"Уходимец" Книга вторая, "По горячему следу".

Модераторы: ХРуст, Александр Ершов, ВинипегНави, HoKoNi

Re: "Уходимец" Книга вторая, "По горячему следу".

Сообщение Инодин Николай » 20 ноя 2015, 17:36

Существует. Но не для всех. Жрецы, ведьмы, кузнецы. И малость наособицу существующее поселение, о котором речь будет впереди.
Инодин Николай

 
Сообщения: 625
Зарегистрирован: 12 окт 2014, 11:57
Откуда: Минск
Карма: 2457

Re: "Уходимец" Книга вторая, "По горячему следу".

Сообщение Инодин Николай » 20 ноя 2015, 19:12

ГЛАВА 6

Трое мужчин идут гуськом через заснеженный простор, обходя укрытые снегом ямы и овраги. Колдовское животное чужеземца держится в стороне, только на остановках выходит из лесу.
– Кормится она там, – пояснил чужак. – Ей скучно идти с нами. Шумим, распугали всю живность.
Азару неожиданно понравилось за ним наблюдать – чужеземец интересно двигается. Движения его скупы, экономны, с виду неторопливы, даже медлительны, кажется, что он просто заранее знает, когда и где должен оказаться в нужный момент.
Немногословен, но на вопросы отвечает. Даже когда говорит, продолжает слушать, чуять и видеть всё, что происходит вокруг. На привале, не оборачиваясь, достаёт из-за спины понабившуюся ему вещь, будто видит, где та лежит. На второй день пути метнул в густой ельник камень из пращи, убил глухаря. Как разглядел? Азар специально ходил потом смотреть – не видно было птицу за лохматыми еловыми лапами.
Вечером чужак сварил добычу в котелке необычной формы, удобной для переноски в заплечном коробе, поставив его на лёгкий разборный треножник. Крышка котелка оказалась блюдом, на которое оборотень выложил куски варёного мяса, пока они хлебали из котелка отвар.
– Какой интересный котёл! – Учитель вертел в руках опустевшую посудину.
– Мне приходилось много путешествовать,– ответил чужак, – налегке это делать удобнее. Поэтому вещей у меня мало, но они хорошо сделаны и весят немного.
Для ночлега использует две лохматых шкуры – на одну укладывается в обнимку со своей чудовищной тварью, второй накрывается – ни костра не нужно, ни палатки. А для них с Учителем разжигает костёр, который горит почти всю ночь, только время от времени приходится подвигать горящие брёвна. Кажется, чужак всё, что делает, делает безупречно, и это всё сильнее раздражает Азара.
В конце третьего дня пути оборотень спросил у Учителя:
– Далеко ли нам ещё идти?
– Завтра к вечеру будем на месте. Почему ты спрашиваешь?
– По нашему следу идёт волчья стая. Вам шкуры нужны?
– Ты не боишься волков? – спросил учитель.
– Чего их бояться? Голов десять, не больше. Можно прогнать, можно убить. Нужны шкуры?
– Без шкур я как-нибудь проживу, – в уголках глаз Учителя собрались мелкие морщинки. – А вот увидеть, как ты прогонишь стаю голодных волков мне хочется.
Они пошли дальше, нашли подходящую поляну и устроились на ночлег. Никакие волки не появились, и хранитель знаний решил, что чужак, наконец, ошибся. Когда люди закончили ужинать, ветер донёс до них волчий вой.
– Я надеялся, что они пойдут по лосиному следу, – ответил чужак Азару на невысказанный вопрос.
«Он что, ещё и мысли читает»? – хранитель оглянулся на оборотня, опасаясь увидеть, что тот учуял и эту мысль. – «Всё-таки нет», – с облегчением решил хранитель.
– Когда стая придёт, не отходите от огня и на всякий случай держите оружие под рукой, – попросил чужак. Азар положил ладонь на древко копья, тяжёлый суковатый посох Парабата и так лежал у Учителя на коленях.
Чужеземец отходит по их следам за границу освещённого круга, встаёт в тени, отбрасываемой стволом одного из окруживших поляну деревьев, опирается о копьё и застывает. Серым призраком за его спиной замирает гигантская рысь. Волчий вой повторяется совсем рядом – стая настигла добычу. Слева и справа раздаётся ответный вой загонщиков. Сверкают в темноте волчьи глаза – самого волка не видно, только пара огоньков, двигаясь вверх – вниз, приближаетсёя к стоящему неподвижно Роману. Что было дальше, служители первого Бога не понимают, но чувствуют – сначала от рыка громадной кошки у них дыбом встают волосы, потом чужак просто делает один шаг вперёд. Какое-то время две тени – человека и стоящего напротив него волка, неподвижны, потом огоньки волчьих глаз гаснут, чужак, как ни в чём не бывало, возвращается к огню, набивает котелок снегом и ставит его на треножник.
– Ну что? – не выдерживает Азар.
– Ушли, – отвечает оборотень. – Отвару попьём, и можно спать.
Наутро, пока чужак и его зверь на свой странный манер молились Богам, Азар с Учителем обошли поляну по краю. Судя по всему, вчера волки обложили их кругом, постояли немного и ушли. След самого крупного повернул обратно в двух шагах от отпечатков ног, оставленных чужаком. Молодому хранителю стало немного легче, оборотень хоть в чём-то ошибся – волков в стае было одиннадцать.
К вечеру того же дня над верхушками корявых болотных сосен показался матёрый сосновый бор. Закончилось наконец это неприятное хождение по лесам и болотам, ночёвки у костра, когда один бок горит, а второй мёрзнет. Следующую ночь они проведут в нормальных постелях, под надёжной крышей, отведав привычной, хорошо приготовленной пищи, не воняющей дымом костра. О трудностях пути хорошо вспоминать потом – сидя в сухой одежде на удобной лавке, у горящего в очаге огня, между парой глотков крепкого зимнего пива.
***
«Интересно, они в самом деле не знают, что болото промёрзло и можно не переть по нему зигзагом, или пытаются мне ориентацию сбить? Хотя для моих спутников это уже могло стать привычкой – в тёплое время года здесь иначе не пройти. Ещё придётся кое-где мостки выкладывать. Бредём целый день, почти не приближаясь к цели. Можно подумать, эту тропу проложила пьяная змея».
Остров вырастал над болотом постепенно: сначала показались верхушки деревьев, потом стали видны рыжие стволы вековых сосен, и, наконец, открылся высокий песчаный берег.
На берегу Роман учуял наблюдательный пост – подходящих рассматривали два человека, хотя самих наблюдателей разглядеть было очень сложно – они сидели в чём-то, напоминающем ДЗОТ с грамотно замаскированными смотровыми щелями. Подсознательно Шишагов ожидал услышать жужжание ручки полевого телефона – должны же местные стражи сообщить о прибытии Парабата со спутниками. Не дождался, и даже обрадовался – вроде как получил справку, что не сошёл с ума.
Укрытый в сердце болот остров оказался довольно велик, до селения собирателей знаний пришлось пройтись по лесной тропе. Скромная обитель хранителей встретила путников глубоким рвом и валом, поверх которого красовалась сложенная из необъятных брёвен стена.
«Метров пять», – на глаз оценил её высоту Шишагов. Над стеной на столбах установлен односкатный дощатый навес – и крыша, и от обстрела прикроет, если что.
Когда вымотанные путники приблизились, со скрипом приоткрылась створка ворот, собранных из толстых дубовых плах. Ни подъёмного моста, ни падающей решётки не оказалось, хотя их наличие в этом месте Шишагова, пожалуй, не удивило бы. Сразу за воротной башней начиналась улица.
«Нда, леса не пожалели», – отметил Роман, оглядевшись. – «И огороженное пространство используют очень рационально».
Свободного места внутри стен практически нет – по крайней мере, в той части, по которой они идут. Пристроенные прямо к оборонительному валу жилища, склады или мастерские тянутся почти до внутреннего укрепления и вовсе не походят на привычные Шишагову дома. Больше всего здешние постройки напоминают ему трибуны училищного стадиона, внутри которых располагались всяческие кладовки, хранилища и полезные для курсантского сообщества пустоты, только уклон верхней поверхности меньше и не имеет скамеек для зрителей. Внутреннее укрепление гораздо выше внешнего – стена метров десять высотой и имеет башни. Вокруг цитадели идёт выложенная всё теми же брёвнами улица, на неё выходят дверные проёмы помещений внешнего круга.
« А ведь их не раз в осаду брали – слишком всё продумано. Компактно построились, на небольшой территории можно разместить довольно много людей, но и недостатки у такой планировки имеются, просто хоть ноздри затыкай»
Пахнет скотным двором, кухней, железной окалиной, торфяным дымом – прочие ингредиенты коктейля не различаются, но добавляют оттенков. Увеличить концентрацию в два-три раза – получится боевое отравляющее вещество «Дым отечества». После морозной, пахнущей хвоей и смолой благодати соснового бора ощущение почти невыносимое.
«Ничего, и не к такому привыкали, правда, Маха?» Машка в ответ чихнула, сморщив от отвращения нос – ей, с её чутьём, приходится ещё хуже.
Для того чтобы войти внутрь второго кольца приходится пройтись по неширокой радиальной улочке – строители «обители» на всякий случай не стали располагать проходы в укреплениях на одной линии. Роман ни о чём не спрашивает, его спутники также идут молча, лишь отвечают на приветствия редких прохожих. Древесина всех строений темна от времени и непогоды, город стоит далеко не первый год.
«Если всё остальное выглядит так же, как то, мимо чего мы шли, город напоминает деревянную спутниковую тарелку или круглую антенну локатора – поднятые края постепенно опускаются к центральному выступу. По логике, в центре должен быть излучатель, посылающий в космос сканирующие импульсы. Вот бред!»
Ворота внутреннего укрепления – точная копия внешних, но распахнуты настежь. Стоя в проходе, подпирает свои копья парочка укутанных в овчину охранников. Видимо, не давать оружию падать – основная задача бдительных стражей. Разглядев входящих, воители ободряются, а получив возможность полюбоваться Роминой любимицей, малость пятятся и крепче сжимают древки своих «ковырялок» – теперь уже копья помогают устоять хозяевам. Ни Парабат, ни Азар на стражей внимания не обращают, поэтому Роман спокойно проходит мимо. Не получив в странном поселении полагающейся ей доли восхищения, Машка презрительно фыркает– с некоторых пор запах испуганного человека вызывает у неё не агрессию, а что-то вроде презрения и одновременно гордости своей немереной крутизной.
Короткий проход выводит путешественников к центральной площади поселения. Вопреки ожиданиям Романа, она квадратная. На её западной стороне возвышается могучий дуб, стоит несколько невысоких сооружений непонятного назначения. В одном из них горит огонь, видимо, ритуальный.
«Бред-бредом, а излучатель-то вот он! И место здесь непростое, не зря я его от самого Нирмуна чуял».
В центре площадки находится большой каменный идол, ближе к краю площади, образуя замкнутый круг, стоят деревянные резные изображения намного меньшего размера. Тщательно очищенная от снега территория вымощена разноцветным булыжником. Цветные камни складываются в узор, но под таким углом сложно понять, какой именно. Парабат и Азар несколько раз кланяются центральному истукану, пробормотав при этом что-то про свастику, после чего старший жрец поворачивается к Шишагову:
– Вот мы и добрались. Я с твоего позволения пойду домой, в моём возрасте такие путешествия, как наше – довольно утомительное занятие. Заодно пришлю человека, который устроит тебя и твоего зверя на отдых. Завтра утром будет собрание мудрейших жителей нашего селения, определим, какими знаниями и умениями попросим тебя поделиться и что можем предложить взамен, – Парабат рассмеялся, и продолжил. – Если тебе известен способ возвращения молодости старикам, стану твоим первым учеником.
Он уходит, продолжая хихикать, и сворачивает к одной из дверей, выходящих на идущую по периметру площади дорожку.
Азар, оставшийся с Романом, молчит, и Шишагову приходится заводить разговор самому:
– Как вы называете ваше удивительное поселение?
– На языке смыслян оно называется Колесо Севера. На прочих наречиях название звучит иначе, но смысл не меняется.
– Объясни, если тебе не трудно – как убирают с улиц снег? Его слой на улицах гораздо меньше, чем снаружи, ворота далеко, и у входа я не заметил снежных завалов.
– Ты наблюдателен, как всегда. Снег убирают в специальные ёмкости, он тает от горячего воздуха из печей и из мастерских ремесленников. Талая вода используется для нужд жителей. Летом воду приходится накачивать специальными устройствами. Прости, но наш разговор придётся прервать – похоже, к нам идут те, кто позаботится о твоём отдыхе.
Они подходили всё по той же дорожке, обходя площадь по часовой стрелке.
«Интересно, в этом деревянном цирке все пони бегают по кругу посолонь»? – успел подумать Роман до того, как разглядел приближающихся. Потом ему стало всё равно, как и откуда идут эти женщины – они идут к нему, и это правильно. Похожие одна на другую, и в то же время разные, они, как и Шишагов, не принадлежат этому месту – такие птицы не живут даже в золотых клетках, и не могли вырасти в деревянной. Высокие, статные, они двигаются легко и грациозно, гордо несут на высоких шеях украшенные сложными причёсками головы. Закатное солнце, выглянув из-за облачной пелены, ласкает светлое золото их длинных волос. Одежда незнакомок тоже не подходит окружающей обстановке, разноцветные туники и плащи из тяжёлой, видимо, шерстяной ткани – не местный фасон. Сверкает и простое золото – тяжёлое даже с виду шейное украшение старшей наверняка находится в родстве с тем, что Шишагов унаследовал от убитого им предводителя скандов. Блеск украшений предупреждает встречных – не простые путницы попались навстречу, но этих троих за прислугу не примешь, даже если они вырядятся в рогожу – не та стать.
«Мать и её взрослые дочери», – решает Роман. Азар, настроение которого почему-то сильно испортилось, переводит взгляд с Романа на идущих женщин, и то, что он видит, ему явно не нравится. Но Шишагову не до хранителя знаний, в этот момент он и мамонта может не заметить. Женщины приблизились, и старшая, выговаривая слова смыслянской речи с незнакомым акцентом, интересуется:
– Хранитель Азар, это ли уважаемый гость нашего поселения, которого велено проводить в отведённое ему для отдыха место?
– Да, благородная Айне, это он. Его зовут Роман, он известен умением быстро лишать жизни тех, кто ему не по нраву.
«Вот скот, не удержался, ужалил».
– Спасибо, Азар, я сразу поняла, что вижу перед собой благородного человека! Достойный воин, позволь представить тебе моих дочерей – Этайн и Креде.
Девушки склоняют головы, приветствуя нового знакомого.
«Младшей лет шестнадцать, она чуть ниже сестры и волосы её светлее. А в глаза старшей я взглянуть не решусь, иначе стоять мне на этом месте до самого утра. Чёрт, будто молотом по голове получил, можно подумать я женщин сто лет не видел».
Этайн делалает шаг в сторону и разглядывает Романа, оценивая размер добычи и решая, что с ней дальше делать – бросить, снять шкуру или оставить для личного употребления.
– Где ты шатался всё это время? – чудится в этом взгляде Шишагову. – Я уже устала тебя ждать!
Будто расплавленным металлом по спинному мозгу плеснуло – он раздувает ноздри и хозяйским взглядом от макушки до подола осматривает молчаливую собеседницу. А она вовсе не смущается, даже чуть поворачивается, позволяет получше себя разглядеть. Роме становится жаль, что он одет в практичную в зимнем походе, но совершенно неуместную рядом с этими дамами одежду из оленьих шкур, он ощущает всю убогость своего ободранного походного ранца, но только шире расправляет плечи.
– Вижу, я здесь уже ни к чему, – угрюмо заявляет Азар. – С разрешения прекраснейших обитательниц нашего города я удалюсь.
–Да-да, иди, ты нам совсем не нужен, – не поворачивая головы, отвечает ему Айне. – Позволь спросить, Ромхайн, что за чудесное животное является твоим спутником? – распахнувшиеся от восхищения диковинным существом глаза женщины делают её вдвое моложе. Машка, зараза, учуяв, что речь пошла о ней, умной, красивой и самой-самой, выходит вперёд, садится с видом опускающейся на трон королевы, кокетливо изогнув шею и наклонив усатую голову.
– Это чудо зовут Маха или Машка, и я не могу сказать, как называется такой зверь – там, где я подобрал её маленькой, некому было давать животным имена.
– Хотела бы и я иметь у себя такую красоту! Но долгие разговоры на холоде не должное занятие для того, кто проделал длинный путь. Прошу, следуйте за нами. Думаю, вы сумеете оценить гостеприимство здешних хозяев, как в своё время оценила его наша семья.
***
Анлуан Мак Кет отложил в сторону свиток, склеенный из нескольких кусков пергамента, и прикрыл ладонями уставшие глаза. Чуть больше года тому назад в страшном сне не мог он увидеть себя за таким занятием, как чтение. Пусть его туат не был самым богатым в Коннахте, да и в Гайлиминх стада Конмхайн Мары были не самыми многочисленными, но благодаря доброму уходу их скот был тучнее, чем у соседей, являясь предметом их зависти и мечтой скотокрадов. То, что не додавали пастбища, дарило море - рыбу на столы, водоросли для удобрения каменистых полей. Порой и хлеб приходилось печь, добавляя в него красную морскую траву, но даже последний раб никогда не ложился спать с пустым желудком.
Сейчас тот чёрный день, что перевернул жизнь его семьи, толком и не вспомнить. Смешались в памяти вопли примчавшегося с пастбищ сынишки одного из параситов, тяжкий грохот колесницы, возница, что без устали понукал лошадей стрекалом, белые лица оглядывающихся воров, вылетающая из-за чёрных коровьих туш колесница врага, запряжённая рыжими лошадьми. Боевая ярость выбросила Анлуана из колесницы, как камень из пращи, следом мчалась четверка телохранителей. Быстротечная схватка на берегу Лох-Корриб, в которой не считаешь нанесенных ударов. Кровавая, кипящая радость, охватившая ри, когда пробитый его копьём противник рухнул лицом в вереск. Его сильная левая рука, за волосы взметнувшая к небу окровавленную голову врага. Пальцы не разжались даже тогда, когда отрубленная ударом меча почти по локоть, она упала на землю.
Священная ярость битвы ушла, впиталась в почву вместе с хлынувшей из культи кровью, и больше уже не возвращалась. Они отбили своё стадо, пережавший руку над раной тонкий ремешок остановил кровь, огонь факела прижёг рану…. Ему было всё равно. Ри да Конмхайн Мара не может быть калекой – представлять туат перед богами и соседями должен муж, совершенный во всём. Даже божественный король острова, потеряв кисть руки, был отстранён от власти до тех пор, пока другой бог не сделал ему живую руку из серебра. Нет больше таких умельцев среди потомков богини на их зелёном острове. Анлуан сын Кета вместе со всеми свободными туата голосовал на выборах нового ри, передав власть в надёжные руки старшего из племянников, человека достойного, наделённого множеством нужных умений.
Что ж, если судьба закрыла перед ним путь власти, остался путь знания – для друида отсутствие руки не недостаток, а достоинство. Благородные Конмхайн Мары, потомки богини, всегда знали толк в магии. Он помнит долгий путь в Уснех, на собрание друидов всех пятин. Как оказалось, его не ждали и там – идущие по пути Знания давно толкаются на нём плечами – родной остров велик, но не бесконечен, за власть и влияние обладающие знанием бьются не менее ожесточённо, чем ри соседних туатов за плодородные поля или добрые сенокосы. Если лезть в это змеиное гнездо в сорок лет, не имея особых заслуг – до конца жизни будешь заклинать свиные стада от болезней и дурного глаза. Поэтому на предложение пройти обучение за морем у друидов, хранящих тысячелетние знания он согласился сразу, только посоветовался с женой. Затем были розданные в пользование родственникам и параситам стада, сборы, и вот уже большой каррах из трёх бычьих шкур пронёс его семью по волнам мимо зелёных скал Слиав Мин Ихер…
Огонёк догоревшей свечи замигал и погас, выпустив напоследок длинную тонкую струйку дыма. Анлуан убрал огарок и поставил на его место новую свечу, поджёг, перенеся огонь из печи специальной палочкой. Он уже легко справлялся с большинством дел одной рукой. В бруге, укрывающем здешних мудрецов, хранится множество полезных вещей, делающих жизнь обитателей удобной. Привезённых с собой богатств с избытком хватило на то, чтобы оплатить обучение и самого Анлуана, и обеих его дочерей. Айне сама учит местных работе со зверьём, не зря в её жилах течёт древняя кровь Лиата Мак Лойгне. Много мудрости хранится за деревянными стенами Колеса Севера, когда постигшая её семья вернётся на родной остров, владетели пятин будут оспаривать друг у друга их службу, а знатные женихи станут толпиться под дверью и сражаться за право хотя бы увидеть его дочерей!
Хлопнула входная дверь, чистые голоса наполнили жилище своей музыкой, а сердце Анлуана радостью. Жена и дочери, румяные с морозца, развешивали плащи недалеко от печи, продолжая обсуждать какое-то приятное событие. Глава семьи, как обычно, не слушал слов – для счастья ему достаточно было слушать звук их голосов. Но в этот раз Этайн одной фразой вырвала его из этого блаженного состояния.
– Ещё до Бельтана я выйду за него замуж.
И Айне, его мудрая Айне, вместо того, чтобы прекратить неподобающие речи, поправила в причёске старшей дочери выбившийся локон, и как о чём-то давно решённом заявила:
– Учитель сказал, что он собирается возвращаться к своим смыслянам. Стоит поторопиться – нехорошо, если сговор и свадьба приходятся на разные четверти года.
– А мне он не сильно понравился, – отозвалась Креде, вытаскивая из волос бесчисленные заколки. – Завёрнутый в шкуры дикарь, не понимает ни одного языка, кроме смыслянского. Он, конечно, силён, его животное не знает себе равных, но не думаю, что он достаточно образован, чтобы быть для сестрички достойной парой. То ли дело хранитель Азар, вот кто действительно владеет даром благородного обхождения!
– Этот дикарь моментально понял, чем именно испачканы твои тонкие пальчики, сестрица, и удивился – он считал, что здесь все знания заучивают на память. Он, милочка, наверняка умеет писать. Вспомни, в отличие от нас, он пришёл не учиться, хранители пригласили его для обмена знанием. А Азар отчего-то очень зол на Ромхайна! Уж не получил ли он от заморского сида по своему горбатому носу? – отбила атаку Этайн.
– Может быть, кто-нибудь расскажет мне, о чём вы так увлечённо беседуете?
– Я выбрала себе мужа, отец.
– Я его знаю?
– Нет, Парабат только сегодня привёл его в город. Но мы вас обязательно познакомим.
– Дочь, возможно, какой-то смазливый местный дикарь и вскружил тебе голову, но вспомни – среди окрестных племён нет ни одного истинного ри. Их вожди всего лишь предводители военных отрядов, не имеют понятия о священном браке правителя с Властью. Вместо этого окрестные айре предпочитают повиноваться кучкам выживших из ума стариков. Они не знают правды ри – не удивительно, что их жилища напоминают звериные норы.
– Ромхайн не здешний уроженец. Учитель сказал маме, что он приплыл с Запада на чудесном корабле, который буря принесла к здешним берегам на волшебных крыльях. Он заморский сид. Видно, неслучайно вы с мамой выбрали мне имя.
– Довольно! – вскочил с резной скамьи глава семейства, – Я не желаю об этом слышать!
– Муж мой, – спокойно остановила его Айне – Ты сегодня весь день просидел над чтением древних свитков, я возилась с детишками местных бо-айре, пытаясь объяснить им, что вести животное и гнать его ударами палки не одно и то же. Небо под вечер очистилось от туч – не проводишь ли ты меня полюбоваться сиянием звёзд? Не часто выпадает нам такая возможность.
Когда они, миновав стражей, поднялись на стену внутреннего круга защиты, женщина на миг прижалась к мужу, затем отстранилась, взглянула в глаза, двумя руками сжала его ладонь и спросила:
– Любимый, как ты представляешь себе нашу дальнейшую жизнь?
Анлуан залюбовался женой – она не утратила своей красоты, несмотря на прожитые годы и выпавшие на её долю испытания.
– Мы вернёмся домой, любимая, и займем полагающееся нам от рождения место. Найдём девочкам достойных мужей и будем жить счастливо, воспитывая своих многочисленных внуков.
– Стремясь к цели, ты как всегда, забываешь оглядываться по сторонам, Анлуан. Не сердись, это правда. Обычно за тебя это делаю я. Только однажды не смогла…
Айне виновато посмотрела на завёрнутый рукав его искалеченной руки, и у сына Кета вдруг нестерпимо зачесалась отрубленная на берегу великого озера ладонь.
– Твоей старшей дочери скоро двадцать зим. Сколько ещё ты будешь учиться? Когда великий друид Анлуан Мак Кет, постигший тайное знание, вернётся домой, её возьмёт в жёны только старый лысый вдовец, растить детишек, рождённых другой женщиной. А радость любви она сможет познать раз в году, если в ночь Лугнасайд затащит в кусты какого-нибудь прыщавого юнца. Ты желаешь ей такой судьбы? Завтра сида будут расспрашивать на Совете Мудрых, потом наверняка поведут показывать Колесо – захотят поразить здешними чудесами. Его легко узнать – слишком непривычно одет, и главное – с ним всегда ходит зверь – огромная рысь серого цвета. Присмотрись к нему. Парабат сказал, что гость – знаменитый воин, кузнец, строитель и сильный друид. Ещё мы – все три, ощутили его внутреннюю силу.
Айне повернулась к центру города, сжав ладонями тёсаную жердь ограждения.
– Он не властитель. Сейчас. Но я хочу, чтобы у моей старшей дочери был муж, который разглядывает собранные в Колесе Севера чудеса с улыбкой отца, наблюдающего за детскими играми сыновей.
– Тебя послушать, так где-то там, – Мак Кет кивнул на расположенные внизу помещения, – Спит новый Мак Диан.
– Не хотела бы я этого, – улыбнулась жена. - Иначе придётся ждать нашествия одноногих. Без него мы вполне можем обойтись. Подумай о другом. Родной остров велик и мил, но здешние края обширны, и почти не заселены. Нужно ли стремиться туда, где поделена каждая пядь почвы, из мест, где свободной земли больше, чем занятой? Вчетвером нам не занять в здешних лесах достойного места, но пять – гораздо более удачное число. Прошу тебя, обдумай это.
Айрин немного помолчала, глядя на раскинувшееся над миром звёздное покрывало.
– Ещё я видела, какими глазами он смотрел на нашу Этайн. Хвала богам, на меня так глядят уже больше двадцати зим, и мне до сих пор это нравится!
Айрин страстно поцеловала мужа в губы и потёрлась щекой о его крепкое плечо.
– Я обдумаю твои слова, – пообещал он. – Пойдем спать, ты совсем продрогла.

