Сергей Плешаков писал(а):(не уверен насчёт подлинности Дмитрия-лжеДмитрия. Падучая лечилась??)
Сторонником версии подлинности царевича Димитрия был даже такой маститый историк, как Костомаров (хотя другие версии он полностью не отвергал). Как-то весь давно читал одно интересное исследование. Там говорилось, что готовя ЛЖД1 к воцарению на русский престол (и через это подчинение себе всей Руси), поляки просто перестарались. Он уверовал в свою подлинность, и придя к власти с помощью поляков, далее кинул их со своими обещаниями (не побоялся поругаться с королем Сигизмундом), действуя строго в интересах русского государства (но не бояр) - чему осталось масса свидетельств.
Stprapor писал(а):придя к власти с помощью поляков, далее кинул их со своими обещаниями (не побоялся поругаться с королем Сигизмундом)
Вообще говоря, если не считать магнатов Адама Александровича и Константина Константиновича Вишневецкий и широко известного нам именно в качестве тестя "Лжедмитрия" Юрия Мнишка, почти все "поляки" (в большинстве - ещё вполне себе православная шляхта Великого княжества Литовского и Русского), выступавшие за "Лжедмитрия I" (а не за последующих самозванцев) относились к лагерю политических противников короля Сигизмунда. Многие из выживших после московской резни 1606 года участвовали в польской гражданской войне, более известной как Рокош Зебжидовского 1607 года. У нас в основном вспоминают Александра-Юзефа Лисовского, но таких авантюристов было довольно много... Так что не всё так просто, как показано в фильме "1612"... Политика - дело такое... Непредсказуемое.
Задержались на этом прообразе КПП мы недолго, только дав караулу возможность погнать посыльного к местному командованию. Ребята мои, увидев, что нежданного нападения на их семьи, которым угрожали давешние мятежники в Кремле, не предвидится, заметно повеселели. – Вот что, ребятушки – обратился я к своему отряду. – Понимаю, что у каждого душа неспокойна: как там без вас семьи, не случилось ли какой беды. Рад бы я всех распустить по домам, но, сами видите, что сейчас на Москве творится. Послужили вы верно, за что мной будете обласканы. Но пока сделаем так: трое из вас разойдутся к своим семействам, успокоят домашних: дескать, при царе теперь состоите. А чтобы не было споров меж вами, жребий кинете, Кому идти, а кому остаться. Пусть Бог рассудит. Любо ли? – Любо, Государь! – Славно! Пусть Бог решает, он справедлив, и кому нужнее – ведает! – Радостно загомонили стрельцы. Я поднял руку, призывая к тишине, и продолжил: – Также по пути всем стрельцам и иным служивым людям, кого повстречаете, от моего царского имени передавайте, чтобы брали своё оружие, доспехи, у кого имеются, харчей на два дня и шли на подмогу, изменников Шуйских, как гнид, давить! После того, как в избах своих побываете, ступайте каждый к семьям товарищей своих, которые нынче погибли, долг свой честно исполняя, и поведайте об участи их. А семьям павших передайте, что за верность их всё семейство до самой смерти, освобождается от всех поборов и пошлин, какие только на Руси есть, а если еще какие пошлины появятся – то с них платить половину. А в каких семьях сироты малолетние пооставались – тех я, Государь всея Руси, под свою руку беру для обучения разным наукам. Пока же передадите от меня тем семействам помощь – по три талера серебра. Их вам сейчас сотник Зернин выдаст. Справедливо ли моё слово? – Справедливо!» Истинно так! – Ефстафий Никитин, ты при мне остаёшься. Пока стрельцы жребий кидают, отсчитай монеты из той шкатулки, что я тебе на сохранение отдал. – Слушаю, Великий Государь. Да только ежели за каждого ныне павшего стрельца по три талера давать, то обсчитался ты: не двенадцать, а осьмнадцать монет потребно. – Как так? – Удивился я. – Двоих в Кремле изменники застрелили, ещё двое – у той часовни в бою легли. Четверо выходит. – Прости, Государь, но не досчитал ты двоих. Ивашка Трын, да Ивашка Чистой ещё в карауле оставались, твою скарбницу стеречь, когда мы к тебе, Государь, в Кремле на подмогу кинулись. Небось, воры их давно живота порешили. Так что осьмнадцать тех талеров получается, Государь! Толковый у меня сотник: о своих людях думает, не боится с царём спорить… – Добро. Решим так: раз пока никто их мёртвыми не видал, будем считать тез стрельцов без вести пропавшими. Семьям их – пока ничего не говорить, потому что вдруг – да объявятся? А серебро ты отдельно отложи, на всякий случай. Когда доподлинно об их судьбе узнаем, тогда и видно будет: семействам ли помощь выделять, или свечку в церкви «во здравие» ставить. Доволен ли, сотник? – Премного доволен, Великий Государь! – С низким поклоном ответил «отец-командир». Толковый, всё-таки, мужик попался! Побольше бы таких.
