Сладкая горечь моря (рабочее)

[Инодин Николай]

Осень – собран урожай с полей, бродит в горшках молодое вино, тянутся в Татиссу караваны ушастых ослов и скрипучих повозок. Покачиваются длиннорогие головы волокущих повозки быков, почти по земле тянутся вдетые в бычьи ноздри бронзовые кольца. Радуя душу советника Земеркада, наполняются зерном, нутом и сушёными фруктами необъятные хранилища в городе и Храме. Выложенные тёсаным камнем подземелья и без того не пустуют, но места в них останется ещё для одного такого урожая. Заполненные доверху, они способны кормить всех жителей города власти четыре года без пополнения. Именно они спасли таттов от самого худшего, когда грянула Беда, после которой тучи закрыли Солнце, и несколько лет подряд не вызревало зерно. Хранилища и стада прокормили сыновей татти в лихую пору. Да и потом, когда туч стало меньше, несколько лет не было нормальных урожаев, этот год – первый, когда хранилища столицы получают должное пополнение. Хвала Келепинусу – говорят нынче многие, и проводят руками по завязкам своих башмаков и сандалий. Те, у кого они есть, конечно. Прочие просто отряхивают пыль со ступней.
Окончание сбора плодов принято праздновать широко и разгульно, а перед этим стоит сыграть свадьбу-другую, чтобы и на следующий год Земля родила, да ещё и обильнее, чем в этот. А уж если жену берёт сам ланнах, это и вовсе залог невиданного благополучия. К скорому торжеству готовится весь город – и все свободные тоже.
– Нет, всё-таки эта жёлтая подойдёт лучше, – струящаяся лёгкая ткань перебрасывается через плечо Стоящей, девушку разворачивают к рассевшемуся на скамьях избранному обществу. – Ну, как?
– Ни в коем случае, посмотри, какая она у нас смуглая, нельзя жёлтый, синий и только синий!
Тема животрепещущая, поэтому мнений в комнате, которую выбрали для обсуждения свадебного наряда больше, чем собравшихся женщин. Мужчине не понять, но их в столь важные материи и не допускают. Однако в этот раз обычай был нарушен. В самый разгар обсуждения, когда страсти уже накалились, споры прервал визит жрецов проклятого бога.
– Наш храм посылает подарки к твоей свадьбе, Стоящая Впереди. Подарок супругу я вручу после церемонии, но твой правильнее передать сейчас – Высокая Вода не удержался, подмигнул, пока внимание молодух было привлечено резным сундуком из кипарисовой древесины.
Когда крышку подняли, споры о цвете наряда отпали сами собой.
– Такую ткань умеют делать только на Самаисе, – шидонские и прочие мастера не научились убирать со своих грубоватых холстов тяжёлый запах. А эта легка, как лучший лён нашей родины, и согревает, как воспоминания о ней. Вторая часть дара не поместилась в ларец – две сотни крепких рабов с полночного побережья и мастера-каменотёсы ждут твоих распоряжений у закатных ворот. Учитель просил передать – ВСЕ твои начинания будут поддержаны храмом, избранная.
***
Тётушка Ратемида, учившая его и Бланадрага искусству объезжать лошадей и править колесницей, опускает любимую чашу, собственноручно вырезанную ею из морёного дуба. Из другой посуды эта великолепная женщина пива не пьёт – говорит, вкус портится.
– Ну что я тебе скажу, мальчик мой. Девочка непроста. Такую среди наших, пожалуй, и не найти, даже если всё обыскать. Похожей, и то нет. Славная кровь, породу не испортит. И родня её не пятернёй кашу из горшка черпает, сильный род, опытный. Но вот что хорошо – не испорчена девка, и приучена своим умом жить, родичи её в наших дрязгах не замазаны пока. Так что эта женитьба тебе не только хорошую прибавку к войску принесла.
Тётушка подставляет чашу под тёмную струю, сдувает пену и со вкусом отхлёбывает.
–Так вот, племянник, табини у тебя будет замечательная. Без тебя постарались, вышколили. А какая будет жена – от тебя зависит, девчонка-то зелёная совсем. С ней ласково обойтись надо.
Тётка упирается ладонями в стол:
– Тебе-то невеста нравится, или после свадьбы опять по чужим спальням шарить станешь?
– Нравится, тётушка. А насчёт спален – посмотрим.
***
Они гребли, не жалея сил, но течение всё равно относило корабль всё ближе к берегу. Оно бы и не страшно – этим проливом ходили не раз, коварных скал и мелей под берегом нет, вот только сейчас на перехват купеческой посудине выскочили из-за соседних мысов два чужих корабля. И один из них мореходам хорошо знаком – в походы уходили из одной гавани. Только из последнего плавания соседи не вернулись.
Команды вражеских судов гребут не слишком умело, но вёслами не цепляются. Если бы не течение – ушли бы островитяне, но тяжёлый груз и удачно выбранное нападавшими место для засады не оставили им шансов. Полетели с борта на борт дротики и камни, с островитянами сцепился сначала один, а потом и другой пиратский корабль. К вечеру все три судна лежали на песке в удобной, неприметной с моря бухте, и желтоголовые северные дикари радостно оценивали доставшуюся добычу. А их предводитель, разогрев в костре наконечник копья, беседовал с пойманными моряками.
Потеряв после налёта островных воров жену и сына Пракаст словно с ума сошёл – страшной клятвой поклялся мстить, пока не найдёт украденного ребёнка. И много воинов племени пошли за его колесницей. Когда поздней весной к берегу причалил очередной корабль островитян, груженый горшками и рыбой, команду проводили на берег и повязали. На свою беду, островитяне понятия не имели об удачливых конкурентах. Всех их военный вождь отправил к богам – передать его просьбу о помощи в розыске сына и остальных соплеменников. Та же участь постигла команду следующего корабля. Как на островах узнали о Пракасте, неизвестно, но их корабли перестали причаливать к опасному берегу. Тогда вождь решил выйти в море сам.
Сначала получалось плохо, один из захваченных кораблей северяне разбили о подводные камни – хорошо, у самого берега, никто не утонул. Потом появилась кое-какая сноровка, нашли удобное место. Теперь кроме вождя никто уже и не рассчитывал отыскать украденных родичей. Прочие островитянам просто мстили, но часто шли в море с мыслями о богатой добыче. Ведь даже небольшой кораблик вмещает в себя много, очень много добра. Желающие поискать счастья среди просторов солёной воды теперь приходят к Пракасту и из соседних племён. В поиске славы и добычи полторы сотни воинов всё дальше уходят от родных берегов.