Где-то с другой стороны площади повернулся с боку на бок тот, о ком они так долго говорили. Вытянулся на тюфяке, набитом ароматным сеном и заложил ладони за голову, мечтательно улыбнулся.
– А я не хотел сюда идти. Идиот!
С расстеленной у входа камышовой циновки утвердительно проворчала невидимая в темноте Маха.
***
Вроде и не произошло вчера ничего особенного – ну, встретили вчера три красивых женщины, проводили, поговорили немного. Откуда взялось это ощущение счастья? Как вчера Креде объясняла ему устройство отхожего места и правила пользования водопроводом! Мудрая юная дева приобщала дикаря к плодам цивилизации! Айне, между прочим, поняла, что изумлённый трепет деревенщины – фальшивка, разыгранный для её младшей дочки спектакль. Умна. А старшая это, похоже, судьба. Даже говорить не пришлось – встретились, посмотрели друг на друга, и всё стало понятно. И мама не против. Но девушка не из простых, взять за руку и увести не получится. У кого бы узнать, как на их острове женихаются?
Сегодня меняем имидж – оленьи шкуры и вышитые торбаза сложим в стоящий у стены огромный сундук, он же кровать, извлечём из ранца заботливо уложенные Прядивой тёмно-синие шерстяные порты, вышитую рубаху, широкий пояс с бронзовой пряжкой о двух язычках, усыпанный чеканными оберегами, зашнуруем на ногах сшитые Мышкой сапоги. Поверх рубахи накинем волчовку, повесим на шею трофейное ожерелье – и можно выходить на люди.
«Надеюсь, наличие ножа и тесака на поясе воспримут как должное, я ведь, как сказал сильно учёный гадёныш, «известен умением быстро лишать жизни».
– Маша, душа моя, ты покушала? Нам скоро уходить.
Рыся обиженно покосилась на Шишагова: – не видишь, что ли, не только поела, уже и шубку вылизала, не тебе одному прихорашиваться.
Собрались как раз вовремя – почти сразу в дверь постучали. Роман недооценил хозяев – мальчишка прибежал не звать на совет мудрых, а предупредить, что совет состоится через половину деления свечи вот там, где по обе стороны от входа вырезаны крылатые псы.
Зажигать полосатую свечу для того, чтобы засечь время Шишагов не стал, просто позвал пушистую подругу и пошёл осматривать центральную площадь этого необычного города.
Установленная в центре статуя производит странное впечатление. Наверно, чтобы понять, кого именно пытался изобразить скульптор, надо обкуриться тем же составом, что и он. Очертания этой штуки, вырубленной из глыбы пёстрого полупрозрачного камня, плывут при малейшем изменении точки обзора. Женщина, удерживающая на руках малыша, расправивший мускулистые плечи мужчина, непонятный зверь, коряга, обломок скалы – образ меняется, стоит наблюдателю сместиться на несколько шагов в сторону. Автор был гением, причём гением совершенно безумным. Установленные по кругу идолы, вырезанные из тёмного дерева, проще – мужские и женские черты не смешиваются, зооморфные изображения полны рогов и клыков – всё как у людей.
Пока Роман рассматривает алтари и статуи, его самого разглядывают собиравшиеся у приметных дверей люди. Когда их набирается десятка полтора, к Шишагову подходит Азар – пора, мол, заинтересованные лица ждут с нетерпением.
– Я готов, – отвечает Роман и зовёт Маху. Ушастая красавица постоянно оглядывается на одну из воротных башенок – стоящий там человек слишком откровенно, с каким-то прицельным интересом рассматривает её вожака.


