меж коней.
- По басурманскому обычаю бошки резаные да сеченые копите? Или самого султана везете?
- Да, - кивнул капитан, - его самого. Как смахнули Идолищу клятому башку его, двухпудовую, так из самого Стамбулу, за собою и тащим. Завонялась уже…
В беседу неожиданно вмешался лейтенант. Насколько знал Мирослав, понимание руськой мовы в список умений испанца не входило, но, видать по смыслу сообразил.
- Зсссмей, - прошипел Удальге, дернув щегольской бородкой, и добавил, произнеся по слогам и удивительно чисто, - Там оч-ень боль-шой.
- Змей-султан?! Да еще и очень большой?! А поглядеть дашь? – совершенно по-детски шмыгнул носом дедусь, глядя с искренним восторгом. – В жизни змеесултана не видел, ни живого, ни дохлого. Ох и воняет он!
- Так жрал, поди в три горла. А поглядеть дам, отчего бы не глянуть? Хочешь, могу и потрогать разрешить, - не стал выкобениваться капитан. – Ты только хлопцам своим скажи, чтобы из травы вылазили. У вас три самопала на валок, а у нас дюжина и еще чуть-чуть. Да и пальба начнется, волы разбегутся.
- Грамотный, - повторил дедок уже без прежней улыбки. Обиделся, видать, что раскусили его хитрости невеликие… Или потому что на загадочного змее-султана смотреть уже расхотелось.
- Не без этого, - подтвердил Мирослав.

[Иркуйем]

