- Герр обер-лейтенант! - фельдфебель кашлянул, привлекая к себе внимание командира.
- Да, Ашке.
- Солдаты вернулись. Все сделано, как вы указали.
- Очень хорошо. Теперь можно немного отдохнуть.
- Мы даже не выставим наблюдателей?
- А зачем? Что они увидят такого, чего я и без них бы не знал? То, что русские здесь есть - мы знаем. Ведь не просто же так пробирался к реке их солдат?
- Но они могли искать переправу, герр обер-лейтенант.
- Могли, - кивнул офицер. - Но в этом случае им придется искать еще и новое место перехода линии фронта. Сильно сомневаюсь в том, что у них заготовлены подобные проходы на все случаи жизни. Нет, фельдфебель, они пойдут здесь. Ведь один раз им это уже удалось, зачем испытывать судьбу дважды?
- А вы уверены, герр обер-лейтенант, что они обязательно подойдут к этому месту?
- Подойдут, Ашке, обязательно подойдут. При всех их боевых качествах, русские временами проявляют ничем не объяснимую сентиментальность. Пусть даже и в ущерб всем прочим качествам. Наверное, это какое-то врожденное чувство чисто славянской натуры. Вместо того чтобы грамотно оценить обстановку, они прутся на рожон, как сами говорят.
- А что это значит, герр обер-лейтенант?
- Видимо, какое-то специфическое, чисто русское выражение. Немец сказал бы "потерять голову".
Штольц поудобнее устроился на расстеленной на земле плащ-палатке. Надвинул на лицо фуражку.
- Разбудите меня, Ашке, когда все произойдет. Вздремну…
Отойдя в сторону, чтобы не беспокоить сон офицера, фельдфебель, в свою очередь, присел на корягу. Нет, командир, разумеется, прав. Но фельдфебель не до конца понимал ход его мыслей. Ну, скажите на милость, какая была необходимость в том, чтобы, сделав изрядный крюк, забрать из полевого лагеря какого-то русского пленного? И ладно бы, этот пленный был из состава разгромленных диверсантов. Нет, выдернули первого попавшегося. При всем уважении к офицеру, Ашке сильно сомневался в том, что эта мера позволит им успешнее выполнить поставленную задачу.
Приподнимаюсь на локтях и внимательно осматриваю местность впереди. Места знакомые, не так давно я здесь проходил. Но лишний раз приглядеться не помешает. Куда-то же делись эти немцы из засады! Сколько смотрим за их рощицей, ни один патруль оттуда не вышел. А в прошлый раз ходили регулярно. И посты меняли. Вот уж чего-чего, а в то, что немецкий офицер позабыл выслать смену на передовой пост, не поверю ни единой секунды. Значит, нет там немцев, ушли.
Почему ушли? Что послужило тому причиной? Следов боя поблизости мы не заметили. Стало быть, их никто не мог спугнуть. Тем не менее, засадников на прежнем месте нет. Неужто наше упрямство по отношению к складу до такой степени напугало фрицев, что они стянули к нему абсолютно всех своих солдат? Теоретически да, такая мысль имеет право на существование. Но на практике приступы массового идиотизма встречаются все-таки гораздо реже.
Так ничего и не углядев, даю команду ребятам осторожно выдвигаться вперед. Густого леса здесь нет, перелески сменяются прогалинами, и мы передвигаемся короткими перебежками от одного укрытия к другому. Пока все получается более-менее нормально. Мы не находим ничьих следов, и никто не окликает нас из густого кустарника. Таким макаром проскакиваем около километра. Задерживаемся на опушке рощицы и еще раз осматриваемся. Где-то тут, совсем рядышком, будет то самое поле боя, через которое я недавно проходил. По идее, и Малашенко с бойцами должен был проходить где-то здесь.
Какой-то звук достигает наших ушей… еле заметный, на пределе слышимости.
Что это?
Не металл. И не какое-то постукивание - это вообще не то.
Голос!
Точно, голос.
Это человек!
И, между прочим, не какой-то там абстрактный человек - это русский.
Во всяком случае, некоторые слова даже можно попытаться разобрать. Правда, это не очень хорошо выходит. Сколько ни прислушиваюсь, так ничего толком понять и не могу: слишком далеко он находится от нас.
Осторожно сворачиваем на голос. Идти пришлось совсем недалеко, менее полусотни метров. Чуть приподнявшись по склону холма, мы все разом останавливаемся.