«Он не похож на дикаря. С виду – состоятельный смыслянин, довольно молодой, только волосы темноваты для уроженца здешних лесов. И оружие выдаёт – не часто встретишь дружинника, о бедро которого ласково трутся ножны меча».
Другое бедро иноземца греет могучий боевой зверь. Выглядит неплохо. Ну что ж, если мужчина нравится Этайн, это достаточный повод для того, чтобы познакомиться с ним поближе. Анлуан Мак Кет дождался, когда объект его интереса скрылся за дверью зала Совета, и начал спускаться с башни.
***
Подсознательно Роман ожидал увидеть в месте, название которого перевёл для себя как «зал совета», ряды кресел, трибуну докладчика и столик президиума. Ошибся, конечно. Кочевые предки нынешних мудрецов собирались для разговоров в чём-то вроде юрты, им удалось передать традицию потомкам. Помещение, в котором рассаживались главные мыслители поселения, хоть и сделано из дерева, повторяет форму того жилища – стена из вкопанных вертикально брёвен окружает площадку метров десяти в диаметре. Дощатая крыша шатром уходит вверх, через центральное отверстие проникает солнечный свет – никаких окон в зале нет. Под отверстием на полу помещения Роман разглядел выложенный из небольших валунов очаг, рядом ним сложена невысокая кучка дров. У очага по самые края вкопан в землю котёл с водой. На глинобитном полу безо всякой системы разбросаны куски толстого войлока. Романа усадили на серый половик рядом с Парабатом. Главный мудрец сидит, скрестив ноги, на белой кошме, такого же цвета коврики достались нескольким персонажам постарше. Старейшины?
Дождавшись, пока все рассядутся, Пакрабат кивает сидящей у очага высокой худощавой смыслянке. Та протягивает ладони к сложенному в очаге хворосту, и через несколько ударов сердца он вспыхивает.
«Однако! Впечатляет. Под палками наверняка солома и береста, но всё равно – сильно. Жаль, нет у меня времени, чтобы научиться – наверняка не один год надо положить на тренировки».
Когда пламя разгорается, женщина, отправляет в него кусок лепёшки и выливает немного молока из тёмной деревянной чаши. От очага пахнуло горелым казеином, но тяга хорошая, вонь быстро выветривается.
Парабат обращается к Роману:
– Для начала расскажи кто ты, откуда, и как попал в эти края. Если кто-то захочет узнать подробности, спросит потом.
Рассказ превращается в форменный допрос, но надо отдать должное здешним знатокам – вопросы точны, задаются по делу, отвечать легко. Парабату приходится несколько раз глушить небольшие конфликты, когда задать очередной вопрос пытаются несколько человек сразу. «Потрошат» Шишагова грамотно, спецы сразу навелись на полученное образование, несколько мудрецов к концу допроса разглядывают его, как сидящая на диете толстуха витрину кондитерской. Иногда Роман отказывается отвечать:
– Да, воинов в моём мире так много, что командиров для них учат в специальных местах. Да, вместе со мной обучалось больше людей, чем живёт в вашем поселении, и таких мест было много. В мире, из которого я ушёл, живёт очень много людей, и все здоровые мужчины, когда нужно, становятся воинами. Нет, столько копий и мечей не требовалось, в том мире воюют совсем другим оружием. Об этом я рассказывать не буду – такое знание не приносит пользы.
Наконец поток вопросов, умело направляемый Парабатом, начал иссякать – собравшиеся в общих чертах поняли, кого именно завела в их селение судьба.
«Похоже, сейчас начнут делить машинное время и доступ к базе данных», – Роман с улыбкой рассматривает переглядывающихся специалистов. «Меня под каким-нибудь предлогом попросят свалить».
– Мне кажется, нашего гостя уже утомили расспросы, нас много, а отвечал он один. Скоро полдень, и близится время приёма пищи. Азар, проводи Романа в его жилище, мы с коллегами пока посоветуемся, как поступать дальше. – Парабат не собирается пускать процесс на самотёк.
– Вынужден напомнить: когда меня приглашали в это замечательное место, был обещан обмен знаниями.
После такого заявления большинство мудрецов уставилось на Шишагова с искренним недоумением - оно ещё и разговаривает? Глава совета в число удивлённых не вошёл.
– После полуденной трапезы мы пройдём по городу и определим, что именно хотелось бы узнать тебе. Буду рад помочь с выбором. Сейчас же позволь нам обсудить твой рассказ.
Шишагову остаётся кивнуть в знак согласия и выйти из помещения, придерживая Маху у бедра ладонью – охранники у дверей нервничают, когда она проходит слишком близко.
Кормят Шишагова хорошо – пища обильна и хорошо приготовлена, немного напрягает обилие специй. Много молока и молочных продуктов, каши, лепёшки, мясо – а вот овощей почти нет. Не умеют хранить или не выращивают? От кочевых предков – скотоводов здешних обитателей наверняка отделяет не одно поколение, достаточно посмотреть на одежду – кожи и меха необходимый минимум, везде ткань, в основном льняная. Крашеной материи немного, самыми разноцветными оказались одежды его новых знакомых, приплывших с какого-то острова. Местные мастера не умеют красить ткань или не считают нужным? Расценивают стремление к ярким краскам в одежде как признак варварства? Вопросов у Романа накопилось достаточно, посмотрим, как хозяева будут на них отвечать. Не появилась бы у местных учёных пакостная мыслишка приватизировать такого занятного иноземца – исключительно из высоких побуждений. Тогда придётся уходить некрасиво, возможно, крепко хлопнуть на прощание дверью – выбитые ворота падают достаточно громко. Кольчугу и шлем Шишагов притащил с собой, и секиру в путь выбрал не из тех, которыми легко дрова колоть – изначально опасался такого исхода. Предлагаемую пищу пробует аккуратно, большая часть недовольства местными специями вызвана именно Роминой паранойей – очень не хочется, отобедав, проснуться ограниченным в свободе передвижений. Хотя до сих пор хозяева вели себя достойно.
Лохматый кухонный мальчишка дождался, пока важный гость насытится, собрал посуду и умчался по своим делам. Малолетние официанты меняются – все три раза были разные. Ромин мозг привычно запоминает всякие мелочи, подсознательно сортирует и раскладывает по полкам, отыскивает самые невероятные взаимосвязи и зависимости. Шишагов и сам не может объяснить, почему это происходит, в училище такому не учили.
***
– В мире существует только одно божество, Роман, – Парабат привычно обводит рукой закатный горизонт, – Но большинству людей не хватает кругозора, чтобы разглядеть великое за множеством близких проявлений. Так живущий в глубине леса охотник не подозревает о существовании гор, степей и бескрайнего океана, для жителя затерянного в морском просторе острова этот клочок суши и есть весь мир. В сказках, которые вечерами слушают его дети, предки приплывают вовсе не с другого острова – они приходят из другого мира. Для понимания того, что мир – необъятных размеров выпуклый диск, нужно путешествовать намного больше, чем обычно приходится человеку.
Не перебивай, пожалуйста, потом спросишь.
Так вот, человек не способен разглядеть Бога так же, как сидящий в своём селении крестьянин не имеет представления о мире – для жизни ему достаточно знать окрестности на несколько дней пути в каждую сторону. Но он способен ощутить присутствие Божества – как ощущает направленный в спину взгляд. Неспособный рассмотреть целое начинает поклоняться части. Или нескольким частям, даже не подозревая о том, что они – проявления одной сущности.
Парабат, явно наслаждаясь возможностью беседы со свежим собеседником, способным понять, о чём он говорит, возбудился – жесты стали размашистыми, седая борода растрепалась, глаза сверкают – на деда приятно смотреть.
– Поэтому охотник вырезает из ствола дерева показавшийся забавным сучок, и начинает ему поклоняться – не всегда безуспешно, со временем божество начинает говорить с ним посредством этой деревяшки, а дремучий невежда лишь уверяется в том, что в самом деле нашёл своего бога. Точно так же ощущают присутствие Бога в лесу, источнике, великом дереве, горе или море – и видят там духов, которым начинают поклоняться и приносить жертвы.
Обожествляют прародителей племён – чем больше проходит времени, тем значительнее и могущественнее кажутся они своим потомкам. Во всех этих детских культах нет ошибки, ведь на самом деле они поклоняются Богу в его проявлениях. Представь, что муравьи поклоняются пальцам твоей ноги – каждому в отдельности. Они не способны понять тебя целиком, но, поклоняясь пальцам, они поклоняются тебе.
Люди, посвятившие себя служению, развившие свои чувства, способны видеть дальше. Чаще всего они останавливаются на поклонении Силам – Пламени, Светилам, Воде, Земле, Ветру, иногда постигают силу Жизни и Смерти, в лучшем случае понимая, что две последние – одно и то же, равно как Тьма и Свет, так как Тьма есть отсутствие Света, а Смерть – отсутствие Жизни, они не существуют друг без друга. И только наши предки, расселившись по земному диску, сумели не утратить постижение поколений мудрых, сберечь связи между народами на просторах мира. Это позволило со временем ощутить, найти понимание истины – всё, что мы видим вокруг, есть проявление одной сущности. Возможно, мы не первые, кому открылась истина – у многих народов нашего корня творец один, лишь имена ему дают разные. Теос, Дзеус, Дивас, Дану, Да Во, Прахам – какая разница Богу, как к нему обращается человек?
– Но у всех народов кроме творца есть другие боги?
– Когда-то давно существовал народ, могущество и знания которого были гораздо выше всего, существующего сейчас. По неизвестной причине он исчез, и уцелевшие потомки, дичая и опускаясь, смогли сохранить лишь малую толику их наследства. Однако часть мудрецов уцелела и начала вновь собирать воедино части утраченного сокровища. Это мы. В известном мире большая часть народов говорит на языке, происходящем от одного, изначального. Смысляне знают о родстве с поморянами, ещё помнят о том, что гутинги с ними одной крови, но считают чужими живущих за морем скандов. О том, что синды или обитающие за Крышей Мира народы есть ветви того же корня, не помнит никто, кроме мудрых, собирающих и хранящих знания. Наш город подобен втулке, соединяющей расходящиеся в стороны спицы потомков древнего народа. Не станет нас – рассыплется колесо, прокатившееся по всему обитаемому миру. В этих стенах обучаются жрецы народов этого корня, достаточно развитых, чтобы иметь своё жречество. Да, что ты хотел мне сказать?
– Мир не имеет формы диска, уважаемый Парабат. Это шар, огромный шар, большая часть поверхности которого покрыта водой. На две трети, примерно.
– На чём же покоится этот огромный шар, позволь мне узнать, – старик, которого для краткости все называли просто Учитель, явно намерился доказать самоуверенному чужаку абсурдность его представлений о вселенной.
– Он и не покоится. Летит себе вокруг Солнца, вращаясь вокруг своей оси, – Роман проиллюстрировал своё замечание жестами рук, – А шар поменьше – Луна – точно так же летит вокруг Земли. Все небесные тела имеют подобную структуру и движутся по своим путям, кроме самых маленьких, тех, что время от времени падают на наш мир, оставляя в небе огненные следы.
Парабат помолчал, честно пытаясь представить описанную Романом картину мироздания. Не смог, затряс головой:
– Нет! Этого не может быть!
Шишагов, успокаивая собеседника, положил ладонь ему на предплечье:
– На самом деле это просто, только непривычно. Я тебе покажу, скоро. Недельку помедитируем вместе, и покажу.
«Маха видит, и ты увидишь, никуда не денешься. Ты, конечно, сволочь – должность обязывает, но ты классная сволочь, которая может оказаться сволочью нужной. Поэтому твой авторитет будем повышать, да. На недосягаемую для других высоту».
– Хорошо, покажешь, – успокоился Парабат. Профессионал, заслуживает уважения.
***

Жизнь в Колесе Севера движется подобно асфальтовому катку – неспешно, но без остановок и пустой траты времени. Болит от множества разговоров язык Шишагова, ночами чудится скрип странного карандаша, которым дежурный писец скорописью заносит на листы выделанной берёсты Ромины рассказы о многоступенчатой системе образования, строении планет, азам химии и физики. В математике Роман ограничился передачей арабских цифр и четырьмя действиями математики – не дети, остальное пускай сами додумают.
Теоретиков сменяют практики, увлекают Шишагова в кузницы, литейную и механическую мастерскую. Мудрые вцепились в Шишагова как клещи, высасывают хранящуюся в его памяти информацию. Особенно старается высокий худой мужчина, гортанным акцентом и чертами лица неприятно напоминающий кавказских уроженцев. Надо признать, уши чужеземца тоже не остались без дела – Романа просвещают в географии и истории, Парабат лично излагает основы религиозного учения. К сожалению, на постижение тонкостей гончарного мастерства времени не хватает, так, удалось запомнить кое-что. Нагрузка и без того огромная. Будь Рома предоставлен самому себе – наверняка бы сбежал, затравленным волком перемахнув обе бревенчатых стены. Но в воздухе пахнет весной, ветер приносит к городу вой волчьих свадеб, и сидящий в Романе зверь не обращает внимания на такую мелочь, как обмен знаниями. Значение имеет только Она.
Наступает вечер, расходятся по своим жилищам писцы и мудрецы, гаснут огни в мастерских, и ноги несут Шишагова вокруг площади, мимо замерших в хороводе вторичных божеств. Туда, где его уже ждут. Айне приготовила чашу с пивом, Анлуан отложил в сторону очередной пергаментный свиток, вредина Креде запасла на розовом язычке несколько капель свежего яда, а Этайн… она просто ждёт. Роман принимает из рук матери питьё, рассуждает с отцом о смертоносных боевых приёмах, слушает рассказы о сравнительных достоинствах боевых колесниц, позволяет сестре пару раз куснуть своё бронированное самолюбие, но всё это время смотрит на неё. Любуется уложенными в сложную причёску волосами, всматривается в очертания нежных губ, замирает от трепета длинных ресниц, поражается ямочкам, при малейшем намёке на улыбку возникающим на нежных щеках. Пытается запомнить каждый поворот головы на точёной шейке – чтобы через мгновение понять тщету своих усилий – нет, не запомнить, не описать, не передать словами. Айне несколько раз заводила разговор о Ромином житье-бытье в вильских лесах, исподволь выясняла его статус. Это радует – значит, серьёзно рассматривают возможность породниться.
Потом они с Этайн выходят на улицу, прогуливаются по дощатым улочкам Колеса, при полном попустительстве охранников поднимаются на стены, любуются звёздами – и разговаривают. Он рассказывает о далёких безлюдных мирах, в ручьях которых валяются золотые самородки, о суровом краю, в котором живут узкоглазые охотники, копьями убивающие огромных китов. Она – о стадах коров и овец, пасущихся на зелёных лугах, чистых реках, стремящихся из озёрного края к морю, стадах идущих на нерест лососей, золотых облаках над бесконечными каменными изгородями.
– Почему ты не рассказываешь о своих подвигах? Если верить Азару, стен твоего дома не разглядеть за головами убитых врагов!
Этайн не видит в своём вопросе ничего странного – с детства привыкла слышать хвастливые рассказы воинов о боях и сражениях, видела доказательства их доблести, за волосы привязанные к поясам и дугам боевых колесниц.
– Я не собираю голов, не поедаю печень и сердце поверженных противников и не люблю хвастаться тем, сколько людей лишил жизни. Жалею, если приходится убивать.
Прохладная ладонь легко касается Роминой щеки:
– Не рассказывай об этом отцу – не поймёт. Извини, не думала, что бывают на свете мужчины, которые не любят хвастаться. Ты странный.
Иногда они просто молчат, стоя рядом на какой-нибудь башне. Потом он провожает её до двери, на прощание Этайн легко касается его щеки губами, и скрывается за дверью. Маха толкает вожака плечом, намекая, что тому тоже пора спать. Она не одобряет его поведения. Самку давно нужно было забрать в свой прайд, не тратя времени на дурацкую болтовню.
Снегопады сменились холодной моросью ранних весенних дождей, потекли ручьи, вешние воды превратили окрестные болота в огромное озеро. Поплыли по небу стаи перелётных птиц. Ещё месяц – и закончится отведённое Романом на посещение здешних жрецов время.
Инодин Николай

 
Сообщения: 625
Зарегистрирован: 12 окт 2014, 11:57
Откуда: Минск
Карма: 2457

Re: "Уходимец" Книга вторая, "По горячему следу".

