Замочить Того. Стирать без отжима.(О наболевшем).

[Римма]

В углу наклейки скромно, не бросаясь в глаза, мельчила надпись: 451о по Фаренгейту.

Николай, мне кажется, буква "о" - есть досаднейшая опечатка.
В остальном же - просто прекрасно! Читаю и наслаждаюсь!

[Старый империалист]

Это не буква О, это значок градуса. Вводится так: alt+0176, °.
Генинально! Видна рука мастера. С помощью одной клавиатуры превратить дубовую колоду в скрипку!

[Римма]

Это не буква О, это значок градуса.

Спасибо за разъяснение, а я не поняла.

С помощью одной клавиатуры превратить дубовую колоду в скрипку!

Если бы все дубовые колоды были бы настолько хорошо отточенными - в мире бы не было плохой литературы.

[Старый империалист]

Если бы все дубовые колоды были бы настолько хорошо отточенными - в мире бы не было плохой литературы.

Этот текст - скрипка. Я о первоначальном варианте.

[Римма]

Этот текст - скрипка. Я о первоначальном варианте.

И я о нем же, уважаемый Александр.

[Инодин Николай]

Мостовая была булыжной, и она раскачивалась.
— Городовой!
— Ась, вашбродь?
— Мы – моряки?
— Никак нет!
— А почему мы в море?
Хрясть! Запийсало с размаха ложится на мостовую и начинает тщательно щупать булыжники.
— Здесь сухо! Моря не обнаружено!
— Ищи лучше! Раз качает, значит, море! А раз море, то подавай корабль! Ибо, когда Россия в опасности, нечего за булыжники держаться!
Пролётка нашлась быстро. Александр захотел выгнать кучера, ибо тот был одет не по форме, без тельняшки и бескозырки, но городовой упросил дать шанс человеку, и спасители тронулись в путь.
Развалившись на мягком диване, осветитель задумчиво смотрит на своего помощника и невежливо спрашивает:
— Слушай, Запийсало, а как тебя зовут?
— Тарас! — гордо отвечает полицейский, бдительно озирая окрестности.
— А почему это вдруг, ты, Тарас не сохраняешь порядок у себя на Украине?
— Дык, это, — пригорюнился Запийсало, — Служил я государю-императору в крепостной артиллерии, и был удостоен чина младшего фейверхвера. Тьфу ты, фейхуавера, нет, франдышмыга… Да лях с ним! Сказали мне земляки, что теперь на Украину нельзя возвращаться, если три лычки не выслужишь! Приказ такой у проводников на поездах. А у меня только две, пришлось тут оставаться, городовым среднего оклада.
— Не переживай! — хлопает Александр городового по плечу, — Со мной ты быстро погоны без звездочек заработаешь!! Эй, водитель кобылы! Жми на сцепление, Россия в опасности!!
Что нажал кучер, осталось тайной, но зверюга в упряжи оглянувшись, выпучила глаза, нецензурно заржала и стартовала с места болидом формулы один. Сцепление с другой телегой, запряженной меланхоличными жеребцами происходит мгновенно. Водитель «грузовика», еврей, много крупнее средних по империи габаритов, молча слезает с облучка, и, помянув кротость царя Давида, а также чресла Соломона, обзывает кучера Далилой и решительно направляется к «такси».
— Разберитесь, околоточный! — лениво тянет Листвин, прочно войдя в роль «великого и ужасного».
Обрадованный стремительной карьерой, Запийсало скатывается с коляски, но достигнув мостовой, упирается, как Атлант, и решительно пересекает биндюжнику путь. Тот сникает, и начинает жаловаться на нарушение ПДД. Отмахнувшись от него, как от мухи, хохол обнимает битюгов за шеи и что-то шепчет им в уши. Коняги, выслушав речь, тревожно переглядываются, вздрагивают, и так резво принимают назад, что выносят телегой несокрушимые ворота какого-то склада.
— Вай мэ! — биндюжник мчится останавливать свою телегу.
— Что ты сказал?
— Рассказал про Нерчинск, климат и прочее, — меланхолично признаётся полицейский, и уходит в себя.
— О чём кручинишься, служивый?
— Где погоны брать, ваше благородие?
— Счас будем у наместника, там и решим!
К облегчению извозчика спасители Отечества выгрузились у дворца наместника Его Императорского Величества по Дальнему Востоку и прочее, и прочее, герои огляделись, но за исключением лёгкого покачивания мира ничего подозрительного не обнаружили. Мирное население столь же мирно прогуливалось, в недалеком парке, у ворот которого грустно толпились собаки и нижние чины, мелодично ухал духовой оркестр.
Часовые у ворот вытянулись так, что казалось, даже и не дышали.
— Что исполняют? — кивает Александр в сторону парка, решив проверить культурный уровень своего спутника.
Городовой, нет, уже околоточный, напряженно прислушивается, но потом светлеет лицом и гордо заявляет:
— Музыку, ваше благородие!
— Молодца! — Хвалит Листвин, будучи полностью согласен с подчиненным, и настолько решительно направляется к воротам, что часовые не рискуют даже посмотреть в его сторону. Первое препятствие им встречается в предбаннике кабинета. Адъютант категорически отказывается допускать прибывших без доклада.
— Так-с-с, — тянет Александр, — Изменой родине занимаемся? Препятствуем допуску секретнейшего агента, который лично государем-императором направлен?
— Но, господин …, — капитан мнётся, ожидая подсказки насчёт чина прибывшего наглеца, но, не дождавшись ответа, нерешительно продолжает, — Нельзя без доклада, не поймут-с!
Листвин достаёт из кармана большую бляху с императорским гербом, которую когда-то прихватил на память на съёмках сериала «Агент Его Величества», и с наслаждением впечатывает её в лоб адъютанта:
— Получай, держиморда! Запийсало, разберись с изменником, от него салом пахнет!
— Са-а-ало!! — рычит околоточный, усы его стремительно завиваются в спирали. Адъютант визжит и пытается закрыться в сейфе.