Дорога, которую капитан ошибочно посчитал одной из входящих в Муравский шлях, оказалась безымянным ответвлением, коих в тех местах не счесть. По ней из Крыма мажи ходили. Туда торохтия возили, обратно – соль с рыбой. Загадочный пан Тарохтий, капитана удививший, оказался тарахтением, звуком-грюком колес пустого воза по камням.
На ночеву, одолев еще пару верст, стали общим табором. Дороги у наемничьей банды и чумацкого валка, хоть и расходились в разные стороны, но сворачивать со шляха, на ночь глядя, да по кущерям? Лошадок не жаль, так подарите! Вот переночуем, так и двинетесь. Заодно и нам безопаснее, и вам веселее. Отвыкли, поди, на басурманщине от русского люда!
Мирослав уговорился легко. Даже сам той легкости удивился. Впрочем, двойного дна в речах ватажка, деда Омельяна не было. Или разглядеть не смог. Оно и в правду, ночь лучше гуртом переждать, а по утру, раненько, и двигать дальше. Ошибка оказалась в жилу. Безымянный шлях, хоть и не такой ровный как как шпажный клинок, родившийся в Толедо, проходил, если не самой короткой, то самой удобной дорогой до того места, что значилось в капитанском реестрике первейшим маяком начала поиска. Конечно же, чумаку про то знать было не обязательно.
Впрочем, дед и не расспрашивал. Ватажок мусолил глиняную трубочку, да поглаживал нахохлившегося петуха, что сидел на мажу, кося блестящим глазом по сторонам.
Наемники с чумаками общий язык нашли сразу, хоть и в большинстве своем, понимали друг друга -- слово через десять. Но, от чумака до казака путь недолог, как друг друга не уразуметь? И что с того, что казаки в Гишпании и Швеции не водятся. Сабля есть, перекрестится можешь? Не в ту сторону – так темень кругом, один черт не видит никто…
Удальге шлепал картами, азартно вознося Деве Гваделупской то похвалу, то брань. Литвин делая загадочные глаза и кивая в сторону вонючего мешка, торговал чумакам хитрые свечки. Свечи те, по заверениям княжича, будучи запаленными, отгоняли прочь всякую чешуйчатую гадину. Не будешь же вокруг мажа и волов, волосяной аркан кидать, если в гадючее место судьба загонит? А так, запалил, слова пошептал, и спи себе спокойно.
Остальные наемники тоже не скучали. Кто коника обихаживал, кто седло подшивал. Котодрал и вовсе сошелся в потешной борьбе со здоровенным хлопцем по имени Шутик – одним из тех, кто в засаде с самопалом сидел. Йозеф был половчее, молодой чумак - поздоровее. И борьба выходила на равных.
Мирослав подсел к деду Омельяну, не спеша набил трубку, чиркнул кресалом.
- Вот гляжу я на тебя, и думаю, сколько лет прошло, как ты Залозовым шляхом ушел? – спросил старый чумак, без привычной смешинки в голосе.
- А тебе и до этого дело есть?
- Мне до всего дело есть, - пожал плечами в ответ ватажок, - дорога долгая, зима длинная, я старый уже. Только и остается, что былое вспоминать. Где ходил, кого видел, о чем говорили…
- Что в Степи слышно? – совладавший с трубкой капитан, пыхнул дымком.
- Ох и табачище-то у тебя духовитый какой! – шумно потянул ноздрями дед, и тут же продолжил: - А что там слухать-то, в Степи нашей? Мало что меняется. Под Зборовом мир подписали, слыхал, верно?
Что-то такое доходило до капитанских ушей про страшный разгром польского войска да про курганы из убитых. Но особо не до того было, своих заморочек хватало. Да и медленно вести по миру расползаются. А минуя пол-Европы, становятся старыми и прогорклыми.
- Ну так подписали тот мир, а проку с него – как с козла молока. Жиды, убраться обещали, а как сосали кровь, так и сосут. Старшина казачья как жировала, так мордищи и лоснятся по-прежнему, и как не трескаются, то уму недостижимо. Ляхи из Варшавы повозвращались, ксёндзов навезли. Ты ему слово против, так он пальцы в рот, и свищет. Старшина, свист услыхавши, и рысят верными ляшскими кобелями, чтоб своих же людей православных, на палю сракой взгромоздить. Каждая падлюка мимоходщину норовит стребовать А нам, сироме бессловесной только то и остается, что терпеть да ждать…
- Чего ждать? - глухо кашлянул капитан, - Пришествия со Страшным Судом?
- Может и Пришествия, может и еще чего. Слухи всякие ходят…
- О чем слухи-то? – поторопил Мирослав замолчавшего собеседника.
- Га? – дернулся Омельян.
- Слухи, говорю, о чем ходят?
- Хмель казаков поднимает, народ мутит. Чумацкий шлях из белого червонным станет, моря
кровцы изольются…
- И за народ поднимается?
-Да за всякое, - махнул рукой чумак, - одни говорят, что за поругание веры православной с ляхов ответу требовать, другие шибко показачились, за сохой ходить более не желают, третьи - чтобы в реестр их вписали, горлы грызть готовы. Только проку с того реестру? Вон, сорок тыщ народу вписали, а порций и прежних не дают.
- А сам-то как думаешь?
- Что там думать? – удивился Омельян, - Ляхи на волках пахать вздумали, а волки жрать хотят. Хлебом не насытить, крови жаждают. Ну а что словеса красивые к тому примешивают, так ксёндзы с муллами тоже всякое по костелам да мечетям блажат, лишь бы грошик выдурить…
- Злой ты, дедусь! – грустно улыбнулся капитан, - И как только до седин дожил? На все стороны злостью плюешься. Вон, кочету бедному чуть кишки не выдавил. Кто по утрам будил бы?
- Не мы такие, життя у нас такое. А вдруг вы песиглавцы какие? Как накинетесь, как по рукам-ногам повяжете, да начнете в пасть орехи с желудями пихать, чтобы пожирнее да повкуснее тело чумацкое сделалось. Проверять надо. Времена-то, нынче, предпоследние…
- Предпоследние?
Того, кто отлавливал люцеферистов-отравителей, разносящих миазмы Черной Смерти по Милану, трудно удивить вывертами человеческих мыслей. Но старый чумак смог.
- Они самые. Последние будут, когда Старая косой шеи коснется. А пока дышим, да хлеб жуем, предпоследние они, времена-то.

[Иркуйем]