Сообщение Инодин Николай » 21 ноя 2015, 17:49

***
– На чём мы вчера остановились? – Парабат не спеша шагает по галерее внешней крепостной стены, Роман идёт рядом – места хватает, здесь не то, что два философствующих пешехода, пара телег запросто разъедутся.
– Оглянись вокруг, – жрец остановился, переводя взгляд с медно-красной, покрытой поверху зелёной патиной крон, стены соснового бора на далёкую гладь заснеженного болота. Лес и болота, чернота ночи и солнечный свет, небесные созвездия и завитки узоров на поверхности древесины – во всём этом разнообразии скрыт один закон, одна изначальная сущность. Сущность настолько необъятная, что изучить и познать её невозможно, можно лишь постичь, затратив на это не одну жизнь. И именно в этом, наверное, состоит назначение человека в мире. Мы – глаза Бога, которыми он рассматривает самого себя. Но увидеть столь великое невозможно сразу. Человек в массе своей существо приземлённое. Большинство не пытается развить свои способности к постижению, а низводит непостижимое до уровня своего жалкого понимания. Дикий охотник обращается с мольбой к кривой деревяшке, проводящий дни среди лесов, рек, лугов и холмов пастух начинает ощущать в них божественную силу, но видит её как сонм забавных существах, подобных ему самому. Так, как способен представить его неразвитый мозг. Чем выше поднимается человек в своём развитии, тем больше картина сущего, складывающаяся в его представлении, соответствует реальности. Творец есть мир, который нас окружает. Если то, что ты вчера мне рассказал, верно, значит, Он ещё больше и величественнее, чем мы себе представляли. И мы все – тоже часть мира, и, значит, часть его. Что само по себе делает бессмыслицей всякие мольбы, направленные к Нему – он воспринимает вселенную целиком, и не различает столь малое явление, как отдельный человек или даже целый народ, как мы не считаем волос на своём теле – пока не лишаемся их вовсе.
– Но ведь жрецы обращаются к божественной силе, и небезрезультатно. Пекуница зажгла огонь на алтаре, не прикасаясь к растопке, просто протянув к ней руки.
– Твоя правая рука может почесать левую? Может. Божество присутствует в тварном мире в виде своих проявлений, и эти проявления могут взаимодействовать между собой – в пределах того закона, принципа, который лежит в основе всего. Огонь – стихия, одно из Его первичных проявлений, и развив себя до нужного уровня, человек способен взаимодействовать с ним. Ты ведь тоже немного способен на это?
– Зажечь не могу, – честно ответил Шишагов.
– Мне уже не угнаться за убегающим от меня сорванцом, но это не значит, что я не способен ходить. Тому, кто умеет что-либо делать, проще понять более высокую степень мастерства. Даже тому, кто не сможет овладеть этим навыком в должной степени. Готовясь к новому дню и отдыхая после прошедшего дня, ты сливаешься сознанием с миром, и твоя Маха делает это вместе с тобой – животное, не способное даже говорить, легко делает то, что мои ученики совершают в редкие моменты озарения, после длительной подготовки и приёма специальной пищи! Я не способен это повторить, но я понимаю, что именно вижу. Азар, ещё не доросший до этого опыта, считает, что вы просто валяете дурака. Почему ты так улыбаешься?
– Мне кажется, в дом, где хранится умение сливаться с миром, вы попадаете через стену, не зная, что есть удобная дверь. Открытая дверь, Парабат. Пытаетесь силой попасть в место, для достижения которого достаточно просто расслабиться. Если хочешь, присоединяйся к нам утром и вечером – не думаю, что тебе понадобится для освоения этой практики много времени.
– Буду благодарен тебе за науку. А сегодня, пожалуй, закончим – с тобой очень хотел встретиться Хранитель Памяти Анагир. Знаешь, как его найти?
– Найду. Приходи вечером.
***
– Да, ты прав, чужеземец. Нам приходилось отбиваться от врагов, и укрепления наши – плод горького опыта. Но было это не здесь. Парабат уже рассказывал тебе о народе-прародителе?
– Да, Анагир, но совсем немного, просто упомянул в разговоре.
Учитель Анагир – человек с приставкой «не»: невысок, непоседлив, неуклюж, немолод, просто не дурак и, вдобавок ко всему перечисленному, не дурак выпить. По этой причине беседа об истории и политической географии мира происходит в компании небольшого бочонка, из которого то и дело в пару деревянных кружек доливаются порции пенного напитка. Глиняные кружки Хранитель Памяти не любит – по его просвещённому мнению, глина крадёт у пива вкус. В небольшой голове этого деятеля скрыт некий биологический компьютер, хранящий бесчисленное количество информации. Роман после того как чуть не раскинул мозгами, слетев со скалы, тоже не жалуется на память, но чтобы помнить наизусть бесконечное количество гимнов, текстов и прочей рифмованной информации способности нужны феноменальные. Тем более что форма и размер стихотворных преданий сильно отличаются от эпоса про Луку Мудищева. Ещё старик обучает смену старшему поколению хранителей – даже он не помнит всего, сочинённого предшественниками за бесконечные столетия, таких «блоков памяти» в городе почти два десятка. И та информация, которую жрецы вытряхнут из Романа и сочтут полезной, будет зарифмована и «загружена» в память города. Ещё на всякий случай всё описанное занесено на пергаментные свитки целой армией писцов, так же подчиняющихся Анагиру.
Мозги у деда высочайшего качества. На пивных дрожжах работают, что ли?
– Начало нашего служения покрыто мраком беспамятства. Меня это бесит, но я ничего не могу с этим поделать, память утрачена. Можно только гадать, а мне не нравится догадываться, я должен знать. Точно известно одно – в какой-то момент огромное пространство от островов Западного моря и почти до тех мест, где по утрам из необъятного Восточного моря появляется сияющее светило, оказалось заселено высокими светловолосыми людьми. Они говорили на очень похожих языках, пасли скот, предпочитая быков и коров, сеяли немного хлеба, потому, что любили пиво, и стремились в бой за вождями, которых несли боевые колесницы. Предпочитая для жизни степные просторы, со временем они заселили и горы, и леса, научились переплывать водные просторы.
Племена их всё-таки немного отличались друг от друга – возможно, когда они покидали родину, в одних оказалось больше крестьян, в других – воинов, а вот мастеровые и жрецы чаще всего оказывались в одном месте. Первый город, в котором они собрались, назывался просто Колесо, был построен три тысячи лет назад далеко к востоку отсюда, на границе гор, лесов и степей, в месте, обильном водами, травами и богатством земных недр. Там возникла память нашего народа.
Мудрецы Колеса щедро делились знанием с обосновавшимися вокруг племенами – они были одного корня. Роды, жившие там, становились сильнее, богаче, объединились, у них появились правители. И в один из дней очередной правитель решил, что собранное в Колесе должно служить только ему. Тот штурм был первым. Предки отбились, но рано или поздно их город должен был пасть – сильнее алчности правителей может быть только их глупость. Первое Колесо было оставлено, и зарево горящих стен освещало дорогу уходившим. Даже брёвна первого города мудрости не достались врагу. Несколько раз повторялась эта история, пока мудрые не поняли – обитель мудрости должна стоять в безлюдных местах, а передача знаний соседям всегда рано или поздно оборачивается попыткой захвата. Теперь мы не имеем дела с правителями, только наши дети и жрецы, достойные высшего посвящения проходят обучение в нашем городе. Большой кусок мяса нельзя заглотить целиком, его кушают, отрезая по кусочку. Невозможно дать сразу всем людям осознание истины – они не поймут. Помогая самым лучшим подниматься со ступеньки на ступеньку, мы подводим их к осознанию. Они возвращаются домой и помогают шагать по этой лестнице остальным. От деревянного истукана через обожествление предка к поклонению Силам. Ощутившие Силу способны постичь величие Бога.
Даже это спасает не всегда. Сто лет назад в далёких горах, недалеко от Крыши Мира стоял город Колесо Юга. Теперь там нет ничего, и мы даже не знаем, что стало с нашими братьями.
За тысячи лет народы, происходящие от одного корня, почти забыли о том, что они – родственники. Они смешивались с соседями, с покорёнными племенами, некоторые из племён сами были подмяты соперниками другого происхождения. Дичали, забывая мудрость, принесённую с далёкой родины. Здесь, среди болот и лесов – наше последнее убежище. Смысляне и поморяне больше остальных похожи на далёких предков, а топи и непроходимые леса надёжно укрыли наш город. Больше нам уходить некуда.
Анагир остановился, ухмыльнулся так, что раздвинулась его борода, и припал к кружке с пивом.
– Что-то я рассказываю не то, что ты хотел услышать. Ты пей, давай, чтобы слушать, пустой рот вовсе не нужен.
***

Парабат вздохнул и несколько раз удивлённо осмотрел собственное тело.
– Должен признать, этот опыт можно назвать необычным для меня – ощущать себя ТОЛЬКО человеком даже немного грустно…. Но насколько проще становится обмен информацией! И никаких чуланов, забитых чужими воспоминаниями, да…. Во многом твой народ продвинулся дальше нас, во многом. Даже не понимая толком, для чего.
Жрец вскочил, не обращая внимания на то, что его набедренная повязка размоталась и упала на пол, а ведь в Роминых апартаментах вовсе не жарко – зима на улице. Дед зашагал из угла в угол, беседуя больше с собой, чем с Романом. Учёный-фанатик, детская энциклопедия ужастиков и страшилок, рисунок 82. И то, что он по совместительству жрец высокого ранга, Парабату вовсе не мешает.
– Творец создал мир из себя, можно сказать, что мир это и есть Творец. Задача человека – осознав величие его творения, создать мир в себе. На самом деле это две задачи – необходимо постичь Мир и развить себя. Трудность в том, что обе задачи можно решить только одновременно, неразвитый человек не способен осознать правильную картину мира, без правильного видения мира не может осознать себя человек.
– Замкнутый круг, из которого нет выхода? – поднял правую бровь Шишагов.
– Только если не идти по этим путям одновременно! Этот путь может осилить человек, шагающий двумя ногами – тот, кто попытается развить себя, не изучая внешний мир и тот, кто увлечён лишь созерцанием окружающего, преступно пренебрегая собственным развитием, обречены на неудачу так же, как одноногий инвалид лишён возможности бегать.
– А если он научится бегать на искусственной, например, деревянной ноге? – невинно спросил Шишагов.
– Тогда у него будет две ноги! И не нужно мне йотуна показывать – так, кажется, говорят сканды, когда видят, что собеседник над ними издевается. Не делай такое честное лицо, Силами заклинаю, – именно оно выдаёт тебя с головой. Великий опять испытывает моё терпение – подсунул человека, прошедшего по обоим путям познания пусть не дальше меня, но в другом, неизвестном мне направлении, и лишил этого человека даже подобия серьёзного отношения к знанию!
– А вот теперь я совершенно с тобой не согласен, Парабат. Представь – двое мужчин носят тяжёлые… камни, например. Первый перед тем, как поднять ношу делает серьёзное лицо, заранее тяжело дышит, поднимает поноску с видимым усилием – всем видно, как тяжело он работает. Второй с улыбкой берётся за дело и делает его с шутками, хоть на самом деле он не сильнее первого. Кто из них сделает больше? Я думаю, любое дело спорится, если делаешь его весело, у серьёзных работников слишком много энергии уходит на поддержание серьёзности.
– Но я говорю о том, что составляет смысл всех моих жизней!
Роман насторожился:
– И ты их помнишь?
– Нет, но я вижу, насколько дальше от начала пути находился в юности, чем те, кто начал развивать себя лишь в этой жизни.
Шишагов разочарованно вздохнул. Догадок у него хватало и без Парабата, он надеялся получить доказательства.
Парабат зацепил ногой лежащую на полу набедренную повязку и какое-то время пытался сообразить – что это, и почему мешает ходить. Роман какое-то время ждал реплики «Чей туфля?» – уж очень похожее выражение появилось на лице собеседника. Жрец наконец вернулся на землю настолько, что смог сопоставить лежащую на полу тряпку и свои обнажённые чресла, извинился и принялся одеваться.
– Так вот, уважаемый проходимец – или правильно называть тебя прихожанин? – из другого мира, если идущий по Пути человек начинает отдавать предпочтение какому-то из двух направлений развития, это немедленно сказывается на результате. В лучшем случае человек начинает выдумывать ложную картину мира.
– А в худшем?
– В худшем он начинает себя сжигать. Антурийские жрецы научились выстраивать у себя в сознании целые мастерские. Уйдя в себя такой затейник способен за краткое время провести сложнейшие вычисления или создать хитроумную машину – и постареть почти настолько же, сколько времени заняла бы работа, делай он её просто так, без хитростей изощрённого ума. Такие мастера долго не живут. Мы тоже знаем этот способ. Сильнейшие из нас даже способны им пользоваться. Заметь – без ущерба для здоровья, а прошедший по Пути достаточно далеко адепт живёт много дольше обычного человека. Антурийцы просто торопятся, ну, как будто мальчишка пытается поднять груз, который легко носит его отец – и зарабатывает грыжу. Они всегда были торопыгами – место такое, всю жизнь бегут наперегонки, если не с соседями, то друг с другом.
Маха решила принять участие в разговоре – её отношение к людям после совместных медитаций заметно менялось, что-то такое она про них для себя понимала. Учитель Парабат удивлённо уставился на положенный к его ступням запасной нож Шишагова, перевёл взгляд на Романа:
– Ты можешь объяснить, что это значит?
Шишагов пожал плечами:
– Похоже, она считает, что тебе не мешало бы слегка вооружиться – либо учуяла твои скрытые опасения, либо чьё-то недружелюбное внимание к тебе, я сам не разбираюсь до конца в её возможностях – у меня таких нет. Но к мнению прислушиваюсь, и никогда об этом не жалел. А может, она учуяла твои воспоминания о проблемах со слишком жёстким куском мяса. Бери ножик, жрец, в хозяйстве пригодится, не самое плохое лезвие, у вас тут сталь пока не в ходу.

***
– Мама распоряжается здесь, и я ей часто помогаю – здешние пастухи не умели раньше правильно работать с животными. Сейчас коровы дают больше молока, а бычки быстрее прибавляют в весе.
В этот день Романа оставили в покое – у мудрейших по плану какая-то сходка, после которой будет торжественное богослужение, и Этайн потащила Рому показать, чем занимаются они с матерью. Огороженные частоколом загоны для скота примыкают к колесу Севера с юго-востока, занимают большую территорию. Молоком и мясом город обеспечивает себя сам, скупая у окрестных жителей излишки зерна – на укрытом топями песчаном острове мало пригодной для посева земли. Об этой экскурсии они договорились давно, Маху оставили дома, чтобы лишний раз не пугать скотину. Миновав загоны для овец и коз, выходят на огороженную площадку.
– Здесь соединяют быков с коровами.
Спасает их звериное чутьё Шишагова – учуяв чужую ярость, Роман успевает забросить Этайн на камышовую крышу овечьего сарая и отпрыгивает из-под самых копыт разъярённого быка. Промахнувшись, черный зверь с белым ремнём вдоль хребта стремительно разворачивается и начинает наводиться на Романа, опустив тяжёлую голову к изрытому песку.
«Красив, скотина!» – успевает подумать Роман до того, как приходится уклоняться от атаки рогатого танка. Острый конец рога, налитый кровью бычий глаз, мотающееся ухо раз за разом проносятся в пяди от Роминых боков, но убивать животное Шишагов не хочет, убегать тоже – ему нравится эта игра. Разлетается в стороны песок из-под копыт и сапог, в боевом режиме движения быка смотрятся, как в замедленном показе – плавно перемещаются ноги, разгоняя для очередного рывка тяжёлую тушу, перекатываются мышцы под блестящей шкурой. Когда бычара после очередного промаха в ярости роет грунт копытом и мотает головой, в стороны разлетаются хлопья белой пены. Рома пропускает сопящего зверя впритирку, иногда хлопает его ладонью по холке или лохматой заднице. У входа на площадку, не решаясь вмешаться, толпятся орущие скотоводы. Спектакль пора заканчивать. Роман, очередной раз увёртывается от рогов и плечом толкает проносящееся мимо него животное в круп. Быка заносит, он боком бьётся об ограду и на мгновение останавливается, пытаясь понять, что случилось. Не успел – подскочивший человек хватает его за рога, выворачивает голову и валит на песок, не давая подняться. Набежавшие скотники быстро спутывают бычьи ноги верёвками, кто-то окатывает рогатую башку холодной водой из деревянного ведра.
Отряхнувшийся Роман подходит к сараю, на крышу которого забросил свою спутницу и протягивает вверх руки. Девушка прыгает вниз, не сомневаясь – поймает, удержит, защитит. Когда он опускает её на землю, Этайн не спешит освобождаться из его сильных ладоней. Обвивает шею мужчины руками и целует в губы – крепко, долго, до остановки дыхания, не обращая внимания на радостные вопли окружающих.
Когда они всё-таки отрываются друг от друга, он спрашивает, глядя в серо-голубые любимые глаза:
– Я скоро уеду отсюда. Ты со мной?
– Нужно спешить, осталось мало времени, свадебный обряд надо провести до конца этого месяца.
– Я понятия не имею, как у вас женятся. Подскажешь?
– Конечно, дорогой. И не думай, что легко отделаешься.
Они возвращаются, вдоволь налюбовавшись породистым скотом и громадными сторожевыми псами. У городских ворот Этайн придерживает жениха за рукав:
– Ты догадываешься, кто выпустил на тебя этого быка?
– Разве он бросился не потому, что мы не вовремя вышли на место случки?
– Никто не собирался сегодня случать коров – Айне предупредила бы меня. И время неудачное – телята родятся в плохой сезон. В этом городе кто-то сильно не любит Ромхайна из-за моря. Оглядывайся почаще, твоя голова нужна мне крепко сидящей на шее.
У своих дверей она ещё раз целует Шишагова и убегает домой, обронив на прощание:
– Вечером приходи!

