- Подарок от ведьмы? ‒ Гир с интересом рассматривал зеленоватую жидкость в бокале. ‒ Интересно, как на вкус?
‒ Мне интереснее другое, Гир. ‒ собеседник в противоположном кресле тоже налил себе в бокал, но не зелье, а прозрачное десертное вино, и после того, как Гир вопросительно поднял бровь, продолжил, ‒ Будут ли сложности с этой… Ларой в дальнейшем, или можно ее списать?
‒ Со мной не будут, - улыбка тронула губы, но не глаза Гира, ‒ а вот с другими… Или ты хочешь убрать шпиона Командования?
‒ Мне важно только то, что если она попадется еще раз на твоем жизненном пути, будет тебе сегодняшнего отворота достаточно, или придется задействовать что-то более существенное?
Гир помолчал, все так же улыбаясь скорее себе, чем собеседнику. Потом, будто очнувшись, вздохнул.
‒ Не убивай девочку. Не надо. Она делает свою работу. Если что… я думаю, справлюсь.
Клауд опустил голову. Гир жалеет девочку, а потом тоже жалеет, но уже себя и так каждый раз. Но сейчас он прав. Прямой необходимости в ее смерти нет, она такой же игрок на том же поле, что и они. И даже с одной стороны. Их обложили со всех сторон грамотно и лишний труп сейчас может вызвать ненужное расследование и схема развалится. Гир, к счастью продержался до его приезда и расслабился уже под контролем ‒ ведьмы и его. Дезинформация ушла кому надо и заслуга Гира в этом не оспаривается. Но вот выходить из-под любовного зелья становится все труднее. Если бы было у них в запасе хотя бы дней пять, можно было бы разбить на пять доз и не спеша, потихоньку, чередуя с лечебными процедурами, вывести из организма приворот. Но события стали мчаться слишком быстро и время, на которое он рассчитывал, пришлось резать не в двое, а в пятеро. И пока остальные оглашают дом прощальной попойкой, они с Гиром должны пройти чрез отворот и как можно быстрее.
Если Гир думал по-другому, то вслух он предпочел этого не говорить.
‒ Готов?
Клауд кивнул. Гир залпом выпил свой бокал и хмыкнул:
‒ Неплохо на вкус. Если бы еще и эффект смягчится… Ну, что, идешь переодеваться?
Адвант отставил бокал, убрал под стол бутылку с вином и не спеша встал с кресла. На Гира, в отличие от них всех, любовный отворот действовал совсем не так, как был описан во всех ведьмовских книгах ‒ первая отрядная ведьма, столкнувшаяся с действием зелья, оказалась изувеченной и психически сломанной. Теперь роль сиделки, а заодно и манекена для Гира выполнял Клауд лично. А кому еще? Альронд ‒ оборотень, еще обернется не к месту, Илюсэн настолько зациклен, чтобы не получить шрам, даже минимальный, что скорее сломает Гира, чем позволит ему что-либо сделать с собой. Магистр ‒ даже не обсуждается. Ну, а новая ведьма тем более.
Когда Клауд вышел из-за ширмы в женском платье, явно не по размеру и моде ‒ оно было куплено не глядя, ориентируясь только на то, что оно лежало наверху вороха старьевщика ‒ Гир уже лежал на кровати, закатив глаза и тяжело дыша. Гироклиолис никогда не играл в любовь ‒ он действительно любил и действительно страдал, но ни одна из его любовниц и в страшном сне не могла подумать, кем становится их романтичный любовник, когда отходит от любовных игрищ.
Клауд едва удержался на ногах, хотя он-то точно знал, что произойдет, но от внезапной атаки Гира покачнулся, схватившись за спинку кровати. Гир как куклу перевернул Клауда на кровать и с рычанием разорвал платье, его лицо изменилось, оплавилось, потеряв привычные черты, из глубины глаз выглянуло сумасшествие. Гироклиолис оскалился, будто хотел укусить лежащего и не сопротивляющегося командира, но только облизну языком губы. Из горла опять вырвался хрип.