[Цоккер]

мнений в комнате, которую выбрали для обсуждения свадебного наряда больше, чем собравшихся женщин

Запятая после "наряда".

Потеряв после налёта островных воров жену и сына Пракаст словно с ума сошёл

Запятая после "сына".

[Инодин Николай]

Как всегда, спасибо за правки.

[Инодин Николай]

Волосы пришлось расчёсывать и укладывать самой. Так положено. Хорошо, что они ещё не слишком длинны. Пока оделась, пока все эти дурацкие хороводы с покиданием «родного» дома – озверела, хотелось кого-нибудь убить. Ворчуна с утра заперли на дворе, только это и спасло кое-кого из «подруг» от неизбежных увечий, пёс хозяйкино настроение чувствует, обязательно бросился бы. Насколько проще всё это в землях анке – вышли к гостям, объявили о том, что будут жить вместе, посидели за столом и разошлись, молодожёны к себе, сородичи – гулять дальше. У правителей церемония дольше, но только в силу того, что гостей и подарков больше. А татты наворотили…
А ещё всё напоказ, последний свинопас имеет право смотреть, как ведут к жениху невесту ланнаха. Именно ведут – никаких колесниц.
Бесилась внутри, не показывая вида, шла, как кукла, вернее – вели под руки, до самых огней. Дальше шагала сама – к священному водоёму, омовение и обтирание, хорошо, ритуальные – лезть в прохладную воду на глазах тысячной толпы – бр-р-р.
Остальная церемония в голове не отложилась – двигалась, говорила, делала, что положено, пока не встали рядом, рука к руке, перед богами. И отчего-то испугалась. Даже во рту горько стало. Отвечала на вопросы, кивала, соглашалась, повторяла за старейшей слова брачного договора и тряслась. Потом им соединили руки. Чуть не обожглась – такой горячей показалась его рука. Очередной провал в памяти. Опомнилась, когда муж поднял на руки и понёс через порог дома.
У сыновей татти снова появилась табини.