– И что ты хочешь мне рассказать? – всё, происшедшее на скотном дворе становится известно матери едва ли не раньше, чем начинается.
– Он хочет на мне жениться, я согласна, сама знаешь.
– Дочь, об этом уже воробьи на компостных кучах чирикают. Зачем был нужен этот нелепый спектакль с быком? Белоспинный теперь несколько дней будет приходить в себя!
Этайн сбрасывает плащ на стоящий у стены сундук, обнимает мать, прижавшись щекой к её щеке.
– Мама, это нужно было видеть! Ромхайн забросил меня на сарай, словно пушинку! А потом играл с Белоспинным, как с телёнком! Он его за рога схватил и повалил, ма! А потом сразу позвал замуж. Знала бы, сама быка на него напустила.
– Постой, так это не твоих рук дело? Зачем ты тогда возвращалась на скотный двор?
– Нет, мама, это не я устроила. Белоспинный помнит молодого мужчину, темноволосого, белокожего. Который умеет говорить с тварями, не слишком хорошо. Только разозлил зверя. Скрывал лицо и закрыл глаза быку, пока работал – знал, если животное не погибнет – ты или я сможем узнать, кто его выпустил.
– Собаки видели, кто это был, но нам это не поможет – они, как всегда, запомнили только запах. Нужно выпытать у скотников, кого из говорящих они сегодня утром видели в загонах. – Айрин погладила дочь по голове. – Ты предупредила Ромхайна?
– Конечно.
– Вы уже обсуждали, каким браком будете сочетаться?
– Он не знает наших обычаев, мама. Просил рассказать, что ему нужно делать. В здешнем языке и слов таких нет, объяснять придётся. Я сказала, чтобы вечером пришёл. Надеюсь, сегодня отец не станет засиживаться у Парабата до темноты? Наш стаутах ничуть не хуже здешнего пива.
Айне следит за дочерью почти незаметно, краешками губ, улыбаясь. Наконец-то её старшая нашла себе мужчину по вкусу. В Колесе мужья предпочитают держать жён дома, с веретеном и прялкой, а не давать им в руки хозяйство. Только жрицы могут пользоваться свободой – если не имеют семьи. Гордячка Этайн скорее разнесёт по брёвнышку обе крепостные стены, чем позволит себя запереть. Как удалось уговорить её не хвастаться перед женихом умением метать дротики и рубиться на мечах – история, достойная того, чтобы барды слагали о ней баллады. Хотя баллады Этайн и сама сочиняет неплохо – за её обучение пришлось заплатить не намного меньше, чем за учёбу мужа.
Честь требует, чтобы дочь сочеталась с супругом высшим браком, при котором оба молодожёна приносят в семью равное количество добра. В такой семье супруги равны и никто из них не имеет преимуществ. Два года назад Айрин даже не задумалась бы – за уезжающей к жениху невестой везли бы пару боевых колесниц, гнали две-три сотни коров, стада свиней и овец. Времена изменились. Стада и колесницы теперь далеко. Их семья не знает нужды, но обучение в Колесе стоит дорого. Да, за золото и серебро, кипы пергамента и хитрые пишущие камни из Притайн жрецы щедро делятся знанием, передают драгоценные свитки, исписанные красивыми знаками, но свитки священных текстов в долю невесты не отдашь. Придётся постараться. Жених тоже, по его рассказам, не очень богат. Другое дело, что три месяца назад всё имущество никому не известного чужеземца легко увезли во вьюках три лошади, а теперь он достаточно известный в округе человек. Кто за стенами города знает об их семье? А Ромхайна знает вся округа – как героя, друида и великого мастера.
Пока Этайн, сама не замечая этого, мечется по комнате, мать думает, оценивает, сравнивает – много лет отвечавшая за благополучие своего туата женщина не растеряла хозяйственной хватки.
***
Жилище главы Совета Мудрых не блещет богатством убранства и не поражает размерами. Гостей Совета размещают в точно таких же покоях – крохотный тамбур за наружной дверью, комната десять шагов в длину и столько же в ширину, за которой вдвое меньший покой, отведённый для удовлетворения телесных нужд. Лишь стеллажи для свитков, занимающие три стены из четырёх от пола до потолка, отличают это помещение от гостевых покоев. И низенький резной столик из капа, на котором выстроились для бескровной битвы драгоценные фигурки – чатрандж, единственная слабость нынешнего Парабата. Учитель сидит на камышовой циновке, привычно опустив на пятки по-юношески поджарый зад. Пламя свечи, стоящей в высоком резном подсвечнике отбрасывает на груды свитков странно изогнутую тень. Старый жрец не оторвал взгляда от лежащего перед ним свитка, не взглянул на вошедшего ученика ¬– сердит, очень.
– Я не так молод и здоров, как кажется многим, мальчик мой, – не поворачиваясь к Азару заговорил Парабат. – И считал, что знаю кому лет через десять – пятнадцать смогу доверить заботу о нашем городе. Неприятно узнавать, что прожив больше ста лет, я не способен не то что вырастить себе преемника, не могу понять, что творится в мозгу любимого ученика.
Голова Учителя поворачивается, он всё-таки взглянул на хранителя знаний. Лучше бы он этого не делал – взгляд старого жреца бьёт сильнее, чем кулак проклятого чужеземца.
– Неверно. Твои мысли, мальчик, прочитает и сидящая на ветке белка. Я виноват в том, что встретив интересного человека, увлёкся так, что перестал уделять тебе внимание. Как бы ни был хорош чужак, он пришёл и уйдёт, мне нет прощения. Главная моя ошибка в том, что я слишком заботился о тебе, малыш. Я позволил брёвнам и доскам города оторвать тебя от Земли. Ты стал частью Колеса Севера, но не стал частью мира – и когда мир не соответствует твоим ожиданиям, не хочешь изменяться, но желаешь изменить его под себя.
Старик откидывается назад, опирается спиной о большой сундук, молча наблюдает за своим любимым учеником. Тяжело вздыхает и продолжает разговор:
– О чём ты думал, когда закладывал направленную на гостя ярость в голову любимого быка Айрин? Эту девицу Дивас предназначил не для тебя, и не для Колеса – она рвётся из нашей бревенчатой ограды туда, где опасность таится за каждым кустом, но нет границ для свободного человека. Она выбрала для этого лучшего спутника изо всех, которые только могут быть. Молчи, я знаю твои мысли и не желаю выслушивать слова, которыми ты сумел обмануть самого себя. Её мать наверняка уже знает, какой недоучка пытался нагадить в её хозяйстве. Мне придётся признать вину – первым, не дожидаясь, пока обвинят тебя, и выплатить Роману цену чести – для того, чтобы следующей зимой он захотел сюда вернуться. И это я считаю достойным наказанием для себя.
Парабат какое-то время разглядывает опустившего голову ученика, надеясь заметить хотя бы след сожаления о совершённой ошибке. Напрасно, упрямец жалеет только о том, что попытка не удалась.
– Ты, мальчик мой, как оказалось, должен ещё слишком многому научиться, и я нашёл для тебя подходящего учителя. Ты пойдёшь с Романом, и станешь ему настоящим другом. Будешь учиться у него воинскому искусству и отношению к людям. Это я считаю достаточным наказанием для тебя. Ты всё понял?
–Да, Учитель.
А что ещё он может ответить?
***
Половодье спадает – из-под воды уже показались верхушки кустов. Три больших челна пробираются между островками камыша и рогоза по уходящему разливу. Грести приходится осторожно – в осевших под тяжестью груза долблёнках дёргаются, блеют и мычат связанные телята и овцы. С головного «корабля» время от времени доносится щенячий лай. Молодую семью Шишаговых переправляют на Извилицу, пользуясь наличием временного водного пути. Назад лодки повезут выделанную кожу и зерно, запасы которого в Колесе Севера к весне истощились. Роман, помогая лодочникам, старательно и умело работает веслом, не забывая поглядывать по сторонам. Хмурится, рассмотрев в замыкающем челне неумело выгребающего Азара – старый прохиндей Парабат всё-таки навязал ему своего соглядатая, выбрав самого неприятного из возможных. Отказать Рома не смог. Впрочем, хранитель как-то непривычно задумчив и молчалив – они с женой даже пробовали угадать, надолго ли хватит их спутнику полученной от Учителя головомойки.
Жена. Роман до сих пор не до конца верит в то, что вот это чудо, восторженно вертящее прелестной головкой, выбрало его себе в мужья. Впрочем, деловую хватку Шишагова женитьба взбодрила сильно. Всплеск активности спровоцировал разговор с родителями невесты – эти милые люди умело дали понять, что жених герой и умница – это хорошо, но и невеста у него не худого рода, цена ей не янтарное ожерелье. Причём им – родителям, ничего не нужно, но они хотят знать, кем будет их дочь, выйдя замуж. Может быть, уважаемый Ромхайн поведает о своём богатстве? По меркам вильцев, Шишагов числился кем-то вроде олигарха – своя кузница, множество покупного добра, несколько работников в доме, очень неплохие связи и весомая репутация героя и волшебника. Скота маловато, и дома своего нет – это большой минус, особенно для родственников невесты – их народ определяет статус человека по количеству коров и размерам дома. Независимо от происхождения, между прочим. В результате беседы оказалось, что основным вкладом молодых в будущее благополучие оказались их умения, которым ещё только предстояло превратиться в материальные ценности. Наличие кое-какого имущества у жениха компенсировалось украшениями и нарядной одеждой невесты. Помолвка состоялась.
Вернувшись к себе, Роман задумался. Они с Махой и в шалаше умудрялись устроиться с комфортом, но семейная жизнь требует другого отношения к собственности. И уже наутро жених принялся за дело. Обмен знаниями происходит даром – договор есть договор, а вот о технологиях речь не шла, за них можно и плату спросить, не обеднеет город, наоборот – только богаче станет. Когда пригласивший к себе Романа Парабат начал извиняться за случай с быком и предложил в качестве компенсации организовать свадебную церемонию, Шишагов немедленно согласился. Потом задержался, чтобы обсудить с главой Совета ещё кое-что. Времени оставалось до обидного мало. Придётся меньше спать.
Выхватив из-под новенького пресса первые листы отпечатанного текста, Хранитель Памяти Анагир, отвечающий в городе за людей, которые наизусть помнили все священные тексты и хроники, писцов и переписчиков, обратился к Дивасу с благодарственным гимном. Его просто невозможно было оторвать от касс, заполненных свинцовыми литерами. Теперь главный продукт местного экспорта – книги, можно производить десятками и страшно даже подумать – сотнями в год. Создать, наконец, несколько хранилищ вдалеке отсюда – на всякий случай. Мастер колёс Бус, невысокий и подвижный, как маятник, долго любовался отлитыми из бронзы шестернями. Оказывается, не всегда нужно возиться с ременными передачами и ненадёжными и громоздкими деревянными конструкциями – новые приспособления позволяют сделать механизмы легче и намного долговечнее. Отливка винта для пресса по деревянному шаблону тоже вещь стоящая, а ведь есть ещё и токарный станок с ножным приводом. Если бы не невеста, увлёкшийся зарабатыванием Роман мог пропустить обряд собственного бракосочетания.

Хотя погода, как назло, стояла противная – холодный ветер гнал по небу грязную вату низких сплошных облаков, из которых то и дело начинал моросить мелкий дождик, настроение у Шишагова было чудесное. Он в который раз осмотрел свой наряд и не нашёл в нём изъянов. Обряд полагалось проводить во второй половине дня.
«Черти драные, что же время так медленно тащится! Эти их правила…. Специально гады морщинистые придумали, чтобы нервы молодым потрепать». Роман уставился в стену, будто пытаясь смотреть сквозь тёмные от времени брёвна. Где-то там окружённая подружками невеста просила ползущее по небосводу светило двигаться быстрее. Восемь неженатых парней составляли компанию жениху.
Машка, которую дёргающийся вожак сильно раздражал, подошла и боднула головой в бедро, требуя успокоится. Почесал умницу за ушами – действительно полегчало. А там и время начала церемонии подошло.
Совет Мудрых не ударил лицом в грязь – обряд проводил лично Парабат при участии всех связанных со служением сакральным силам жрецов Совета. Волнующийся Роман, сжимая в руке крепкую девичью ладошку, вёл Этайн не вокруг какого-то куста, свидетелем таинства стал священный дуб города. Организованное жрецами действо неожиданно сильно подействовало на Шишагова, казалось, движение вдоль морщинистой коры древнего дерева не закончится никогда. Над головами шелестели на ветру бурые прошлогодние листья. Когда жених и невеста наконец завершили обход, глава Совета символически связал их руки ветвями омёлы, срезанной с дуба золотым серпом в полнолуние с соблюдением всех требований. Венок из таких же ветвей, усыпанных оранжевыми ягодами, украсил голову невесты. Выставленная на всеобщее обозрение невеста слегка оробела и прижималась к Роману, впервые обретя в мужчине защиту и опору. В своём просторном платье цвета молодой травы Этайн казалась воплощением наступающей весны.
По знаку жреца отец и мать невесты под звуки древнего свадебного гимна провели их между двух костров, круглый год горящих на алтарях центральной площади. Хором певцов руководил сам Анагир.
«Не марш Мендельсона, но поют здорово, на несколько голосов. Мелодия странная, чем-то напоминает германские марши», – успел подумать жених, подходя к священным огням. Топлива для костров не пожалели, остановись между ними минут на десять – равномерно прожаришься, до румяной корочки.
На внутренней стене города не протолкнуться – охранники, ремесленники, крестьяне и их семьи, не допущенные на площадь, тоже хотели получить свою долю впечатлений от редкого зрелища. Скучновато живут, такое представление для них – дар божий, несколько лет вспоминать будут.
С неба снова сыпануло дождём, на щеках невесты дождинки смешались со слезами – Этайн и сама не понимала, отчего плачет, но сдержаться не могла.
Перед тем как выйти с вымощенной цветными булыжниками священной площади, Роман накинул на плечи жены плат – большой кусок разноцветной ткани. Когда стал возиться с серебряными булавками, понял, что руки дрожат. Мокрое лицо Этайн светилось от переполнявшего её счастья.
«Старый хитрец знал, что делал, предлагая устроить обряд – чего не простишь за такой подарок!»
Потом был фейст – пир, который не совсем пир, а ещё вроде как и ритуал тоже…. Всю ночь жених, невеста, их родственники, мудрые жрецы и их старшие ученики и заместители сидели на охапках тростника вокруг накрытой в Зале Советов поляны, неспешно, с достоинством поглощая сорок восемь мясных блюд. Слушали исполняемые учениками Анагира баллады и гимны, запивали трапезу пивом, молоком или простоквашей. Шишагов еле дотерпел до конца, хотелось схватить жену и удрать, оставив родственников и гостей нажираться самостоятельно. Нельзя, фейст – продолжение церемонии, закладывает основы благополучия молодой семьи. Этайн терпеливо сидит рядом, перебирает тонкими пальцами золотые кольца подаренного мужем пояса, символа хозяйки дома. Дома, который ещё предстоит построить.
Дождавшись рассвета, захмелевшие гости осыпали супругов шишками сушёного хмеля и торжественно проводили в покои мужа – к постели из семнадцати бычьих шкур. Место для неё нашлось у самого входа – остальное пространство заняли подарки гостей необычной свадьбы.
Маха заняла оборону в прихожей, а снаружи у входной двери встал на страже отец новобрачной, легко удерживая в единственной руке чудесный подарок зятя – меч непривычной формы, который не гнётся и не щербится после ударов.
Когда Ромхайн на руках внёс жену в украшенный можжевеловыми ветвями дверной проём, Айрин украдкой смахнула покатившуюся по щеке слезинку. Младшая дочь, прижавшись к ней, шепнула на ухо:
– Я тоже хочу такую свадьбу.
– Для счастья ритуала недостаточно, Креде. В первую очередь нужен правильный человек.
«Ну, наконец-то они все ушли!» – Роман радостно повернулся к жене, и не поверил своим глазам – его смелая, сильная Этайн растерянно опустила голову, вцепившись обеими руками в складки плаща. Прежняя, знакомая и уютная жизнь закончилась. Начиналась новая, та, к которой она так стремилась, и девушка замерла на её пороге, не решаясь сделать последний шаг.
Роман медленно подошёл к ней, аккуратно разжал кулачок левой руки и поцеловал дрогнувшую под губами ладонь.

Через три дня после обряда, попрощавшись с роднёй, Шишагов на руках перенёс молодую жену через борт одного из выделенных для его возвращения челнов. Впереди их ждёт море работы и множество счастливых часов – в этом оба не сомневались ни капельки.
Колесо Севера со всеми своими чудесами осталось за кормой. Семья Этайн тоже – пока. Между прочим, на полном пансионе – свадебный дар Шишагова родителям невесты. Через год Роман собирается их забрать в свой новый дом. Где- то там, за лесами, Сладкая река ждёт своих новых обитателей.
Инодин Николай

 
Сообщения: 625
Зарегистрирован: 12 окт 2014, 11:57
Откуда: Минск
Карма: 2457

Re: "Уходимец" Книга вторая, "По горячему следу".

Сообщение Инодин Николай » 22 ноя 2015, 15:02

Глава7

Выглянувшее сквозь прореху в низких облаках солнце отражается от поверхности воды, рассыпает по сторонам пригоршни радостных зайчиков, заставляет прищуриться сидящих в лодках людей. Вёсла дружно погружаются в речные волны, направляют к берегу тяжёлые долблёнки. Разогнавшиеся лодки почти до половины вылетают на берег. Вокруг них вскипает деловая суета, к приезжим спешат местные жители, смешиваются радостные и удивлённые возгласы людей и собачий лай. После приветствий, объятий и похлопывания по плечам люди быстро и ловко растаскивают привезённое караваном добро по домам и сараям.
На берегу остаются пустые лодки, на всякий случай привязанные к кустам лозняка. Ветер раскачивает усыпанные серыми пушистыми котиками ветки, колышутся их тени на истоптанном мокром песке. В такт им размахивает длинным хвостом суетящаяся у самой воды маленькая чёрно-жёлтая трясогузка.
На хуторе тоже не без новостей, Шишагов узнал – опешил.
– Я? И имя новое дал?
– Ну не я же, – Савастей пожимает плечами, – сам её после второго рождения принял, закутал, новое имя дал и удивляешься. Чужим такого не делают.
Роман растерянно смотрит вслед седой женщине, уносящей брыкающегося телёнка. И тут отличился. Не он первый получил новость о нежданном отцовстве, но чтобы дочка получилась вдвое старше папы, ещё и с взрослым внучком вдобавок – нужно особое везение.
– Если кому боги улыбаются, то полной мерой. Она после обряда два дня отлёживалась, потом Бутюка за холку – и ходу. К вечеру глядим – через Нирмун стадо гонят. Только молочных коров два десятка, будешь эту дочку замуж выдавать, о приданом заботиться не придётся. Добро всякое сундуками таскали. Так что был ты хозяином не из бедных, а нынче ещё богаче стал, – в голосе Печкура слышится плохо скрываемая зависть.
– Не о том болтаешь, – Кава шутливо толкает мужа в плечо кулаком. – Роман из такой змеи нормальную бабу сделал! Она всю жизнь под себя гребла, людей губила, а нынче Живу к ране прикладывать можно – изнутри светится. Вроде как помолодела даже. А поморяне сожгли её весёлый хутор. К богам отправили, вместе с забором. Смотри, Печкур, будешь ещё от работы у Савастея в землянке прятаться – попрошу, чтоб и тебя Роман переделал! Может, тоже помолодеешь?
Смеётся тётушка Кава замечательно – задорно и до того заразительно, что не расхохотаться вместе с ней невозможно. Отсмеявшись, Кава поворачивается к Этайн:
– Повезло тебе с мужем, девочка, поздравляю.
– Я знаю, – улыбается та в ответ.
– Идёмте, провожу вас к жилью, заодно помогу Прядиве в большой дом перебраться, вам сейчас лишние люди в покое ни к чему.