‒ Начинать надо с лица… ‒ То, что было раньше Гиром провело ногтем по лицу Клауда и продолжило, ‒ Глаза… их надо вынимать сразу. Если не вынуть ‒ они будут видеть и не смогут сосредоточиться на боли. Потом… нос. Носики такие хрупкие… они ломаются легко…
Клауд позволял водить ногтем по лицу, потом, когда палец перешел на грудь, а Гироклиолис медленно с подробностями стал описывать, как надо снимать кожу, только сосредоточенно дышал и слушал, когда подробное описание вивисекции может внезапно перейти от теории к практике. Такое один раз случилось, когда они еще не знали об этой особенности Гироклиолиса и позволили ему прогуляться после отворота. То, что нашли коммунальные службы утром, женщиной назвать было трудно, да и человеком, в принципе, тоже. Разделанная со знанием дела, в дьявольском порядке ‒ от такого хотелось блевать еще на подходе. Гир тогда тоже стоял и смотрел, а потом пришел в казарму и сказал: «Это я». Пришлось поверить. В следующий раз отворот уже пился под надзором ведьмы, но ведьме хоть и повезло остаться в живых, но вот с психикой стали определенные проблемы. Клауда он не резал, ведьму, кстати, тоже, но адванту каждый раз приходилось себе напоминать, что Гироклиолис не человек, это не его вина, что зелье так действует, а еще терпеть и слушать, как методично и монотонно Гироклиолис вивесикцирует его самого. До практики с той ночи дело не доходило ‒ ножи и любые другие предметы убирал из комнаты сам Гир, а вот теорию Клауд знал уже чуть ли не наизусть, и мог бы, при очень большой необходимости повторить ее от начала до конца ни разу не ошибившись в последовательности. Иногда Клауду казалось, что это какой-то жестокий обряд, вызубренный Гироклиолисом и повторяемый раз за разом, ‒ последовательность действий не менялась ни разу. Но спросить об этом… как? Гир тяготится каждый раз, когда приходится влюбляться по заказу, а потом пить отворотное зелье.
Гир измождено заснул на животе, широко раскинув руки и тяжело дыша. Клауд спокойно встал, сорвал с себя остатки платья и, выбросив их в мешок, переоделся в свою обычную одежду. Он опять вытащил бутылку с вином и долил в бокал по самую кромку. Выпил залпом и только тогда расслабился на кресле, вытянув ноги и рассматривая красные линии оставленные ногтями Гира на руках. К утру должны полностью пропасть, а те, что поглубже закрыты рубашкой, так что вопросительных взглядов не будет.
Клауд налил себе еще. Пьянка должна идти своим чередом и не важно, что ты не с друзьями, а сидишь один в комнате сумасшедшего бессмертного вивисектора и думаешь о схеме. Пять дней назад в столице из намеков и молчания в ответ на его вопросы он понял, что его сделают козлом отпущения. Им нужен это съезд в Спинде и они боятся, чтобы что-то пошло не так, как они задумали. Но в Спинде будет не один, а два съезда. О втором никто не говорил, но именно он заинтересовал Клауда. Если уж предавать, то так, чтобы память о тебе осталась не в народной громкой молве, а в молчаливых, но очень влиятельных кругах. Часть денег, выплаченных за дом, уже пошли по разнообразным адресатам с припиской: «За последнюю работу. Спасибо. Прощайте». Каждому он поверх привычной суммы добавил премию. У многих эта премия превысила обычную плату в два, а то и в три раза. Это была плата за молчание или за предательство ‒ как кто решит в дальнейшем. Для него это уже будет не важно. Схема собрана, принята и запущена в работу. За это надо выпить. За пару часов до рассвета, что у него остались можно и упиться, но нужно ли? Если на публику – да, но отряд, состоящий из людей, знающих друг друга не первый год, может и не поверить. Так что нет смысла делать вид, что ты готов сдаться и расформировать отряд.
Клауд прихватив недопитый бокал, вышел в коридор. Илюсэн возникнул из тени молча, одним плавным движением. Странно было бы, если бы не появился. Ждал, наверное, что Гироклиолис прейдет черту и придется спасать командира. Зря. Клауд не нервная слабая девочка и в случае перехода от теории к практике сам может оказать сопротивление, но Илюсэну не объяснишь, так что нет смысла и пререкаться.
‒ Как там?
Илюсэн поморщился:
‒ Пьют. Как ты и просил, собрали всех, кто тебя знал. Из штрафников пришли все, кто еще не разъехался по местам службы.
‒ Не заметили пока моё отсутствие?
‒ Спрашивают, но не часто. Если не спустимся, то могут и заметить.
‒ Хорошо. ‒ Спускаться и присоединяться не хотелось. Пить тоже. Но это было необходимо. От Илюсэна тоже пахло вином ‒ заставили выпить. И придется пить еще. До тех пор, пока все не поверят, что он действительно прощается, что отряд навсегда распадается, и от него останутся только воспоминания. Надо пить с жалостью, с надрывом, с воспоминаниями ‒ пьянеть и плакать, проклинать и восхвалять. Надо заставить себя поверить, чтобы поверили те, кто после хорошего бодуна будут рассказывать о нем в каждой гарнизонной таверне. Еще одна роль, маску которой он надел, сходя по лестнице вниз.
В столовую он зашел веселым и подвыпившим. Их встретили радостным гулом голосов на десятки глоток предлагавших выпить штрафную и они покорно пили, улыбались, хлопали по плечам и возносили тосты. И только магистр, сидевший в торце стола, как самый старый и мудрый умудрялся контролировать уровень наливающегося в его бокал алкоголя.