[Инодин Николай]

Глава 9
Цена успеха
По давней привычке Сархи поднимается раньше всех в доме. Аккуратно вешает над своей лежанкой овечью шкуру, которой укрывался, рядом, на той же перекладине, развешивает набитый сухими водорослями матрас – к вечеру всё просохнет, и следующей ночью нога не будет мёрзнуть, значит, не будет болеть.
Сархи привычно мотает на себя пус, крепит его бронзовой булавкой и выходит из каморки, стараясь не шуметь. Внуки дада шутят над Сархи из-за того, что тот не хочет сменить старую одёжку, но мальчишка привык к ней, она мягкая, а дырки анука Асира штопает очень аккуратно, их и не видно почти. Сархи не хочет менять её подарок на кусок новой ткани.
При виде старого приятеля, завозились в загородке антилопы. Вайса подошла первой, положила рогатую голову на плечо: чеши. Сархи старательно почесал и её, и молодую Кайву. В прошлом году Орхат решил не продавать телёнка, оставил себе – народа в доме прибавилось. Кормить антилоп давно не работа Сархи, но ему нравится возиться с животными. Мальчишка набивает кормушку водорослями, пускает в поилку воду. Звери жуют солоноватое угощение степенно – не голодны.
Из курятника выбирается петух, несколько раз хлопает для пробы крыльями, потом взлетает на верхнюю жердь загона для антилоп и громко орёт, приветствуя восходящее солнце. В нескольких дворах ему отвечают сородичи, и петушиный крик волной прокатывается над Самаисом.
– Доброе утро, Сархи.
Ба Инука по-прежнему встаёт раньше остальных. В свои двенадцать Сархи почти такого же роста, как она. Ба не спеша посещает нечистый угол, потом проходит в загородку, садится на поданный рабом табурет и начинает доить. Сархи принимает у неё полные горшки с молоком и относит в кухонный угол. Лухну, которая раньше помогала бабке, прошлой осенью выдали замуж. Хорошо выдали, первой женой в богатую семью, но и приданое за ней Орхат дал не маленькое, на трёх тележках возили.
Семья просыпается, приступает к повседневным делам – гремят в кухонном углу бронзой и медью все три ануке, им помогают девчонки. Климет рубит дрова и растапливает печь, Арисан подтаскивает ему сухие сучья.
Последними спускаются со второго этажа хозяин дома и Мал-иши. Садятся напротив друг друга по разные стороны помоста – утренняя трапеза начинается.
Сархи сидит по правую руку от спасённого им старика. Не дело, конечно, стриженому сидеть рядом с длинноволосыми, но у Сархи в семье особое положение. Орхат помнит, с чего началось нынешнее благополучие. Отдав должное богам, люди приступают к еде. Свежий хлеб – вкусный, с тёртыми каштанами, посыпанный поверх семенами кунжута, тает во рту. Каша из проса и бараньего гороха щедро приправлена чесноком и оливковым маслом, сыр мягок и в меру подсолен, с антилопьим молоком – пища богов. Утром мяса и рыбы не едят – после них человек тяжелеет, какой из него работник?
Горшок с кашей опустел, хлеб съеден – женщины прибирают посуду, а мужчины заводят разговор о делах.
– Дада, учитель сказал, что я неделю буду работать в храме – нужно срочно размножить несколько свитков, писцов не хватает, он не хочет, чтобы я много времени тратил на дорогу. Ему нравится, когда я делаю списки с текста, говорит – у меня твёрдая рука и верный глаз.
– Об оплате твой учитель ничего не говорил? – Орхат запустил пятерню в охапку седых кудрей, которую считает бородой и усами, хотя и сам не может ответить, где кончается шевелюра и начинается борода.
– Нет. Сказал только, что храм скупиться не будет.
– Тогда договорись насчёт Вайсы – её пора случать с быком, а храмовое стадо лучшее на острове.
– Хорошо. Я пришлю весточку, в какой день можно будет пригонять Вайсу в стадо.
Сархи в этой беседе не участвует – свои обязанности он знает и так. Ануке уже загрузили ручную тележку снедью для его шайки.
– Спасибо, анука Асира, - мальчишка подхватывает ручки, накидывает ремень себе на шею. В свои двенадцать он выше и крупнее сверстников. Сказываются северная кровь и сытная кормёжка.
Вдова невольно оглядывает крепкую шею и развитые не по возрасту плечи – гребля и плаванье с утра до вечера налили подростка недетской силой. Женщина вздыхает. Если бы не кривая нога, на раба уже заглядывались бы девицы из окрестных домов.
Её дочь Мина распахивает калитку, и Сархи легко выкатывает тележку на улицу. Подпрыгивая на неровной мостовой, еда для невольников отправляется к порту.