Выглянувшее сквозь прореху в низких облаках солнце отражается от поверхности моря, сыплет по сторонам пригоршни радостных зайчиков, заставляет прищуриться сидящих на гребных скамьях людей. Десятки вёсел дружно вспенивают волны, разгоняя тяжёлые корабли.
Направляемые опытными кормщиками, длинные суда с разгону вылетают на песчаный берег. Похожие на плавники касаток боковые кили поворачиваются на осях, ложатся вдоль бортов. Зубастые пасти деревянных носовых украшений скалятся на хижины рыбацкой деревушки. С корабельных бортов сыплются на берег воины в шлемах и кожаных доспехах, бросаются к селению. Заполошный крик рыбака, увидевшего незваных гостей, опаздывает – выскакивающих из домов полуголых жителей встречают голодные жала копейных наконечников.
В воздухе повисают крики умирающих людей, яростный лай сменяется отчаянным визгом. Собачьи зубы плохая защита от острого железа.
Паренёк лет двенадцати от роду, с квадратными от ужаса глазами перепрыгивает через неширокий ручей, оступается на мокрой траве. Чтобы не упасть, цепляется за ветку растущей на берегу молодой вербы. Ещё немного, и лес укроет от чудовищ, убивающих его родню в обречённой деревне.
Брошенное сильной рукой метательное копьё пробивает тощую шею мальчишки. Хрип, бульканье, маленькое тело ничком падает в жухлую прошлогоднюю траву. Сканд наступает убитому на спину и сильным рывком освобождает оружие. Подбирает с земли разрезанный наконечником кожаный шнурок, на котором болтается большой кусок красноватого янтаря и грузно топает обратно к деревне. Ветка вербы остаётся в судорожно сжатом кулачке мёртвого ребёнка. На нарядных пуховках серёжек россыпью странных ягод висят алые капли крови.
Чуя поживу из окрестных лесов слетается вороньё – кружит над крышами, рассаживается на ветках соседних деревьев.

– Немного зерна, десяток коров, лен. Нищая деревушка, провонявшая сушёной рыбой. Им не хватает мозгов даже на то, чтобы выпарить соль из морской воды. Зато янтаря довольно много.
– Сезон штормов только закончился. Не успели продать. Распорядись об обеде, Хевейт.
Кормщик кивнул, продолжая разглядывать распростёртое на песке тело.
– Он знал что-нибудь важное?
– Рассказал достаточно для того, чтобы мы смогли найти их главное капище. Гатал и его хора живут где-то в лесу, места он не знал. Корми людей, нам стоит поторопиться. Деревню жечь не будем. Нас тут не ждали, пусть и остальные не ждут.
***
Над тёмной разрытой землёй дрожит и колеблется воздух. Ромхайн говорит, что он нагревается от согретой солнцем земли, становится лёгким, поднимается вверх, как дым от костра, поэтому и дрожит. Когда объяснял, запускал над горящим светильником пушинку – её унесло к самому потолку. Этайн выпрямляется, опирается о рукоять мотыги, которой выпалывает сорняки с грядок, и вытирает пот со лба.
Её муж - самый необычный человек на свете. Не так давно они приплыли сюда с целым караваном наполненных смыслянами лодок. Оглядев сырые, заросшие кустарником берега, усеянную могучими пнями вырубку и сложенные на высоком месте брёвна, молодая женщина затосковала – много времени нужно, чтобы обжить это место. Расчистку такой долины её народ считает подвигом, о котором барды поют от поколения к поколению. Смысляне помогут немного, и разъедутся по домам, а их самих, считая старух и подростков, дюжина и один. Что они смогут? Сегодня эти страхи смешно вспоминать.
С окончания строительства минуло всего пять дней, воздух ещё пропитан запахом смолы и древесной щепы. Самой не верится, сколько под руководством мужа за считанные дни смогли сделать две с лишком сотни мужчин. Легко строить, когда топоры не тупятся, а брёвна не нужно обрубать, выравнивая край – их режут длинными зубастыми полосами железа. Жаль, нет с ними доброго барда – какую балладу можно сочинить! Она прикрыла глаза, вспоминая:
Огромный пень вцепился в плодородную землю толстыми корнями, ни ураган, ни наводнение не способны пошевелить это чудовище. А муж привязал его толстыми верёвками к паре растущих на краю вырубки деревьев. Хитро привязал, через несколько небольших колёс с крючьями, не пожалел верёвки. Пень подкапывают немного, только чтобы засунуть под него несколько крепких жердей. По команде четверо смыслян налегают на жерди, лошади тянут свободные концы верёвок. Короткий треск рвущихся корешков, разлапистое чудовище легко, будто само собой, лезет из земли, выворачивая комья грунта, под радостные крики собравшихся ползёт к лесу.
Так почти везде – несколько брёвен, верёвка, колесо или два – и вколачиваются в речное дно сваи, легко, играючи, поднимаются на растущие стены тяжёлые брёвна.
Через две седмицы место преобразилось - отступил от реки сосновый бор, Сладкая, подпёртая бревенчатыми плотинами, растеклась двумя длинными, глубокими, но неширокими прудами. По обоим берегам к плотинам примыкают большие постройки, сложенные на фундаментах из крупных валунов. Из сырых брёвен срублены, потом придётся переделывать, но на первое время и так сойдёт. На верхней плотине уже вертится под напором падающей воды водобойное колесо, через несколько валов и бронзовых шестерён вращает мельничные жернова. Если колесо остановить и немного поработать длинными рычагами, вода начнёт качать мехи больших плавильных печей, похожих на стоящие вертикально глиняные яйца. После каждой плавки их приходится делать заново, но железа получается гораздо больше, чем в маленьких печках. Через нижнюю плотину вода пока переливается по желобам совершенно бесполезно – на все механизмы не хватило выдержанного дерева. Того, что удалось доставить с Извилицы, еле достало на жилые дома и самые нужные приспособления.
Поодаль от воды подняли к небу крытые дёрном крыши жилые дома и хозяйственные постройки. Дома большие и удобные, но муж утверждает, что долго жить в них не придётся – хочет построить на высоком берегу жильё ещё лучше этого.
Правый берег Сладкой речки от болот до самой Извилицы на десять шагов расчищен от кустов и деревьев. Вдоль него проложена широкая тропа - парой лошадей можно легко таскать на канатах по реке лодки с грузом – осталось только следить, чтобы в весеннее половодье русло не забивалось топляками. Ещё по этой тропе пригнали от устья Извилицы стадо. Их стадо – две дюжины чёрных и рыжих коров, нескольких телят, десяток овец и четырех коз. Немного, но на большее пока не хватает рук. Нужно поговорить с Романом, пусть купит десяток работников - без этого не заготовить достаточный запас сена на зиму.
Этайн вздыхает, смотрит на ловко орудующих тяпками Живу и Прядиву, и тоже берётся за прополку. Ромхайн никогда не сторонится простой работы, его жене не к лицу стоять, пока другие трудятся. Да и не так уж велик их огород – втроём они закончат уже к вечеру. Железная лапа на длинной рукояти рыхлит мягкую землю. Из кузницы доносится грохот молотов. Жизнь на новом месте налаживается.

***
Наказание для потерявшего тропу под ногами ученика Учитель выбрал умело. Несколько дней Азар просидел в своей комнате, пытаясь понять, за что Парабат гонит его из города. Почему унижает, заставляя учиться у человека, разрушившего его жизнь. Пока не сумел посмотреть на себя глазами учителя. От стыда захотелось умереть, не сходя с места, провалиться сквозь землю. Как ни поворачивай – приблудный оборотень показал себя молодцом, а Азар выставился на посмешище, как последний мальчишка. Такой Азар в Колесе не нужен, вот и отсылает его Парабат. Но отослать – не выгнать, обратная дорога не закрыта. Учитель мудр, даже наказывая, даёт урок. Ему не нужен ещё один друг оборотня, нужен тот, кто сумел стать его другом.
Молодым в городе любят рассказывать такую притчу: учитель посадил ученика в пещеру, приказал ощутить себя могучим туром. Когда ученик выходил из пещеры, учитель бил его палкой по лбу:
– Ты не готов.
Отчаявшийся ученик всё-таки выполнил задание.
– Учитель! – взревел он из пещеры – У меня получилось!
– Выходи, – ответил мудрец.
– Не могу, – пропыхтел бедняга в ответ, – Рога мешают.
С Азаром будет так же, вот только попытка у него всего одна. Поэтому гордый ученик Парабата рубит деревья, роет землю, доит коз, коров и овец, бегает с мальчишками по лесу, всего не перечислить – на совесть, не жалея сил, как все окружающие. Ломает себя, крошит отросшие незаметно рога, сдирает присохшее второй шкурой самомнение. Медленно получается, но назвать врага по имени – половина победы. Своего врага Азар каждый день бьёт ладонями по лицу – когда умывается.
Для того чтобы ощутить гармонию мира, нужно расслабиться, успокоить дыхание и очистить сознание от мыслей. Не так легко это сделать, когда всё тело болит, будто тебя целый день вертело в мельничном колесе. Азар всегда считал себя сильным – до недавнего времени. Сейчас каждое утро приходится сталкивать себя с застеленной камышом лавки. Тренированная воля пока берёт верх над измученным телом. Дождавшись, когда люди приведут себя в порядок, оборотень ведёт всех, кроме старух и Бутюка, на медитацию – даже сопливую девчонку, что весь день мечется от прялки на кухню и обратно. Место выбрал красивое – с вершины холмика открывается замечательный вид на зелёное море пущи и долину Сладкой. Азар сидит вместе со всеми. Глаза полуприкрыты, мышцы расслаблены, насколько это возможно, дыхание почти не слышно. А мысли никак не желают покидать голову – толкаются и лезут одна перед другой, будто ластящиеся к оборотню козы. Да к собаке под хвост эту медитацию! Плюнув на всё, ученик Парабата закрывает глаза и ждёт восхода. Наслаждается пением птиц, ощущает, как утренний слабый ветерок касается кожи. Трава под шкурой, на которой он сидит, смялась, но это не страшно, потом выпрямится. Корни травы уходят в почву, тянут из неё соки. Холм под ними – огромная куча песка, камней и глины, часть земли, по которой текут воды реки. Течению воды мешают плотины, это неестественно, это нарушение, небольшое, но оно есть. Река уже приспосабливается к нему, изменяясь, принимает в себя сделанные людьми преграды. Из-за края Земли поднимается светило, щедро посылая на поверхность свои лучи. Вся растительность будто встрепенулась - незаметно для глаза, Азар просто слышит это, и потянулась, подставляя свету листья и иголки. Мир распахивается и обрушивается на человека, сливаясь с ним, растворяя в себе без остатка. Хлопает по плечу мозолистой ладонью Акчея, застенчиво улыбается губами Ласки, хлещет по щеке локоном Этайн, шевелит усами Махи и протягивает руку Романа. Эта рука поднимает Азара выше, дальше от земли, показывает, как распахивается горизонт, как струятся потоки Сил – хранитель пугается открывающейся картины, дёргается – и приходит в себя на своей шкуре, под понимающими взглядами оборотня и его учеников. Они улыбаются, все, включая зверюгу. Слова ни к чему – и так знают, что с ним произошло. Азар вскакивает на ноги и склоняется в ритуальном поклоне принятого послушника.
***
Они пришли вечером, вместе с подступающей темнотой спустились от леса к костру, у которого собрались новосёлы. Завыли, в меру способностей подражая вою ставшей на след волчьей стаи, нагоняя страху на глупых общинников. Встали полукругом, небрежно опираясь на древки копий, перебрасываются ехидными замечаниями. Девять наглых молодых парней в штанах из оленьей кожи и волчовках на голых мускулистых торсах. Соломенные шевелюры, длинные усы свисают ниже выбритых подбородков. На жилистых шеях кожаные шнурки с волчьими клыками. Ещё один – чуть в стороне. Босой, с мусором в спутанных волосах, сутулится, тискает в лапах огромную, наверняка тупую секиру. На плечах не безрукавка, просто волчья шкура, штаны ниже колен – сплошная бахрома рваной кожи.
Девчонка у костра ахает, закрывает рот ладошкой.
Один из бритых шагает ближе к огню, берёт с дощечки кружку, наливает себе молока, гулко отхлебывает и довольно ухмыляется.
– Всё поняли, хозяйственные? За то, что на нашу землю пришли, половину всего будете приносить, куда скажу. Сверху вниз смотрит на сидящих, расценивает молчание как покорность и наглеет окончательно:
– На конец года пару коров приведёте и одежды сошьёте, какие прикажу.
Допивает молоко, бросает кружку на землю и не может сдержаться:
– Чего молчите, языки со страху проглотили?
– Боюсь, ответ тебе не понравится, – вожак не понял, кто сказал, но голос нехороший – глухой, спокойный.
Над костром пролетает летучая мышь, ватажнику кажется – падает камень, чуть не отшатнулся. Дёргает щекой, подаётся вперёд, хрипит:
– Ну-ка покажись, коли такой храбрец, что волколаков не боишься.
Роман не спеша встаёт, поднимает брошенную лесовиком кружку, обтирает ладонью и передаёт Прядиве. Потом внезапно для наблюдающих оказывается рядом с предводителем местных рэкетиров и вытирает испачканную ладонь о его рожу. Рудик раньше других понял, что сейчас будет, радостно улыбается. Угадал – хозяин исчез из виду, только кучей тряпья мелькнул отлетающий от костра ватажок. Остальные ещё не поняли, что случилось, а тот, что стоял наособицу, сорвался – заревел, бросился. Размазался в глазах серой полосой, лишь высверком далёкой зарницы блеснула занесённая секира. Убираясь с дороги, комьями грязи из-под конских копыт разлетаются в стороны лесные братья.
Они падают порознь – сорвавшийся с нарезки оборотень и его топор. Оружие отлетело дальше и осталось лежать, а зверь перекатывается и вскакивает снова – ломать и грызть бросившего вызов соперника. И снова промахивается, чужая сила кружит его, вырывает из-под лап землю.
«И я мог таким стать. Был таким, пока не очнулся. Ты ко мне правильно пришёл, парень».
Схватка заканчивается быстро. Чужой оборотень висит в воздухе, пойманный за пояс штанов и волчовку на загривке, Роман треплет его, как матёрый кобель кутёнка. Дикарь пытается вырваться – и не может Потом Шишагов роняет его на землю.
«Ну, кинется опять?»
Нет, чужой вставать не хочет, только хрипит, уткнулся мордой в землю, ожидает нового наказания. А его по спутанной шевелюре погладили – ласково.
Пытавшихся под шумок отойти к лесу бойников примораживает к земле короткий рык Шишагова:
– Стоять!
И обычным голосом, будто не он только что заломал оборотившегося лесовика, Роман добавляет:
– Сами пришли, никто насильно не гнал. Мои теперь.
У костра, счастливо улыбаясь и разбросав по траве руки, спит единственный пришедший с ватагой волколак.