Распрощались утром, солнце только-только вставать начало. Банда, что была куда быстрее на сборы, ускакала первой, выслушав напоследок долгое объяснение куда сворачивать, чтобы двигаясь навпростэць, по леву руку от камышей, и на два пальца от солнца, мимо переправы не проскочить…
Омельян, когда спина последнего из наемников скрылась в пыли, раскрыл ладонь, посмотрел на короля Владислава, и спрятал в нагрудный кисет новенький талер, врученный капитаном за труды и помощь. Скинул задубелую от дегтя рубаху, зябко поежился. Вроде и лето на дворе, а прохладно. Или то старость подкрадывается, седым, но зубастым волком. Достав узкую полоску ткани, накрепко перевязал клюв Рябку. Петух не противился, словно понимая, что случайным криком может испортить многое, если не все. Узелок затянув осторожно, чтобы умной и полезной птице не повердить, ватажок гаркнул на хлопцев, что столпились отарой безмозглой.
- А ну кыш отсюда! Очи зажмурили, ухи позатыкали!
Дождавшись, пока хлопцы отойдут подалее, чумак присел с ножом в руке. Хороший был нож когда-то, а сейчас будто шило сточился. Таким разве что колоть....
Тяжелая капля скатилась по пальцу, упала в след, оставленный конским копытом. Тут же свернулась окутанным пылью шариком. Рядом упала следующая, и еще одна.
Ватажок морщился, давил. И надо-то чуть-чуть, но старческие жилы не хотели расставаться с кровью, а заменить некем. Из хлопцев никто подорожную выписать не мог... Наконец, на дорогу упала пятая капелюшечка. Точно в середину получившегося рисунка, дед вонзил узкий клинок, зашептал…
В затекшие ноги, будто сотню иголок вонзили. Омельян с трудом встал, ухватившись за воз, постоял, дожидаясь пока сгинет колючая напасть, или хотя бы не столь болючей станет.
Глядя, как отпечаток копыта рассыпается, будто ветром сдутый, со злостью сказал:
- И ляхи у нас, и татарва у нас, и сами друг дружку поедом жрем, так еще и из Европ паскудники притащились, хай их грець, да лысого дидька за пазуху!
Омельян накинул рубаху, распутал узелок на петушином клюве, посмотрел на небо. По выгоревшей голубизне небосвода, кудрявыми улитками ползли белоснежные облачка.
- Эх, чортова порода, - проворчал чумак и замахал рукой хлопцам, чтобы подходили. Время и так потеряно много, жарюка скоро опустится, надо хоть пяток верст одолеть…
- В следующий раз, - беззлобно укорил Омельян Шутика, - гляди в оба, видишь же, скаженные заризяки нагрянули, один к одному подобраны. А ты с самопалом на них. Еще б заступом замахал!
- Оно ежели в темноте, да потихому, то можно и заступом, - проворчал молодой чумак, вины за собой справедливо не чувствующий, - хрясь его по горлянке, и неси, отпевай.
- И в кого ты только уродился такой скорый? – покачал головой ватажок, - все бы тебе людей заступом на тот свет спроваживать! - и хихикнул, - в меня, наверное!
Волы дернули воз, степенно зашагали…

[Иркуйем]

Никто и не подумал свернуть «через три версты, у приметного явора, драного такого, будто рожа того хлопца твоего». Шлях, что пылился под копытами, сам выведет куда надо. Не в Чигирин же ехать, право слово. Банда там ничего не забыла. Не на Хмеля же с Кривоносом глазеть?
Мирослав качался в седле, потягивая трубку. Тьфу, ты, черт! Капитан провел ладонью по лицу, показалось - в паутину влетел. Вроде чисто…
И тут накатило. Нахлынуло, навалилось. Пригрезилось, будто на дне зацветшего пруда-ставка – зеленое все вокруг, презеленое. И небо, и дорога, и…
Капитан схватился за пистолет, перекрестился оружием - против любого морока самый верный способ, куда лучше косноязычного бормотания молитв. Но наваждение не пропадало.
Рядом с ним ехали мертвецы. Покрытые трупными пятнами, разложившиеся, вонючие… Лошади гнилыми мослами щелкают, облезлыми хвостами мух отгоняют. Мертвецкая гвардия
Но живая! Рассказывает что-то смешное лейтенант, у которого одна голова целая, а ниже – месиво из ребер и кишок. Щерится выбитыми зубами Котодрал, чья невезучая рожа развалена пополам. Схватился со смеху за живот левой рукой Юзек, а вместо правой – обрубок… Или то он внутренности из живота повыпавшие запихивает?
Мирослав опасливо поднял руку – вроде своя, привычная, не из могилы выкопанная. Встретился глазами с Литвином, который по игре воле наваждения обзавелся тремя дырками в груди. Хорошие такие дырки, по краям опаленные, видать в упор били.
Глаза у Збыха остались прежние. Только перепуганные вусмерть. Похоже, видел княжич тоже самое. Или еще чего похуже. Что за напасть?! Не поможет, видать, даже если башку змеиную выкинуть. Не от ее благоухания видения...
А потом раз, и схлынуло все, будто не было. И все живые по-прежнему. Хохочут.

[Римма]

Еще б заступом замахал помахал!

Одно из слов лишнее.

[Цоккер]

Распрощались утром, солнце только-только вставать начало.

Как вариант - "только-только выглянуло".

Точно в середину получившегося рисунка, дед вонзил узкий клинок, зашептал…
В затекшие ноги, будто сотню иголок вонзили.

Близкий повтор.

Время и так потеряно много

Времени

ежели в темноте, да потихому

по-тихому (через дефис)

Волы дернули воз

В предыдущем фрагменте "воз" был заменён на "мажу". Наверное, лучше заменить и здесь?
===========================================================================

Пригрезилось, будто на дне зацветшего пруда-ставка – зеленое все вокруг, презеленое.