Это действительно русский. Более того, это наш солдат. Из земли косо торчит вкопанная деревяшка с крестообразной перекладиной. И на ней на манер римского раба распят наш боец. Видно, как по его ладоням стекают струйки крови. Поперек тела он перехвачен толстой грязной веревкой. Видимо, для того, чтобы не было слишком большой нагрузки на руки. В этом случае кровь будет течь не так сильно, и он дольше не умрет. Стало быть, дольше промучается. Ног бойца я не вижу: они скрыты прошлогодней травой. Она здесь не слишком густая, но, тем не менее, присутствует.
Лица распятого мы не видим, голова наклонена вниз. Поэтому с этого места трудно сказать, из наших он или нет. Попросту нет возможности это разглядеть.
Он жив. Что-то стонет в полузабытьи. Пытается говорить, но слова его почти не различимы.
Охримчук вполголоса матерится. Очень хорошо его понимаю, ибо у меня на душе тоже никаких литературных выражений в настоящий момент не возникает. В голове как-то даже не укладывается смысл того, что мы видим перед собой. Приходилось, конечно, слышать многое, да и посмотреть я уже кое на что успел. Но чтобы вот так, со средневековой жестокостью… Нет, это я как-то плохо воспринимаю.
Боец срывается с места и бежит к распятому. Следом за ним, чуть отстав, бегут и остальные. И только я словно к месту прикипел. Не потому, что я более черствый или жесткий. Нет, совсем не поэтому. Просто моя дырявая память в очередной раз выкидывает неожиданный фортель.
В тот раз нас подняли спозаранку, еще даже светать не стало. Разбуженный немилосердным тычком, сажусь в спальном мешке, рука автоматически нашаривает оружие.
- Что за хрень? Кому тут делать нечего?
Темнота откликается голосом взводного.
- Всем подъем! Выход по-боевому.
Ну вот, опять какая-то фигня! Не иначе как наши лесные оппоненты учинили какую-нибудь гадость.
Но все оказалось гораздо хуже. На перекрестке дорог боевики вкопали в землю крест, на котором распяли нашего солдата. И все бы ничего, но крест и все подходы к нему заминированы. Даже табличка стоит. Это особо утонченное издевательство. Боевики опасаются, что может подорваться кто-то из местных жителей, и тогда им не миновать разборок. Поэтому они заранее выставляют табличку, чтобы кроме солдат никто к кресту не лез.
Наш сапер по прибытию на место тотчас же пополз вперед. И уже через несколько минут вернулся назад не солоно хлебавши.
- Не моя тема! Там все так нашпиговано - сам черт ногу сломит! Здесь кто-то посерьезнее нужен. Это, мужики, совсем не мой уровень. И сам взорвусь, и парня этого с собой заберу.
Особо долго рассусоливать не пришлось. Искомый специалист отыскался неожиданно быстро и оказался личностью в некотором роде хорошо известной. Дед Бабах - так его окрестили наши острые на язык умники. Задача состояла в том, чтобы в темпе смотаться на несколько километров по направлению к аэродрому, где указанное лицо и пребывало. Уазик рванулся с места как пришпоренный. И уже минут через двадцать мы увидели впереди блокпост у въезда на аэродром.
На наши расспросы часовой махнул рукой, указывая на группу вагончиков в километре от блокпоста. Окруженные земляным валом, они были почти не видны.
Подъехав ближе, интересуемся, где нам отыскать требуемое лицо. С сомнением осмотрев нас, мужик в камуфляжных брюках и тельняшке, ковырявшийся в моторе грузовика, кивком головы указывает нам на ближайший вагончик.
- Только вы его не разбудите. Они полтора часа как с выезда вернулись. Сейчас дрыхнут без задних ног.
Выбора у нас все равно никакого нет, поэтому решительно стучим в дверь.
Весьма нелюбезный сонный голос почти немедленно откликается и рекомендует нам отправиться в пешее путешествие по весьма замысловатому маршруту. Снова долбим в дверь. На этот раз уже прикладом.
Уже более членораздельными словами голос перечисляет некоторые подробности грядущего путешествия.
- Дед Миша! - вступает в дело мужик в тельняшке. Он уже успел перекинуться парой слов кое с кем из нас. - Твой случай! Окромя тебя, тут плясать некому.
- Вот, блин, развелось плясунов! - в приоткрывшейся двери появляется заспанное бородатое лицо. - Чего там у вас стряслось?
Коротко объясняем создавшуюся ситуацию. По мере нашего рассказа, бородач понемногу просыпается. И к концу повествования у него сон совсем пропал.