«Не было у бабы хлопот…. Вылезла из лесу сказка, показала зубки. Жили-были в глухом лесу тридцать три богатыря, и «сестрица» их, названная, одна на всех. Любимая. Ну да, у нас её иногда ещё Ягой звали. Постаревшую, потерявшую большую часть потребительской ценности. Сами «братики» до седин доживают редко – не тот образ жизни. Обратная сторона благодатной вильской жизни, её затёртый реверс».
Лесовики в самом деле подобны волкам – крепкие, сухие, длинноногие – слишком независимые для того, чтобы всю жизнь оставаться младшими приживалами в большой вильской семье, лишённые возможности завести собственную. Семье проще выдать строптивому молодцу доброе копьё, чем выделить отдельное хозяйство. Топоры, косы-горбуши, скотина, девки-красавицы пригодятся старшим сыновьям, наследникам. Тем более что как раз девок-то и не хватает на всех. Редко который справный хозяин не водит второй, а то и третьей жены. Бывает, в голодный год девочек и стариков из сёл увозят в лес, на голодную смерть, берегут еду для настоящих работников.
Бобылём–приживалой при старшем брате жить не всякий согласится, вот и уходят в пущу те, кому в общине не нашлось места, надеясь силой и лихостью взять то, что не смог дать род. Иногда в лесную чащу уходят старшие сыновья, отказываются от наследства – этих гонит молодецкая удаль. Тоже часть системы отбора, из общины уходят наиболее агрессивные особи.
«Похоже, потомки библейского Исаака сильно преувеличили тупость Исава, старшему просто не хотелось сидеть под папиным кулаком – свои чесались. Он ведь тоже стал вожаком шайки грабителей. Интересные параллели просматриваются».
Туда же, в глухомань, с почётом выселяют оборотней – возвращают лесу тех, в ком звериное начало берёт верх над человеческим.
Так и живут смыслянские племена – вдоль рек стоят хутора да сёла, в которых пасут скот и сеют зерно весёлые дружелюбные общинники, свято блюдущие закон гостеприимства. В окрестных лесах собираются в стаи изгои, с весёлой удалью потрошат мимохожих путников. Идейных поклонников сурового воинского быта среди них кот наплакал, всё больше те, кому в общинах места не хватило. Собираются в стаи – самое большее три десятка, или около того, большим числом в пуще не прокормиться. Живут охотой и грабежом. Иногда режутся с коллегами из других племён – в пуще мира не бывает. В ватагах культ волка – до ритуального пожирания волчьего мяса. Мелкое такое колдунство, примитивное. Научиться оборачиваться – предел мечтаний.
Впрочем, не всё так просто – ни отправившая парней в лес община, ни сами они чужими себя не считают и худо-бедно уживаются. В костричнике лесовики ходят по селениям, вроде как собирают дань. И община охотно даёт – своим. Конкуренты для военного вождя? Это как посмотреть. Старох не один год в такой стае верховодил. Пока не стал вождём – за воинские заслуги. Так что бойники для дружины резерв, а она для них – светлое будущее, до которого доживают не все. В смыслянском мире связь между собой, не обращая внимания на племенное деление, держат три группы людей: жрецы – этим сам бог велел, кузнецы, отчего-то не таящие умения в семьях, и разбросанные по лесным просторам бойники – воинское братство, лесные лейкоциты. Не связанные излишком имущества, они по первому зову снимаются с места и через месяц–другой могут оказаться на другом краю смыслянского мира. В поисках славы, добычи и главного приза – возможности осесть на землю, захватив хозяйство, женщин и кусок территории. Не такими ли хищниками была в своё время устроена Спарта? Обычным захватчикам не додуматься до такого общественного устройства.
Ватага, решившая проверить новосёлов на слабость в коленках, оказалась зелёной. Место им досталось неудачное – границу с поморянами прикрывают болота, ходить через которые дураков нет. А охотой славы и богатства не заработаешь. Новое селище на Сладкой речке сочли даром богов. Хоть и доходили до вожака разные слухи – не поверил, но на всякий случай позвал с собой настоящего оборотня. И попал. На срочную службу. Роман незваное пополнение принял, как партию новобранцев, и относится так же – главное занять и построить, а кто прибыл и на что годится, выясним в процессе. Свободная минута у бывших лесовиков выпадает редко, до охапок сухого камыша, служащего постелями, они вечерами доползают чуть дыша. По понятиям лесной вольницы работа по хозяйству дело почти позорное, но Шишагову на это плевать с высокой колокольни – новобранцы режут торф, копают и месят глину, мнут шкуры и ворошат за конной косилкой сено на лугах. Их учат бою – не так, как вильских ополченцев зимой, а с азов, с дыхания и владения телом. Взамен – кормят, как никогда в жизни, спать дают хоть и не вдоволь, но достаточно. И бойники даже не дёргаются, для них вожак-оборотень - это мечта, которая сбылась.
***
– Нет, Вага. Нельзя пить, ложкой черпай. Нет, ложкой! Так, молодец, хорошо. Ты у меня хороший парень, только озверел слегка. Ешь, Вага, не отвлекайся.
Вага, если перевести на русский, это вес. Важить – значит взвешивать. Но ещё это жердь, которую используют как рычаг, чтобы поднять тяжесть, примитивный домкрат. Тяжёлым грузом оказался для Ромы оборотень, поневоле поверишь, что не просто так достаются людям имена. На следующее утро после полученной трёпки волколак подхватился с земли и заметался по селищу. Увидел Шишагова, подошёл и сел рядом. Пытается что-то сказать, но не может. Роман, когда разглядел сквозь грязные космы его глаза, понял – всё. Так потерявшаяся собака на найденного хозяина смотрит – виновата, ждёт наказания, и всё равно любит. Но собака одна, а здесь, считай, сразу двое любят, и зверь и человек. Человек ещё и на помощь надеется, хоть его уже почти не осталось.
– Хорошо, Вага, молодец. Теперь отнеси миску Прядиве. Да, Вага, ты отнеси. Что сказать надо?
Вага на тётку смотрит волком, но челюсти расцепил:
– Блдр-р…
– Умница, всё, пошли на стройку, поможешь колесо на плотину ставить.
Обрадовался, просиял, пристроился сбоку, ладони потирает. Звук – будто две доски трутся. Нелегко с ним – мыть, стричь и переодевать пришлось самому, на остальных Вага рычал. Шишагов побоялся, что волколак снова сорвётся, обиходил сам. Наблюдая за Вагой, сам не верил, что сможет снова разбудить в нём сознание. Но рук не опускал, возился, как с маленьким ребёнком, с азов начал, с мелкой моторики – есть заставлял только ложкой, пить из чашки. Вместе плели сбрую из ремешков, корзины из прутьев. Время идёт, Вагины пальцы вспоминают былую сноровку, его корзины уже используют в хозяйстве, и спит он на циновке, которую сам сплёл из рогожи. Ещё Вага заговорил. С Романом, с Этайн и с Махой. Внутри семьи, так сказать. С прочими не желает. Трудно, тяжело, с великим трудом заставляет шевелиться непослушный язык, напрягает отвыкшие губы, но говорит. Больше всего с рысей – её не стесняется, оттого и получается лучше. А сначала Роман решил – не уживутся. Больно некрасиво встретились.
Маха приволокла из пущи тушку годовалой свинки, устала – издалека несла. Теперь показать добычу вожаку, выслушать похвалы, потискаться – и спать. А рядом с Романом сидит ЭТО. Лохматое, вонючее, угрюмо озирающееся создание. Маха оскорбилась. В её прайде, на её территории, чудовищам места нет! Здесь есть чудо – она сама, умная и красивая, остальные лишние. Свиная туша легла на песок, Маха пошла по кругу, припадая к земле. Красиво шла – уши прижаты, губы задрались, в пасти белые клыки, что кинжалы, куцый хвост вытянут по струнке. Как она шипела! Доведись услышать анаконде – сдохла бы от зависти. Больше центнера ярости, с полным комплектом клыков и когтей. Волколак её вроде и не заметил – только глаза стали совсем стеклянные, кисти рук повисли ниже колен, вот-вот нитка слюны потянется на бороду. Не дать им сцепиться – это был подвиг. Роман справился, но чего это стоило, поняла только жена.
– Какой ты… – уткнулась вечером лбом в широкую грудь, – это было труднее, чем остановить быка, да?
Время своё берёт, Маха сменила гнев на милость, и однажды Этайн, приложив палец к губам, поманила Романа за собой. Когда заинтригованный Шишагов тихо подкрался, показала рукой – Рыся лежала, вывалив из пасти алый язык, и слушала Вагу, оборотень ей что-то тихо рассказывал и чесал за ухом.

Механический молот запустили в работу в начале червеня – когда довели до ума первое колесо на нижней плотине. Второе, для привода лесопилки, пока только в планах.
Роман выглянул из дверей, махнул рукой старшему Дзеяновичу:
– Пускай!
По открытому жёлобу хлынула вода, ударила в лопатки колеса. Колесо дёрнулось и завертелось, набирая обороты. Бревенчатые валы передали вращение на литые бронзовые шестерни, массивный эксцентрик заставил кованую конструкцию с вытесанным из гранита тяжелым бойком подняться по направляющим, чтобы тут же упасть на наковальню. Грохнуло хорошо. Молот тут же встал – нужно посмотреть, как выдержали испытание все его части. Роман уже собирался лезть к бойку, когда заметил, что зрители и участники испытаний пятятся в разные стороны. Оглянулся – Вага стоял в позе задумчивой гориллы, покачиваясь, обманчиво медлительный и неуклюжий.
– Оборотился! – громкий шёпот Рудика будто спустил курок.
Вага прыгнул, но не на людей, а к испугавшему его механизму. Шишагов на лету ухватил его за руку, поддёрнул, закручивая – оборотень полетел кувырком. Рома бросился следом, прижал к полу и удержал, хоть мышцы стонали от нагрузки. Уставился в глаза, пытаясь пробиться сквозь затянувшую их пелену бешенства, обратив свою – трезвую, расчётливую ярость против затопившей мозг оборотня дикой силы. Получилось, потому что знал, где искать, – на собственном опыте изучал, привязанный к дереву, в рое рассерженных диких пчёл. Глаза оборотня ожили, хватка ослабла, выгнувшееся в попытке вырваться из захвата тело обмякло. Роман отпустил его. Вага, пошатываясь, отошёл в угол, сел на корточки и обхватил голову руками.

Есть в сутках время, которое Роману нравится больше всего – дневные дела закончены, остановлены водяные колёса, из кузницы не доносится стук молотов, отдыхают топоры и пилы, уставшие работники ушли к плотине – смывать трудовой пот под потоком падающей из жёлоба воды, готовятся к ужину. Можно просто сидеть на скамейке, держать в руке узкую ладошку жены. Её неторопливый рассказ ласково вплетается в симфонию охватившего тебя счастья. Но иногда Этайн ставит вопрос ребром:
– Муж мой, если ничего не менять, скоро мы Прядиву и Живу замуж отдавать будем.
Не сразу смекнувший о чём идёт речь Шишагов сначала растерялся, потом сглупил:
– Почему это?
– Потому что на полтора десятка крепких мужчин в твоём селении нет ни одной молодой женщины, девчонка – подросток, я и две старых бабы – всё, дорогой. Ещё немного, и наши тётки покажутся им красавицами. Ты думал об этом?
Роман виновато вздохнул в ответ. Этайн прижалась к нему, растрепавшийся локон её причёски щекотно прошёлся по его шее.
– Тебе просто не хватило времени, я понимаю. Я подумала вместо тебя. У нас сейчас много железа. И большую часть вы пускаете на инструменты – хорошие, дорогие инструменты, которые очень любят вильцы. Поморянам такие инструменты ты продавать не хочешь. Нужно сделать для них всё из простого железа и купить женщин и девушек. На первое время хотя бы пять – шесть. Об остальном подумаем осенью, перед большим торгом. Хорошо?
Роман только молча кивнул. Такие здесь порядки.
***
Старох обходит за Шишаговым его хозяйство, прихлёбывая квас из большой кожаной фляги.
– Изрядно ты развернулся. А пива что, совсем нет?
– Пиво варить рук не хватает, и времени жалко.
Военный вождь приплыл сразу после полудня на трёх больших челнах, потому что вместо сырого железа, которое задолжал Шишагову за стальные секиры, привёз другой товар – зерно и рабов. В основном женщин разного возраста. Объяснил просто:
– Не удержался я. Больно хорошо сбродники нынче за железо платят – жмут их сканды, а доспехи хорингов без хорошего наконечника не пробить. Дзеян сказал – у тебя сырого железа теперь хватает. Я больше народу привёз, чем должен, думаю, у тебя тоже металл на продажу взять. Ты не смотри, что бабы, руду из болота грести и месить глину они лучше мужиков будут.
То, что Старох знает о Роминых нуждах не намного меньше хозяина, не удивительно. Шишагов на его месте такого занятного кадра без внимания не оставил бы. Но с чужих слов вождю судить надоело, захотел своими глазами посмотреть, не утерпел. Понравилось, глаза горят, руками машет – чуть ладонь в шестернях не оставил, еле оттащил его. Пока Рома экскурсию водил, хозяйки накрыли стол – на троих.
– Нам бы с глазу на глаз потолковать, – неодобрительно глянул Старох на стоящую у стола Этайн.
– У меня от жены секретов нет, если вдруг со мной что случится, с ней будешь дело иметь.
Вождь крякнул, дёрнул себя за ус, но сдержался – прошёл в покой. Принял у хозяйки из рук ковшик с хмельным мёдом, поблагодарил и уселся за стол. Ни гость, ни хозяин на отсутствие аппетита не жаловались, поэтому к разговору приступили не сразу – сперва как следует заморили червячка. Старох отдал должное мясной ухе и печёной свинине, отведал жареной колбаски, а вот черничные вареники со сметаной только попробовал – не понравились. Больно непривычное блюдо. Наконец ложки улеглись на стол – донцами вверх, как положено. Пришло время для разговора.
– Ты похудел, Роман. И люди твои тоже, хоть недостатка в пище у вас нет. Всё в работе сгорает. Много сделали. Останавливаться не собираешься. Торопишься, боишься не успеть. К чему готовишься?
– Сам толком не знаю. Слишком у вас… У НАС, – поправился Шишагов, – сложно всё складывается. Ты знаешь, из-за чего сканды режут сбродников?
– За родичей мстят. Гатал их усадьбу разграбил и спалил, а тех, что уцелели, угнал в леса.
Если сразу выложить выводы, вождь не поверит. Нужно, чтобы додумался сам. Но с Роминой помощью.
– Там, откуда я родом, люди отличают причину и povod – извини, не знаю, есть ли в вашем языке такое слово. Причина – это то, почему что–то происходит. Вот, к примеру, не нравится мне соседский кобель, не даёт на огороде репу красть. И щенки от него дорого продаются. Хочу соседу насолить, кобеля извести. Это – причина. А тут этот пёс мою курицу задавил. Я его рогатиной и ткнул. Курица – povod, понимаешь?
– Не по правде кобеля за курицу убивать, не корову загрыз.
–Вот в этом и разница между povodom и причиной – несоразмерная плата. Если кто за малое домогается большого, надо искать причину, не бывает без неё povoda. Главного здешнего сканда убил я, и большую часть дружины тоже. Это мне должны были мстить в первую очередь, так?
– Ну да, только ты в ту пору нашим гостем был.
– А у них бойцов было мало. Собрали сканды силу к весне, куда пошли – меня искать, или добычу? Они требовали с Гатала виру или напали сразу?
– Сразу напали, по всему берегу.
– Значит, грабёж для них важнее, так больше доходу получается, за одну усадьбу сколько селений разграбили? Сюда новости добираются медленно, а ты со сбродниками недавно торговал, что там сейчас, расскажи.
На кузнице заработал механический молот, но через толстые торфяные стены звук проходит слабо и разговаривать не мешает.
– Гатал сидит в лесу, тревожит скандов наскоками – людей у него мало. Северяне весь морской берег заняли, насыпают валы, ставят частоколы – весь полон на стройки согнали.
– И что это значит?
– Значит, допёк их Гатал со своими лучниками.
– И всё?
– Уходить они не собираются. Не то сели бы на корабли, и домой. Наоборот, из Сканды корабли идут – с новыми отрядами.
–Я тоже так думаю. За какими товарами скандские купцы приходят на торги?
– Янтарь скупают, жемчуг берут охотно, но его мало. В основном покупают зерно, мёд. Ткани ещё берут, больше лён.
Роман кивает – скандский импорт ему хорошо знаком.
– Если удержат побережье, за янтарь им платить больше не нужно. А где в наших краях больше всего зерна? Ведь на острове хлеб плохой? Холодно у них для пшенички.
Старох повертел в руках кружку, допил, поставил посуду на стол и поднял глаза на Романа.
– Так ты, значит, думаешь. Да, зерно на торг в основном смысляне везут, мы больше соседей сеем, и земля у нас лучше.
– И povod для нападения у скандов есть – я. Думаю, когда Гатала сомнут, придут на Извилицу. Может, не сразу, но придут обязательно. И дело не во мне, povod всегда найдётся – хорунгам надо кормить дружины. Хлеба им не хватает, зато оружия много. А взятая добыча только распаляет желание грабить.
Старох уже не сомневается, просто думает вслух:
– Вильцы – не сбродники, Гатал с трудом собрал сотню воинов, остальное охотники и рыбаки с кольями – мясо. Нас так просто не взять. Ты ополченцев учить взялся, знал, значит, что сканды придут?
– Нет. Но уж очень беззащитными вы мне показались. Достаток больше, чем военная сила, понимаешь? Слишком большой соблазн.
Этайн в разговор не вмешивается, но слушает внимательно. И смотрит. Подлила мёда в опустевшие кружки, подвинула ближе пышные лепёшки, усыпанные поверху конопляными зёрнами.
– Ну, силу ты не всю видел, и даже не десятую часть.
Роман пожал плечами.
– Пока бойники соберутся, пока соседи подтянутся, сканды на месте Печкурова хутора частокол поставить успеют. Им ведь даже подминать смыслян под себя не понадобится – сядут на торговом пути, и будут на весь товар ставить свои цены. Но Берегунин род им как кость в горле. В больно хорошем месте живёт. Думаю, нужно строить там свою крепость, чтобы сканды не застали врасплох, как сбродников. На заставе Крумкача ещё одну – небольшую, чтобы весть подать могли и задержать, сколько получится. Печкуров хутор укрепить, чтобы устоял, пока подмога придёт. Место там самое удобное, и торжище рядом.
Старох слушает внимательно, не перебивает – согласен.
Чтобы времени было больше, помочь нужно Гаталу. Свой запас железа отдам весь, но у сбродников кузнецов – кот наплакал. Нужно наших просить, пусть наконечники куют, топоры, шлемы. Я свои заделы отдам, но у меня оружия не так много – мы пока больше инструмент делали, косы, мотыги, пилы хорошо пошли.
Вождь машинально отхлебнул мёду, заел куском лепёшки – задумался.
– Думаю, твоя правда. Людей в помощь сбродникам не поднять – плохая о них память. А оружие продать нужно. Ты людей берёшь?
– Беру. Прокормим. Будут ещё – присылай, больше рук – больше дела сделаем.
– У меня пленные сканды есть, покалеченные – хромые в основном. Или без одного глаза. Пятеро. Присылать?
– Присылай, лишь бы не безрукие. Найду чем занять.
Вечером, на берегу, уже собираясь забираться в лодку, Старох замялся немного, но всё-таки заставил себя сказать:
– Ты прости, Роман, я плохое про тебя думал. Когда ты дружину начал собирать, решил, что хочешь нас под себя согнуть. Не подумал что для защиты сила нужна. Не сердись, мне за всё племя перед богами ответ держать.
– Я постараюсь помочь,– улыбнулся Шишагов, – и с богами тоже. А присмотр с меня не снимай – и тебе спокойнее, и старейшинам. Как соберётесь крепость ставить, дай знать, я приеду. Может, чего полезного подскажу.
Инодин Николай

 
Сообщения: 625
Зарегистрирован: 12 окт 2014, 11:57
Откуда: Минск
Карма: 2457

Re: "Уходимец" Книга вторая, "По горячему следу".