Почти пять лет тому назад Сархи спас от голодной смерти приблудного старика. Кто на острове знал, что никчёмное пугало, которое даже морская пучина принимать отказалась, окажется ходячим сокровищем? Самаисская община единодушно решила – боги направляли руку Орхата, когда он решил купить на торгу малолетнего желтоволосого калеку. Нынче уважаемый согражданами Орхат владеет двумя мореходными кораблями. Пусть они меньше орских и шидонских, но до ближайших островов и гаваней Фотии, Симары и Малиты ходят с завидной регулярностью. Окрашенные в мастерской любимца высших сил ткани в городах восточного побережья всегда брали охотно, а с тех пор, как Татты вернули те земли под руку своих богов, команды его кораблей живут дома только зимой и во второй половине осени. Синие, красные и коричневые рулоны грузят на корабли регулярно, и каждый корабль уносит один-два куска драгоценного пурпура. Назад привозят выделанную кожу, зерно, копчёное мясо и, конечно, овечью шерсть. Той, что нарастает за год на самаисских овцах, умелым ткачихам острова на весь год не хватает. Сам того не желая, Орхат дал вдовам на острове способ свести концы с концами. Но больше всего соседям нравилось то, что разбогатевший сосед никому не тыкал в нос своим богатством, жил, почти как раньше, не боялся работы сам и домашним не давал лениться.

[Цоккер]

Ба Инука по-прежнему встаёт раньше остальных. В свои двенадцать Сархи почти такого же роста, как она.

– Спасибо, анука Асира, - мальчишка подхватывает ручки, накидывает ремень себе на шею. В свои двенадцать он выше и крупнее сверстников, почти одного роста с ней.

Сюжетный повтор - рост ГГ дважды сравнивается с ростом женщин в доме.

[Инодин Николай]