- Так… Это Абу, его почерк. Кроме этого мерзавца, табличек никто не ставит.
- Почему?
- Так он не местный. Араб. Не дай Господь, на его фугасе кто-то из местных подорвется - он враз себе полсотни кровников заработает. Да и не платят ему за местных-то.
- Что, только за нас?
- А ты думал!
Продолжая отвечать на наши вопросы, сапер быстро-быстро одевается. Перекидывает через плечо ремень, на котором болтается маузер в деревянной кобуре. Надо же! Впервые вижу, чтобы человек с таким раритетом ходил. Всякие вопросы отпадают, когда на деревянной кобуре я вижу серебряную дарственную табличку. С подписью весьма серьезного дядьки, между прочим.
Не прост бородач, такие люди от щедрот души подобные подарки не делают.
Вытащив из вагончика два рюкзака, сапер сует их нам.
- Тащите! Чай, у вас руки помоложе моих! А я, может, и вздремну чуток.
Ну, здесь-то его планы обломались. При той манере езды, которая свойственна нашему водителю, заснуть во время движения может только раненый в голову. Ага, навылет.
Подъехав к перекрестку, машина останавливается, и дальше мы топаем уже пешком. Дед воинственно топает впереди, а мы позади тащим его рюкзаки.
- Ну, и где тут ваш спец? - ворчливо спрашивает сапер.
- Здесь я, - выдвигается откуда-то Абдуллаев.
- Рассказывай.
Пояснения нашего взрывника много времени не отняли.
- Вон там и вон там, - тычет он рукой, - две "озээмки" стоят. Взрыватели, судя по всему, электрические, к ним провода идут. Еще что-то закопано непосредственно под крестом: видно, что земля взрыхленная лежит. Парень весь тоже проводами опутанный. Еще какая-то гадость у него под ногой присобачена. Там скотчем прихватили, чтобы он не шевельнулся раньше времени. На первый взгляд, вроде бы все. Ближе я не подходил.
- И правильно сделал! - ворчит бородач. - А то тут не одного тебя хоронить бы уже пришлось.
Он снимает маузер и не глядя сует его кому-то из окружающих.
- Присмотри.
Оглядывает нас и тычет мне в грудь пальцем.
- Вон тот рюкзак себе возьми, у тебя пока будет. А ты, сынок, - поворачивается он к Абдуллаеву, - со мной рядом давай. По науке-то не должен я никого из вас с собой брать. Один работать должен. Да беда в том, что эта собака - Абу - про то ведает. Когда парня нашли?
- Часа в четыре, - отвечает кто-то из толпы.
- Да пока вы приехали, пока меня искали - времени совсем мало осталось. Если я сейчас по науке работать буду, то нас с этим парнем рядышком закопают. Наши правила Абу знает. И наверняка где-нибудь у него таймер заныкан, чисто на время. Я ведь сначала должен по краям мины обезвредить. А уж только потом к кресту подходить. Рупь за сто даю, основной заряд как раз под крестом и стоит. И как только я с этим парнем работать начну, сработает таймер. Это ловушка не на вас, а на меня поставлена. Понимает этот мерзюк, что вызовут сюда не кого-нибудь, а меня. Ну, а уж за мою голову ему столько отвалят! Поэтому делать будем так: тропу я сделаю, а вот мины по краям снимать не станем. Сразу к кресту пойдем. Но смотреть надо, там сюрпризы могут какие угодно быть. Мне может не хватить рук. Поэтому нужно мне два человека - в помощь. Ты, сынок, раз уж эту профессию выбрал, - кивает бородач на Абдуллаева, - первым будешь. Кто вторым пойдет?
Чего-то я желающих не очень-то наблюдаю. Невеселая перспектива - повиснуть с распоротым брюхом на ближайшем кусте. Вот и не рвется никто в добровольцы.
- Ну, я пойду.
- Не пойдешь, а поползешь. Так, парни, - поворачивается сапер к остальным, - в темпе разобрали мне на доски кузов вон того грузовика! Там по борту дополнительные рейки присобачены, так вот их надо отодрать. Одну доску распилите мне на чурбачки сантиметров по двадцать длиной.
- Чем пилить? Пилы-то нет ни у кого!
- Топора тоже? Работнички… Автомат с плеча долой и перестрелите эту доску к чертовой бабушке! Все эти дрова подтащите поближе и катитесь! Да, водил мне всех сюда, я им кой-чего растолкую!