Stprapor писал(а):придя к власти с помощью поляков, далее кинул их со своими обещаниями (не побоялся поругаться с королем Сигизмундом)
Вообще говоря, если не считать магнатов Адама Александровича и Константина Константиновича Вишневецких и широко известного нам именно в качестве тестя "Лжедмитрия" Юрия Мнишка, почти все "поляки" (в большинстве - ещё вполне себе православная шляхта Великого княжества Литовского и Русского), выступавшие за "Лжедмитрия I" (а не за последующих самозванцев) относились к лагерю политических противников короля Сигизмунда. Многие из выживших после московской резни 1606 года участвовали в польской гражданской войне, более известной как Рокош Зебжидовского 1607 года. У нас в основном вспоминают Александра-Юзефа Лисовского, но таких авантюристов было довольно много... Так что не всё так просто, как показано в фильме "1612"... Политика - дело такое... Непредсказуемое.
Краском писал(а):не всё так просто, как показано в фильме "1612"...
Увы, не смотрел.
Это Вам крупно повезло. Категорически не советую. За исключением хорошо показанных фехтовальных сцен - всё остальное содержание картины по моему (и не только моему) мнению - стоит отправить на свалку истории. Реально жаль бездарно потраченных на съёмки ЭТОГО денег... Но, к сожалению, по Смуте лично мне известны только два отечественных фильма: ЭТО и довоенный ещё "Минин и Пожарский", который хоть и патриотический до невозможности, но всё-таки морально устарел, как бердыш по сравнению с "Бердышом" ОЦ-27. И ремейк, увы, никто не снимает...
ГЛАВА 4 Головы Большого, чаще именуемого Стремянным, и Сергеевского приказов — встречали наш подсократившийся отряд на полдороге к стене Деревянного города. Были они верхом в сопровождении пары конных стрельцов, вооружённых помимо сабель почему-то не пищалями и бердышами, а луками в фигурных плоских футлярах. Странно, мне отчего-то казалось, что стрелецкое войско — это поголовно пехота, а в кавалерии на Руси служат исключительно разные дворяне, казаки и какие-нибудь русскоподданные татары. Ведь были же они, раз Иван Грозный «Казань брал, Астрахань брал» и только Антон Семёныча Шпака проигнорировал? А Казань без татар — как Антарктида без пингвинов. Не бывает. Татары же — от рождения наездники. Помню, прибыло к нам как-то пополнение с Камы — хорошо ребятки воевали, хоть и молодые все. Вот только мало кто из них уцелел. Война… При виде стрелецких командиров я ощутил резкое раздражение вместе с чувством узнавания. Это мой «сосед», притихший было, вновь попытался активизировать управление телом: «Кирюшка Огарёв да Епишка Сергеев, годуновские последыши! Супротив меня свояку прямили, ироды! Ишь, невесть что о себе мнят, благо – стрельцы их любят! Не то давно б надобно их подале сослать: с терки, а того лучше — в Тобольский острог. Пусть бы там с самояди ясак имали!». Смотри-ка, его царское величество «такую неприязнь к «потерпевшим» питает – аж кушать не может», а это никуда не годится. Других стрелецких голов у меня сейчас нет, так что поумерь-ка злость, товарищ самодержец! Тем более, что чем дальше, тем проще мне тебя контролировать. Есть такое умное слово: симбиоз: явление в природе, где есть ведомый и ведущий организмы, сосуществующие ко взаимной выгоде. А поскольку ты, величество, судя по историческим книжкам, самостоятельно доигрался до пальбы пеплом из пушки – то роль ведущего пусть будет у меня. В силу жизненного опыта, так сказать! Ну что же, теперь я, по крайней мере, мог узнавать людей, с которыми сталкивался мой «симбиот», а не спрашивать как дурак: «Ваше имя-отчество? – Марфа Васильевна я!»… Так что будем налаживать взаимодействие с теми, кто имеется. Приблизившись к нам, всадники спешились и, обнажив головы, с достоинством поклонились. – Здрав будь, государь наш, великий князь, царь Всея Руси, на многие лета! Слыхали мы ныне сполох на Москве, ан пожара-то и нету, и вестника с твоего, государь, подворья не дождались! Не чаяли тебя тут узреть. Поздорову ли прибыл? Стрельцы нахлобучили шапки и уставились на меня с видом почтительным, но вовсе не раболепным. На колени, по крайней мере, не падали, а то я уж думал, что это здесь повсеместная традиция. Хотя понятно: стрелецкий голова – должность солидная, по советским меркам – полковник, если не генерал-майор. Своё достоинство блюдут. – И вам