[Цоккер]

Пока он собирается с мыслями, паровоз даёт свисток, одетые в чёрное проводники в фуражках выставляют из дверей вагонов жёлтые флажки, поезд лязгает сцепками и буферами, после чего уползает со станции.

ПМСМ современный человек наверняка обратит внимание на характерный звук выпуска пара.

а вкруголя панбархат шуршит, шёлка развиваются

шелка развеваются

с кантором смирновкую пил

смирновскую

[Инодин Николай]

Цоккер, спасибо за тапки!

[Алексей]

...обозывает кучера Далилой...
Наверно "обзывает".

[Инодин Николай]

Оставив Запийсало разбираться с «нарушителем конвенции», Александр решительно открывает дверь и неудержимо входит в кабинет.
Адмирал Алексеев мирно читал газету, на вошедшего взглянул рассеяно, но вспомнил, что самому главному начальнику такое поведение не подобает. Раздражённо швырнул бумажный лист на пол, и открыл рот, стремительно багровея, но сокрушительный залп не состоялся.
— Тихо! — скомандовал вошедший, и строевым шагом подошёл к столу (качнулся по пути, конечно, но всего пару раз и несильно), с размаха треснул об стол зажатым в кулаке жетоном. Стол выдержал, адмирал молча закрыл рот. Раз прибывший ведёт себя нагло, значит, право имеет. Сквозь двойные двери из приёмной донеся заячий визг, и оба пребывающих в кабинете поморщились.
—Что происходит?
— Мой адъютант твоего поймал, — прислушавшись к утробному марсианскому уханью, оскалился Александр.
— За что поймал?! — борода адмирала грозно встопорщилась.
— За сало.
— А-а-а, — вздохнул наместник по Дальнему Востоку, — Говорил я же фон Брокенбоку, чтобы не трогал сало. Сам тощий, как прости меня Господи за грубое слово, немец, а всё к салу ручки тянет… Кстати, что это за значок? Кто вы вообще такой?
— Агент Его Императорского Величества по особенно особым поручениям! Прибыл в наместничество для решительных действий! В общем, привет от племянника!
— Он мне ничего не говорил, — засомневался грозный адмирал, нервно проводя пальцем по выдавленной на знаке цифре «тринадцать».
— И не скажет, — сочувственно сказал агент, по-хозяйски устраиваясь в массивном кресле. — Ибо, мы всего лишь голос и руки Императора. И видят нас только один раз в жизни, в лучшем случае - перед отставкой.
— А в худшем? — побледнел хозяин кабинета, рука его нервно дернулась куда-то под стол.
— В твоем случае, худшего не будет! Эй, куда полез?
— За лекарством. — Рука решительно водрузила на стол бутылку шустовского коньяка.
— Это правильно. Но лечиться надо по рецепту! Та-ра-с!!
Дверь стремительно распахнулась, и влетевший околоточный замер по стойке «смирно».
— Организуй нам, голубчик, пару лимонов, и сахарную пудру. И не спрашивай, «где взять», а сделай быстро!
— Слушаюсь, вашбродь! — рявкнул Тарас, и стремительно исчез из кабинета. Поднявшимся ветром сдуло старого адъютанта, попытавшегося проникнуть к своему начальству, и адмирал только сочувственно крякнул глядя, как быстро вращающийся немец исчезает в открытой форточке.
— Что хохлу счастье, то немцу смерть, — горестно вздохнул Алексеев, и минутку помолчав, с любопытством поинтересовался, — А зачем лимон двум русским офицерам? Неужто литр коньяку особо этикету требует?
— Нет, конечно, — согласился осветитель, — но когда принимаешь его в качестве лекарства, требуется соблюдать рецептуру.
О перемещении околоточного по дворцу свидетельствовали звуки, к которым оба собеседника прислушивались с интересом. Адмирал еще и комментировал особые успехи Запийсало:
— Машбюро, — после оглушительного, но в то же время поощрительного, коллективного визга.
— Караулка, — во время залпа матерных слов с отчетливо выраженным сухопутным акцентом.
— Вторая караулка, — мат художественно акцентированный, заковыристый и продолжительный.
Лязг кастрюль и шипение пара доложили о визите Запийсало в кухню, финальным аккордом зазвенели стекла в оранжерее. Через пару минут казак принёс на древнем японском щите два свежесорванных лимона и тарелку с сахарной пудрой.
— Ого! — удивился Алексеев, — А в музее ты когда успел побывать? Я ничего не слышал.
— Я на цыпочках, — покраснел Тарас.
— Цыпочки жаловаться не будут? — задумчиво поинтересовался Александр, принимая ценный груз, и оглядываясь в поисках ножа.
— На Запийсало никто не жаловался! — возмущенно ответил добытчик, и снова покраснел.
— Ладно, — смилостивился агент, — Сядь в приёмной и никого не пускай. Адмирал лечится!