будто оказался на дне ... пруда

который по игре воле наваждения

Либо "игрою наваждения", либо "по воле наваждения"

видел княжич тоже самое

то же (раздельно)

[Иркуйем]

Что Литвин видел, и какую смерть командиру самому наваждение посулило, Мирослав спрашивать не хотел. Да и сам Збых не торопился приставать с россказнями, мол, отрубили тебе башку, да прямо в горло и наплевали. В свою очередь и капитан молчал. Кому оно надо, о смерти своей знать раньше, чем последние времена настали? Да и не обязательно совпасть должно. Пригрезилось. Жара, смрад, вот и привиделось, черт знает что. Но, как рассказывал капитан Войцех, пустыня иной раз иногда целые города уставшим путникам начаровывает для пущего смущения.
Положенный для должности список книг был изучен давным-давно. Ничего похожего на пережитый морок там не упоминалось. Конечно, кто-то людей побывал в той смутной зелени призрачного пруда, но не удосужился рассказать другим в назидание. Или так и не вынырнул, померев с испуга. Поэтому, записать надо бы, пригодится на будущее. Жаль, змеиную голову не довести до надлежащего подвала. Хранитель бы порадовался такому подарку. Или стать где на пару дней, выварить или засолить?...
Капитан покачивался в седле, чиркал итальянским карандашиком с грифелем из жженой кости. И плевать, что, скорее всего, доклад осядет на полках пыльного архива, и вряд ли кем-то будет прочтен. Порядок есть порядок. Хотя бы для себя. К тому же, Орден меняется. Возможно, в лучшую сторону. А может, и нет….
Мирослав, поставив последнюю точку, уложил свернутый листок в футляр, нахлобучил крышку. Покосился на Литвина. Тот молчал, глядя в одну точку. Только бегали желваки, как бы зубы не покрошил. Хороший парень, повезло с ним. Под грязью наносов мелькнул неяркий блеск. Конечно, еще проверить надо, сталь, золото или пирит-обманка. Успеется еще, коварные украйны такую возможность еще не раз предоставят.
«Нам не нужны проповеди, нам нужны длинные колбасы». Так он, кажется, ответил тому кардиналу с глазами хитрого, но смертельно испуганного лиса. А тот, проявив недурственное знание поговорок, что бытовали среди наемников, дополнил,: если нет колбас, сойдут и дукаты полновесной довоенное чеканки, а убогой справедливости место на паперти. Хромая добродетель может рядом гроши выпрашивать. Не так ли, господин капитан?
Помнится, Мирослав тогда с трудом сдержался, чтобы не наговорить сидящему напротив итальянцу, что он про все это думает. И про капитанство, и про будущую работу. Зубами скрежетал, конечно, но без ругани. Духовное лицо, все же. Может и не подставлять смиренно щеку, а вызвать гвардейцев. Если новоиспеченный капитан не перестанет выкобениваться, и не выслушает о сути дела.
Важное дело, раз сам Папа метал в пурпуроносцев тяжелые парчовые подушки, когда узнал об ограбленном обозе.
Насчет Папы и подушек, кардинал мог и приврать для серьезности, итальяшки, они такие. Золота, правда, на расходы вручил не много, всё больше серебром. Зато обещал не требовать отчета о тратах ни перед Орденом, ни перед Приором.
Так, а что это такое у нас?..
Узкая дорога поднялась на макушку пологого, заросшего выгоревшей травой, кургана и впереди, шагах в семиста, командир увидел конный отряд, тот двигался как раз навстречу банде Охотников. Запорожцы или поляки? Мирослав лапнул чехольчик с подзорной трубой, но передумал. Одни от других внешне особо не отличаются, но что не крылачи-гусары, и так видно. Ближе подойдут, там и посмотрим, и поговорим. Может, башку змеиную сторгуем, остоебенила она уже вонью своей. А, один хрен не купит никто такую вонищу?
Командовать, чтобы оружие готовили, не пришлось. Парни не один год с копья жрали, отлично знали, что сулят неожиданные встречи. А Магнусс даже торопливо просвирку заглотил, и булькал флягой, запивая ссохшийся кусочек «Христова тела». Надо же, и он в passauische толк знает. Неожиданно. Экое полезное знание скрыть хотел!
Мирослав хмыкнул, вспомнив слова Омельяна о коварных песиглавцах, и сам, на всякий случай поменял местами нагрудные кресты, выставив вперед «оборотня», перевернув его внутренней стороной наружу. Проверять тут нечего, но не помешает.
Навстречу ехали не песиглавцы, и не вовкулаки, каким-то чудом оседлавшие коней. Самые что ни на есть обыкновенные запороги-казаки.