здравствовать, Кирилл… — в мозгу всплыло: «Григорьев сын» – …Григорьевич да Епифан Сергеевич! Слава Богу, Здоров я, и вам того желаю. Тоже спрыгнул с коня: как-то неудобно беседовать, глядя на людей сверху вниз. Стрелецкие командиры при виде этого снова отвесили поклоны, как-то сразу растерявшись. Видимо, не в обычае Дмитрия было снисходить к людям такого ранга. Не бояре, чай, не воеводы… – Прибыл я по делу, зная, о верности вашей присяге, отваге и воинском умении. Сегодня Василий Шуйский с иными изменниками ворвался в Кремль, чтобы, убив меня, самому сесть на престол. – На лицах стрелецких командиров промелькнула череда эмоций от растерянности до гнева. Хотя нет: Кирилл Огарёв, похоже, на заговорщиков вовсе не зол. Скорее, его мимика больше соответствует выражению «этого следовало ожидать рано или поздно». Похоже, личная неприязнь у них с царём взаимная... Учтём. А вот Сергеев – тот более открыт и событиями явно недоволен. – Однако, благодарение Господу, – моя рука при этих словах размашисто сотворила крестное знамение, хотя сам я креститься не собирался. Рефлекс, выработанный этим моим новым телом или это так «симбиот» реагирует? – и этим славным воинам – указал на свой отряд, – мне удалось уйти с боями. Окружающие тоже принялись креститься, один из стрельцов – тот, что с луком вместо пищали – тихонько, как ему казалось, забубнил молитву. – Хотя изменники и грозили стрельцам, если те не выдадут меня на расправу, разорить стрелецкую слободу и повырезать стрелецкие семь, и жён, и детей малых, но десятник Евстафий Никитин Зернин со своими людьми, верные присяге своему государю, бой приняли и отразили врагов. За то Зернин пожалован мною в сотники, а все люди его отныне в охране моей избранной, а сами они потомство от всех поборов освобождены на вечные времена. Впрочем, об этом они сами и сами поведают, коль спросите. За Богом молитва, а за царём служба – никогда не пропадают. Изменники шайками по Москве бродят, убивают иноземцев и тех русских, кто за твёрдый порядок стоит, семейства их уничтожают, дома грабят. Словом, ведут себя как враги не одного царя, но и всей Руси нашей. На пути сюда мы с такими дважды дрались. Верно я говорю, стрельцы? – Обратился я к своему отряду. – Верно, государь! Так оно и есть, как Бог свят! – Загомонили воины. Стрелецкие головы слушали царский монолог, не прерывая: субординация у военного человека вбита на уровне инстинкта. Услышав же стрельцов, они решились на продолжение беседы. Первым, по старшинству, заговорил Огарёв, смело глядя прямо мне в глаза: – Исполать тебе, Великий государь, что очестил ты нас, холопей твоих, «-вичем»! Великая в том нам честь! За то почествование роду моему, да за то, что снял ты немилость свою царскую за прежнюю мою службу Борису, служить тебе буду изрядно крепко и я, и дети мои! – Голова Большого приказа вновь скинул колпак и, размашисто перекрестясь на купол виднеющийся неподалёку церкви, отвесил низкий поклон, коснувшись пальцами земли. Выпрямившись, он продолжил – Стрельцов твоих у меня под началом ныне четыре сотни да двунадесять. Да коней у них семь, да маштаков семь десятков, да кобыл две дюжины. Сам ведаешь, государь, какова лошажья убыль была о прошлом годе, как Борис супротив тебя ратился, да до того в голодуху тоже урон был велик. Огненного бою довольно, рушницы, почитай, у трёх сотен есть. Да вот огненного зелья да свинцу через твоё, Великий государь, нелюбье, дьяки на мой приказ в сем году не отпускали. Так что великой пальбы нам учинять немочно. Одначе, поелику род Шуйских стола царского недостоин, мы руку твою держать будем, ибо радением своим о люде русском ты, государь, поколебал наветы и хулу, кои в досюльные времена возводили на тебя борисовы людишки, дескать, расстрига ты, а не царь-Иванов сын. Да и расстригу того, Юрья, Борисова сына Нелидова-Отрепьева, многия видоки признавали, сиречь лжу не тебя возведённую, мы зрим и ей ныне отнюдь не поддаёмся. Повели, государь: верой тебе послужим! Командир Стремянного приказа вновь поклонился, не снимая, однако, при этом шапки, и не так низко, как прежде. Надо понимать, что этикет на Руси этого времени не менее сложен, чем в Европе, и глубина поклона знающему человеку говорит больше, чем выписывание ногами кренделей разных хитрозадых европейцев, требующих себе очередную «Кемску волость». Стрелецкий