Под склад и жильё для мальчишек – собирателей раковин Орхат выкупил у общины старую сторожевую башню. До ремонта пострадавшего во время Беды строения у старейшин никак не доходили руки. Орхат башню починил. Не сам, конечно – пришлось раскошелиться. К восстановленной постройке пристроили ещё одну, приземистую и вместительную. В ней пережидали зимние шторма корабли и лодки, а летом складывались товары, не имеющие особой ценности – горшки, черепица, запасы шерсти и выловленные в море деревянные обломки – топливо на Самаисе стоит не дёшево. За сохранностью имущества почтенного Орхата присматривают городские стражники. С тех пор как их начальник обзавёлся чешуйчатой бронёй и настоящим таттским железным мечом, присматривают старательно, парочка крепышей с копьями и щитами постоянно топчется поблизости – особенно если в гавани есть чужие корабли.
– Элалэй! – раздаётся вопль с верхушки башни, и к Сархи с разных сторон бросаются его подчинённые. Шестеро мальчишек восьми-десяти вёсен от роду впрягаются в ручки тележки и волокут её к башне. Седьмой, самый отчаянный, соскальзывает с башни по деревянному шесту.
Кушать эта братия хочет всегда, мальчишки растут и много работают. Пятерых ребят Орхат выкупил с пришедшего из дельты Реки корабля. С тех пор, как в Длинную Землю с полудня ворвались орды чернокожих дикарей, невольники-анке на островах срединного моря не редкость, но обычно таких рабов выкупают бритоголовые жрецы Храма. Случайно получилось – хозяин корабля спешил вернуться домой, на Ругетину, до сезона штормов, а на их острове рабы не сильно нужны, там и для свободных еды не всякий год хватает.
Вечно хмурый Питра не помнит, в каких краях родился, он вообще мало помнит, говорит, последний хозяин сильно ударил по голове обувной колодкой. Мальчишка лишился памяти, и жадный сапожник продал его Орхату – мол, для того, чтобы нырять, много знать не надо. Самый младший среди них – рыжий либиец Юсун. Его светлая кожа вся усыпана веснушками. Сархи думал, либиец будет постоянно обгорать на солнце – ошибся.
Стайкой воробьёв мальцы окружили горшок с кашей, захрустели на крепких зубах сухари, замелькали деревянные ложки. Через пять минут Юсун поскрёб ложкой по дну горшка, по стенкам – и ничего не выскреб. Он даже заглянул в горшок – вдруг ещё немного осталось. Но чудес не бывает, а если и случаются, то не с маленькими невольниками.
– Вечером, парень, вечером мы испечём себе рыбу. А в лодке подкрепимся ракушками. Море накормит.
Малыш кивнул огненной башкой с оттопыренными ушами – привык верить старшему.
Стражники помогают ребятне спустить на воду и оттолкнуть от берега старую лодку, и Сархи берётся за вёсла – сегодня дада не пришёл, будут собирать с одной. Оно, конечно, медленнее получится, но кроме него с тяжёлыми вёслами не справится ни один малёк.
Отходит за корму берег. Сегодня хорошая вода – волны не входят в залив, на поверхности воды только мелкая рябь – выгребать легко. Вот и отмель, которую они будут обирать сегодня. Сархи бросает за борт якорь, мальчишки вываливают туда же с носа и с кормы корзины на верёвках. Почти всё дно лодки закрывают камни – с ними легче нырять, их кладут в корзины, но на большой волне такой груз запросто может попортить босую ногу.
– Ты, ты, ты и ты – первые.
Мальчики, которых выбрал Сархи, садятся на борта и начинают глубоко дышать. Потом зажимают в руках груз и соскальзывают в воду.
Через минуту – две они выныривают, цепляются за лодку и жадно хватают воздух. Когда первые забираются в лодку, в воду прыгают остальные.
Место удачное – пурпурниц много, дневную норму они выполнят без труда. Сархи дважды опорожнил плетёнку в корзину. Остальные ныряльщики уже наверху, вокруг лодочного днища болтаются их ноги, но их старший может провести под водой вдвое больше времени. Оглянувшись вокруг ещё раз, Сархи отталкивается от дна и направляется к поверхности.
***
Климет расправляет уставшие плечи и откладывает в сторону последний лист папируса. На сегодня работа закончена. И со старшим скотником он договорился, осталось только отправить сообщение для дада. Парень достаёт из сумки приготовленную загодя широкую щепку и записывает текст, старательно вырисовывая мелкие закорючки – Сархи разберёт, он глазастый.
– Что это ты делаёшь, Климет?
– Собираюсь отправить Орхату известие о том, что нашу антилопу можно завтра пригнать в храмовое стадо на случку, учитель.
– Вот ЭТО – сообщение?
– Да, учитель. Меня и нашего раба научил так писать старый Мал-иши. Сархат только добавил пять знаков – старый торговец пишет непонятно, вр у него можно читать вар и вор, и вру , легко перепутать. Теперь не путаемся.
– Прочти, что ты написал, – учитель наклоняется над щепкой.
– Дада Вайсу завтра гоните в стадо скотник разрешил учитель согласился, – читает парень.
– И где здесь Вайса? – прищурился жрец.
Климет показал шесть знаков, которые, по его мнению, обозначали их антилопу.
– Интересно. А где дада?
Климет показал.
– Но одни и те же значки ты рисуешь и тогда, когда обращаешься к Орхату, и когда поминаешь антилопу.
– Так в обоих словах есть «а», учитель.
Жрец внимательно посмотрел на ученика, будто впервые увидел.
– Ты записываешь знаками не понятия, а звуки, которые слышишь?
– Ну да. Простая, грубая система, но наш раб высокую запись не понимает.
– И сколько таких значков всего?
– Два десятка и ещё девять, учитель.
Жрец задумался. Климет подождал минуту, потом тронул его за локоть.
– Что?
– Учитель, можно я пойду, передам с кем-нибудь послание в город? А то все уйдут…
– Да, Климет, ступай.

[Инодин Николай]

***
Коляска увезла корзины с драгоценными ракушками, на небе, пока ещё робко и неуверенно, начинают перемигиваться первые звёзды, из вырытой в берегу ямы выглядывают языки пламени. Вокруг огня сидят маленькие рабы. Вечерняя каша съедена, прожёвана вяленая рыбка, пришло время подкрепиться как следует. Старший из анке, получивший обидную кличку Кратис, что значит красавчик, за шрам, оставленный на его щеках бичом из кожи гиппопотама, умеет запекать в углях что угодно. Пока собранные на дальнем берегу деревяшки и сухие водоросли прогорают, он месит глину и обмазывает ей перья трёх голубей и куски большого угря, которые подкладывает ему вожак их малолетней шайки. Сархи ловко пластает длинное тело старого врага кинжалом из тёмной бронзы. Не у каждого свободного на Самаисе есть такой, но дада считает, что парень его заработал. Тем более что на дне можно встретить не самых дружелюбных обитателей. А Сархи нынче очень, очень дорого стоит.
На огонёк подтягиваются стражники. Ребятня теснится, освобождает место. Мужчины кладут щиты на песок выпуклой стороной кверху и усаживаются на них. Вся городская стража знает мальчишек по именам и в очередь коротает вечера у их огня. Мужи не отказываются от куска горячей, ароматной рыбы, но и делятся с детишками сырными лепёшками, раздают по паре солёных оливок – крупных, ароматных, с треснувшей кожурой. Ба присылает мальчишкам такие же, но эти, вечерние, кажутся мальцам намного вкуснее.
Стражники рассказывают сказки и истории про героев, а иногда обсуждают новости. Дети слушают жадно – в их жизни нет ничего, кроме моря, ракушек и рыбы. Даже приплывающие в Самаис корабли просто проходят мимо.
Костёр прогорает, Кратис вытаскивает из углей глиняные пирожки с рыбной начинкой, и начинается пир. Голубятину Сархи честно делит между всеми невольниками поровну. Мясо они могут попробовать только тогда, когда его охота бывает успешна. Когда пища съедена, Сархи прощается со стражами и гонит малышей спать. Убедившись, что улеглись все, отправляется домой.
***
Сегодня спина у дада не болит, а запас крашеной ткани сильно сократился – почти все отрезы выкупили лысые жрецы из Храма. На случай, если понадобится обслужить серьёзного покупателя, нужно прокрасить как можно больше. Ловить придётся с двух лодок. Ныряльщикам тяжелее – придётся собирать морских улиток почти без перерывов, но сбор будет больше, чем с одной посудины. И закончат работу раньше.
Лодки добираются до намеченного участка - как раз напротив большой прибрежной скалы. Ветер и волны обточили камень, скала похожа на кабана, который собрался пить из моря, да так и замер – то ли решает, можно ли пить такую горькую воду, то ли окаменел от первого глотка.
Сархи смотрит, в удачном ли месте поставил свою лодку Орхат, и отводит свою чуть дальше – ближе к берегу. Мальчики сбрасывают в воду корзины и переваливаются через борта сами. Начинается сбор – довольно утомительное занятие, но Сархи любит нырять, привычные руки сами находят витые ракушки пурпурниц, а глаза не забывают поглядывать по сторонам – где прочие мальчики, кто сидит между камнями, чьё рыло торчит из пещерки – мало ли интересного на морском дне. Колышутся водоросли, возвышаются над камнями губки, похожие на корявые овощи. Это отвлекает, не даёт однообразию давить на сердце. Нырнул, собрал, сколько мог, бросил в корзину. Вынырнул, отдышался, и снова за борт. Если не обращать внимания на красоту и жизнь морского дна, к вечеру можно свихнуться.
В глубине бухты, у городского причала торчит высокая мачта шидонского корабля. Корабль большой, его основа вырублена из огромного кедра. А борта ещё и нарастили, поставив поверх по две широких толстых доски. На каждом борту по двенадцать вёсел, и отчаянная команда в четыре десятка загорелых моряков. Вчера трое важных шидонцев приходили в их дом – говорить с Орхатом и Мал-иши. Сначала толковали нормально, потом начали размахивать руками, разругались, крик стоял на два квартала, прибежала стража. Буйных гостей отправили на корабль под конвоем. Орхат и сегодня зол, но не говорит, из-за чего вчера сцепились с чужаками
Сархи ещё раз оглядывается на лодку дада, на то, как суетятся у причала чужаки – видно, собираются отплывать. Поправляет на поясе ножны, берёт камень и шагает за борт.