голова Епифан Сергеев повторил те же манипуляции с шапкой, поклонами и благодарностями за высокую честь, оказанную ему простым обращением не как к царскому холопу, каковыми на Руси считались практически все, а с уважением, по имениотчеству, что и Огарёв, явно стремясь перещеголять своего старшего «коллегу» в степенности. Русский этикет суеты не любит… – Повели, Великий государь, супротив воров ополчаться! Стрельцов твоих у меня три сотни без единого, все пеши. Однако ж огненного бою довольно: рушница у каждого, да пистоли у дюжины со двумя, своекоштные, да зелья довольно. Одначе свинцу недостаток: в сумках-то жеребейных по дюжине пуль, как указано, имеет, почитай, каждый, а вот запасцу вовсе нет. В приказной избе осьмушка с пуда осталась, а своекоштно врать его стрельцам не на что. Поелику цесарские да аглицкие немцы его, почитай, и не везут боле на Москву, а что и продают – так не мене пяти алтын требуют, басурманское семя! Так ты, Великий государь, повели, как воров побьём, нам того свинцу отпустить пудиков с пять, ибо без оного пальбе учить немочно. Взгляд холодных серых глаз спокойный, глядит на царя без подобострастия и приниженности. И впрямую требует награду за силовую поддержку, не стесняется. Причём не для себя лично, а для пользы дела. Толковый мужичок… – Будет! Всё будет: и свинец, и зелье, да и милостью царской никого не обижу! А теперь – давайте-ка, ведите меня куда сами знаете: не годится на улице беседу вести!... *** Время, время, время, время!!! Кажется, Ленин сказал: «Вчера было рано – завтра будет поздно, надо брать власть сегодня!». Применительно к моей ситуации вчера московский царь был сам по себе царь, свой собственный и плохо ли, хорошо ли – а управлял одним из крупнейших государств Европы (и частично Азии), хотя и не самым развитым. А сегодня его не только чуть не убили заговорщики, но и получил в довесок к собственному разуму ещё и личность человека из невозможно далёких будущих времён, прожившего довольно долгую и, смею надеяться, нужную людям жизнь. Поздно же будет завтра, если Василий Шуйский, ныне проходящий по категории «воры и изменники» будет объявлен царём. Снова на Руси начнётся двоецарствие, пойдёт усобица, от которой народ только-только стал приходить в себя. А от смут добра не будет… Так что «планёрку» по выработке тактики восстановления статус-кво в столице, которую я провёл в приказной избе у Огарёва, пришлось максимально сократить. В пять минут, конечно, уложиться не удалось, но уже через два часа стрельцы Стремянного приказа не только усиленно охраняли собственный пункт постоянной дислокации и не убитого до сих пор монарха в моём лице, но и рассыпались патрулями по два десятка по московским улицам. Кто-то ведь должен пресекать разгул распоясавшихся с благословения Шуйских бандитов! Если уж не предотвратили погромы, то необходимо хотя бы как можно скорее прекратить резню иностранцев и сторонников царя Дмитрия в столице. Я дал это задание именно стремянным стрельцам потому, что в огарёвском приказе хотя и было туговато с пищалями и боекомплектом, зато часть бойцов имела лошадей и благодаря этому имела значительное преимущество в мобильности. Хотя, говоря откровенно, мне, как старому кавалеристу, здешние лошадки категорически не понравились. Мелковаты, вислопузы, почти все – не подкованы… Ну, да маємо те, що маємо, как сказала одна жовто-блакитная сволочь в 1990-е… Кроме того, откровенно говоря, несмотря на все заверения, я не мог полностью положиться на лояльность Кирилла Огарёва царю Дмитрию. Память моего «соседа по разуму» подсказала, что стрелецкий голова был в своё время активным сторонником Бориса Годунова и даже подписал, среди прочих, грамоту об избрании того на царство. Позднее же ездил в Речь Посполитую агитировать против объявившегося там «царевича», обвиняя его (или правильнее сказать – меня?) в самозванстве. Почему мой «реципиент» не сместил его с командования крупнейшей воинской частью в столице – было не совсем понятно мне, знавшему из книг и о стрелецких бунтах, и о гвардейских переворотах восемнадцатого столетия, когда цари помирали от колик серебряной вилкой или апоплексического удара табакеркой, и про то, как «в промозглой казарме суровый и трезвый молился Волынский полк» перед тем, как выйти на питерские улицы под лозунгом «Долой царя!».