Наткнувшись на богатый участок, собирает ракушки двумя руками, так долго, как может терпеть. Вываливает груз в корзину и, только всплывая, замечает рядом с лодкой днище чужого корабля.
«Какой огромный»! – в который раз поражается мальчишка. – «Зачем они подошли так близко»?
Почему он решил вынырнуть так, чтобы лодка прикрыла его от чужаков, он потом и сам не мог объяснить – будто шепнул кто. Когда мокрая голова подростка без плеска поднялась над водой, шидонцы, радостно хохоча, уже взялись за вёсла и сделали первый гребок. Из-за высокого борта доносились крики его мальчишек. Сархи бросил взгляд на лодку дада – и не увидел Орхата.
Море, корабль и вопли украденных детей – гнев ударил Сархи в голову, затуманил взгляд. Вместо того чтобы обождать, пока чужаки уберутся с глаз долой, мальчишка влез в лодку, вытащил из-под задней скамьи пращу и вложил в неё камень.
Кормщик чужого корабля понял, что за спиной что-то не так, по лицам своих гребцов, и оглянулся. Это было последним, что он успел сделать в своей жизни – камень из пращи ударил в голову, тяжёлое тело перевалилось через борт, с плеском рухнуло в воду. Широкое рулевое весло повисло на ремнях.
Сархи кивает и вкладывает в кармашек пращи очередной камень. В летящего голубя попасть намного труднее. Он успевает попасть в воров четырьмя камнями, один раз – в голову гребцу. Потом над бортом поднимаются щиты, рулевое весло подхватывают сильные руки, корабль врагов начинает разворачиваться. Мальчишка швыряет камни до последнего, потом прыгает в воду.
Тяжёлый и широкий корпус шидонца бьёт лодку в борт, опрокидывает, подминает под себя. Ко дну, обгоняя друг друга, идут камни и ракушки. На корабле громкий голос что-то командует, за борт летит сеть, но Сархи ныряет раньше и уворачивается. Сеть бросают ещё два раза, во второй нога мальчишки чуть не запуталась, но он всё-таки ускользает и заплывает под нависающую над водой корму корабля. Держаться за мокрую скользкую древесину трудно, Сархи втыкает в неё свой кинжал – так гораздо легче. Где-то наверху всё тот же голос продолжает распоряжаться, и шидонцы снова опускают в воду лопасти вёсел. Сархи оглядывается – от городского причала отошли два корабля и гребут так, что гнутся вёсла. Кто-то на берегу заметил разбой и поднял тревогу.
Чужой корабль разгоняется, и струя воды отрывает мальчишку – кинжал выворачивает из дерева.
Разбойники могли бы уйти, короткие корабли преследователей начали отставать, но на выходе из бухты навстречу попался ещё один самаисец. Моряки поняли, что происходит, и бросились на перехват, ударили по вёслам. После жаркой схватки наглых чужеземцев частью перебили, частью взяли в плен, но Сархи этого не видел.
Дада, запрокинувшись, лежит на дне лодки, седые кудри на его голове слиплись от крови – видно, старика сильно ударили по голове. Сархи черпает деревянным ковшиком морскую воду и плещет Орхату в лицо, но старый в сознание не приходит. Идущие к городу корабли цепляют лодку на буксир, на берегу дада укладывают на носилки и несут к дому.
Маленькие невольники остаются на берегу, четверо стоят, пара сломанными куклами валяются на песке – в суете боя мальчуганов не миновала острая бронза. Много ли ребёнку нужно – росчерк двухлезвийной секиры, взмах копья…
Тела малолетних ныряльщиков в тот же вечер закопали на городском пустыре. Сархи положил в могилу большую миску – старую и щербатую.
– Пусть она будет всегда полна вкусной еды там, в мире опрокинутого неба. Пойдёмте, парни. Не надо плакать, там, с той стороны радуги, им, наверно, уже лучше, чем здесь.
Когда они отходят достаточно далеко от длинноволосых, Кратис останавливается:
– Сархи, ты убил этих двоих, там, на корабле, я видел.
– Одного убил точно.
– Двоих убил, - кивает маленький Юсун. – Второй сполз под лавку, за борт не упал, но мозги ты ему выбил. И ещё попадал, в руку и плечо. Я сзади сидел, видел.
Кратис машет рукой – неважно, мол.
– Я к чему… Научи меня так камни кидать.
Сархи пинает лежащий на пути обломок, он отлетает в сторону и ударяет в чей-то забор.
– Обязательно научу. Всех.

[Цоккер]

Сархи смотрит, в удачном ли месте поставил свою лодку Орхат, и отводит свою чуть дальше – ближе к берегу.

Не очень удачное сочетание "дальше - ближе". Может быть, лучше будет "чуть в сторону - ближе к берегу", или просто "чуть ближе к берегу"?

[Инодин Николай]

Цоккер, вы, как всегда, правы. Спасибо!