Сообщение Инодин Николай » 23 ноя 2015, 18:36

***
Муж говорит, я упрямая. Это правда. Своё мнение у меня всегда есть. В Колесе жрецы учат, что Бог – один и ему нет до нас никакого дела. Ромхайн не любит рассуждать о божественном, но видно – не верит в богов совсем. Мужчина, что с него взять. Богам нет разницы, веришь ты в них или нет. Невзлюбили – готовь дрова на костёр, понравился – подставляй ладони. Я неделями мечтала о полудюжине помощниц, строила планы. Ромхайн вчера сказал – нужны женщины, и вечером следующего дня я ломаю голову, где разместить полтора десятка. Из них дюжина – крепкие, нестарые ещё бабы. К ним в придачу три девчонки-подростка, тоже годные, через пару зим можно будет выдавать замуж. Любят боги моего мужа.
Бабы стоят кучкой, теребят в руках тощие узелки с одеждой. Троих парней сразу увёл Акчей. Двое новеньких перешептываются за спинами стоящих впереди. Тихонько, но мне всё слышно.
– Здесь нас не скоро найдут.
– Ничего, Быстрый доберётся и сюда, просто придётся дольше терпеть.
– Я боюсь. Скоро какой-нибудь дикарь утащит нашу Карон согревать свою вонючую постель.
Скандский очень похож на речь далёкой Родины, только северные ледышки вместо «к» говорят «п», подобно племенам Притайн. Но понять нетрудно.
– Можешь не бояться. В нашем селении насильников зарывают в землю по пояс. Ногами вверх. Меня зовут Этайн, я здесь хозяйка. С сегодняшнего дня заботиться о вас – моя обязанность.
Те, что перешептывались, испуганы. Очень. Не ждали, что я понимаю их речь. Притихли, ждут, что будет дальше. Ничего не будет – пока. Медвежонок уже не лает, рычит – слышит запах страха. Что, если сейчас придёт Маха? Ладно, будем удивлять дальше.
– Эта женщина – моя приёмная дочь, её зовут Жива. Проводит вас в дом, где вы будете жить, там сейчас заканчивают делать лавки.
То, что там хотели делать хлев, им знать необязательно.
– Оставите вещи, вас накормят, потом по одной будете приходить ко мне вот под тот навес – знакомиться. Сразу говорю – в нашем селении рабов нет. Лентяев тоже. Вы пока должники. Когда отработаете, сможете уйти, куда глаза глядят. Если захотите. Можете остаться, выйти замуж. Холостяки пока ещё есть.
Не верят. Но глаза от земли подняли.
– Отработать долг нетрудно, работы хватит всем, увидите. А сейчас – кушать. Живушка, проводи.
***
Две фигуры застыли на вершине холма. Много троп может извиваться по его склонам, каждая из них – путь, они различны, потому что начинаются в разных местах. Вот только пройдя по любой до конца, обязательно окажешься здесь. Если, конечно, всё время стремился вверх.
Налетающий порывами ветер играет прядями волос, забирается под одежду, холодит тела. На него не обращают внимания, непоседливый шкодник обижается и летит дальше – дёргать деревья за ветви, морщить поверхность вод, мешая небу любоваться отражениями. Высокое небо не сердится на беспутного шалопая, ведь отражаться можно не только в воде. Солнечный свет падает на замершие тела, заодно согревает муравья, пробирающегося по заросшей щеке одного из сидящих мужчин. Лапки рыжего разведчика щекочут кожу, но не могут отвлечь человека. Он занят.
Эти двое сейчас на вершине, и не важно, что старший прошёл большую часть пути в одиночестве, а младший заблудился в самом начале, был подобран и шёл, направляемый дружеской, но твёрдой рукой. Даже то, что их вершины не похожи одна на другую, не имеет значения. Застывшие лица оживают – младший радостно хохочет, старший довольно улыбается. Сидящая неподвижно огромная кошка наслаждается, купаясь в океане их счастья.
Бушующие эмоции требуют выхода и Вага, беззвучно спросив разрешения, вскакивает на ноги, громадными прыжками сбегает с холма и исчезает в глубине леса.
Роман поднимается спокойно, ласково треплет шелковистые, украшенные кисточками уши.
– Да, Маха, это не Алису с пудингом познакомить.
Распирающее рёбра счастье требует выхода, но бегать по лесу нет никакой нужды. Спустившись к реке, Шишагов, не говоря ни слова, хватает жену, подбрасывает в воздух, ловит, усаживает её, ещё сердитую, но уже готовую смеяться, на плечо и танцующим шагом направляется к ближайшему сеновалу. Собравшиеся у мостков бабы понимающе переглядываются, улыбаются и продолжают бить вальками по мокрым тряпкам. Стук понемногу сливается в общий ритм, и женщины начинают петь, отзываясь на возникшую ниоткуда, непонятную, беспричинную радость.

Сено ароматной, медовой горой поднимается к стропилам, распирает в стороны лёгкие плетёные стены, шустрые травинки лезут в волосы, щекочут, легонько царапают кожу в самых неожиданных местах.
– Ты сумасшедший!
Сил повернуться нет, она жадно вдыхает ароматный воздух, слушая, как постепенно успокаивается разогнавшееся сердце.
– Я знаю, – улыбается, проявляя целенаправленный интерес к её вздымающейся груди.
– Даже не думай! – отмахивается она, подтягивает смятую рубашку и прикрывается ею от жадных горящих глаз. – Всё сено укатаем, чем зимой будем коров кормить?
Она одевается, делая вид, что спешит, а сама всё время стреляет хитрыми глазищами на мужа, который бесстыдно развалился на шуршащей перине, наслаждаясь устроенным женой спектаклем.
– О боги! Мои волосы! - женщина начинает вытряхивать из пышной золотистой волны набившееся сено.
Мужчина встаёт, помогает выбрать самые запутавшиеся травинки, ласково перебирает белокурые пряди.
– Прекраснее твоих волос нет ни в одном из миров, любимая.
Роман ласково притягивает жену к себе и начинает нежно, едва касаясь губами, целовать ее глаза, губы, подбородок…
– Хватит, – шепчет она отстраняясь. Потом обнимает мужа за шею и крепко целует в губы.
– Я тоже тебя люблю. Всё, перестань, не то я за себя не ручаюсь.
Этайн достаёт из кошеля гребень и начинает расчёсывать свою гриву, готовится переплетать косы. Роман одевается, натягивает сапоги и садится рядом – любоваться.
– У вас получилось?
– Да.
– И что, Вага теперь совсем как ты?
Роман отрицательно качает головой.
– Как и я, он не будет больше оборачиваться. В человека тоже. Он теперь целый, всегда. Но не как я – как он, понимаешь? Мы похожи на два вареника. Только один из пшеничной муки с вишней, а второй из ячменной с черникой. Вага–человек был не похож на человека Рому. Даже дикая наша, древняя суть, тоже отлична, хоть и не так сильно. Его ещё учить и учить, но боец он и сейчас замечательный.
– Фуда ты его фел? – Этайн собирает причёску заколками, которые предусмотрительно убрала в кошель до того как оба окончательно потеряли головы, и часть из них держит во рту.
– Бегает по лесу, любит весь мир и хохочет от счастья. К вечеру остынет – вернётся.
Жена вздыхает, очередной раз отряхивает рубаху, завязывает юбку, огорчается притворно:
– Будет сегодня бабьим языкам работа.
– Бойчее станут. Глядишь, скоро свадьбы начнутся, – мечтательно произносит он, забрасывая ладони за голову. – Погуля-а-ем!
***
Они сто, тысячу, сто тысяч раз прокляли тот день, когда по чужой подсказке их тогдашний ватажник решил проверить на пугливость забравшихся в пущу поселенцев! Клятый оборотень уцепил всю девятку, как рыбу за жабры – ни вздохнуть, ни вырваться. Его ненавидели все, вылетая до рассвета из выделенной для сна лачуги, отбивая пятки о корни лесных тропинок, по которым проклятый выродок лося и росомахи заставлял бегать, пока крепкие молодые парни не падали от усталости. Его спокойная рожа всегда маячила рядом, чем бы они ни занимались. А после пытки, которую оборотень и его подручные именовали учёбой, приходилось целый день колотиться на работах – рыть землю, черпаками грести из болотной жижи руду, метать в стога сено, лепить из грязи ненавистные кирпичи. И всё это только для того, чтобы вечером снова скакать через палки, пинать деревянные чурбаны и «толкать землю» руками. Уставали так, что вечером, попадав на охапки камыша, не могли заснуть. Уходящий день зубами тянул за собой следующий, похожий на него, как две капли воды. Только день в седмицу им давали передышку – не было тренировок, работы были простые и понятные – постирать одежду, зашить, заштопать. Строили себе дом – не спеша, в своё удовольствие. Когда Старох, которого светлые боги надоумили, привёз баб и девок, стало легче – работа поделилась на всех. А их в сарае стало двенадцать – трёх поморян просто толкнули в их сторону:
– С ними жить будете.
Глядя на задыхающееся поморянское отродье, загордились было – сами уже давно не падали на бегу. Рано радовались – оборотень заставил таскать задохликов на себе. Когда озверевшие вильцы собрались поучить гадёнышей, проклятый чародей выскочил, будто из-под земли. Собрал на урочной поляне, дал каждому по колу. Меня, говорит, колотите, их-то за что? Отрыжка цмокова, как он их тогда избил! Бил и смеялся. Руками, ногами, даже друг дружкой – никого не покалечил, но было обидно. Под конец покидал их в кучу, стал сверху и смеётся:
– Мало мы вас гоняем, девять лоботрясов бились с одним врагом, не смогли даже задеть.
Зацепишь его, колдуна – глаза отводит и с места на место перескакивает.
Когда к ним поселили Вагу, было страшно, но тот уже совсем на зверя не похож, как обычный человек, не обернулся ни разу. Привыкли. К тому времени они не разбирали, кто из них бойник, а кого военный вождь с верёвкой на шее приволок. Втянулись, у всех будто пелену с глаз сорвали. Ведь так, как они, в селении ВСЕ мужчины живут. Только кузнецы идут на работу в кузню, Бутюк – нетеля стадо пасёт, а прочие больше на стройке колготятся. А бегают, прыгают и руками машут точно так же.
Старох привёз ещё людей, все крепкие молодые парни попали к ним в ватагу, теперь над ними измывается Акчей. «Старички» бегают по лесу с мешками камней и копьями, и весело смеются, глядя, как падают на утоптанную их ногами тропу неотёсанные ещё новички.
***
Когда–то мальчик Рома очень не любил собирать чернику. В начале июля весь детский дом с ведёрками и корзинками отправлялся в лес, заготавливать чёрную ягоду себе и для заготконторы. За день нужно было набрать пять литров, тогда можно было поставить ведро на телегу и заниматься своими делами – искать грибы или просто лазить по лесу. Нудная кропотливая работа угнетала Рому, ведро наполнялось слишком медленно. Мальчик постоянно отвлекался, злился на воспитателей, ведро и чернику, под вечер сдавал так и не наполнившуюся посудину. Пока однажды не понял простую вещь – ягода маленькая, но когда она попадает в ведро, пустого места там становится меньше. Значит, нужно чтобы ягоды падали в ведро без перерыва. К концу ягодного сезона угнаться за Шишаговым не могли даже старшеклассницы.
Со стройкой вышло похоже. Вроде и не слишком много удаётся сделать за день, большую часть времени отнимают повседневные дела и заботы. Не страшно, главное – делать не останавливаясь. Прошло два месяца, и в хозяйстве Шишагова работает настоящий завод. Такой и Петру Первому не стыдно было бы показать. Всё новые полосы прокованного железа смазываются и укладываются в кладовой, ожидая, когда до них дойдёт очередь. Кузница не справляется с переработкой сырья, почти половину железа приходится продавать заготовками. Круглые сутки пышут жаром тигельные печи – пока одна работает, пыхтит батареей мехов, вторая медленно остывает, их специально сложили толстостенными. Ахают в кузнице два механических молота – второй сделали вдвое массивнее первого. Потихоньку заработала лесопилка, распускает на брус и доски сыроватые ещё брёвна. Пиленую древесину сушат принудительно – в сушильную камеру по керамическим трубам идёт от тигельных печей горячий воздух.
Кто поражает Романа, так это Азар. Когда хранитель выбросил из головы лишнюю дурь, оказался отличным парнем и незаметно стал правой рукой Шишагова, особенно в делах, связанных с глиной. Уважаемый ученик Парабата родился и вырос в семье гончара. Прекрасные горшки, блюда, миски и кувшины, которые уходят на продажу - его заслуга, хоть соли на их глазировку уходит больше, чем на кухню. Растут день ото дня штабеля кирпича. В их селении живёт больше пяти дюжин человек, Этайн волнуется, хватит ли зерна до нового урожая. Зато больше не нужно рвать жилы, делая по три работы зараз, – жизнь наладилась, обрела ритм и мелодию, смех и шутки слышны куда чаще, чем раньше. Люди стали петь и за работой, и по вечерам – для удовольствия. А голова предводителя освободилась для новых забот.
Все мужчины, что работают с Романом с прошлой осени, и бывшие бойники тренируются работать в строю, с тяжёлыми щитами из сырых досок и учебным оружием удвоенного веса. Полторы дюжины обученных бойцов в здешних местах - серьёзная сила, а если Романа и Вагу учесть, то очень серьёзная. Хорошо бы эту силу прикрыть бронёй. Плести на всех кольчуги долго, волочильный стан для изготовления проволоки Роман представляет только конструкции инженера Смита, спасибо Жюль Верну. Кованый нагрудник не получился, не хватило умения, только испортили заготовку. Можно стёганки какие-нибудь придумать, льняным волокном набить вместо ваты, пенькой, но это на крайний случай, от безысходности. При такой кузнице одевать бойцов в телогрейки – позорище. И посоветоваться не с кем – не носят вильские воины никакой защиты, кроме шлема. Акчей говорит, старшие дружинники сбродников используют доспехи из бронзовой чешуи, нездешней работы, кузнец Батраз таких не делает. И тут облом, хоть сплавляйся по Нирмуну и снова скандов режь – чтобы кожаными доспехами разжиться. Их там сейчас много.
Выход Роману приснился.
Желтые трёхэтажные корпуса под серым шифером двускатных крыш, пыльная зелень старых деревьев, расчерченный белыми линиями на прямоугольники асфальт плавится под летним солнцем. Их роту по тревоге сорвали с занятий. План «Кольцо» - в гарнизоне сбежал из части вооружённый дезертир. Большинство курсантов и офицеров уходят в патрули, перекрывать вокзалы, аэропорт, выезды из города, блокировать станции метро. В магазинах их автоматов боевые патроны. Роман остаётся на месте – группа захвата дежурит у выделенного бронетранспортёра. Парни, помахивая касками, собираются на газоне и укладываются на пыльную траву, не снимая бронежилетов. Броники удобные, в них комфортно лежится даже на булыжнике.
– Да-а, – думает проснувшись Роман, разглядывая потолок и стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить жену, – забыл я про бронежилеты.
До утра лежит, перебирая в уме разные варианты. К рассвету кое-что придумалось. Попросил у Прядивы на выкройку кусок старого полотна, и марш в кузницу, экспериментировать.
Получилось довольно симпатично. Не сразу, пришлось поломать головы. С виду - кожаный жилет, равномерно усеянный блестящими заклёпками. Только застёгивается не спереди, а слева – чтобы слабое место прикрывалось щитом. Внутри – стальной корсет из дюжины пластин. Ещё три прикрывают верхнюю часть груди и спину от шеи до середины лопаток. Спереди к жилету приклёпан фаршированный бронёй передничек, – прикрывает верхнюю часть бёдер и самое дорогое, но кланяться не мешает. Тяжеловато получилось, больше пуда, пожалуй. Вдвое тяжелее прототипа. Зато надёжно – после цементации, закалки и отпуска стальную пластину удалось просечь только хорошим прямым ударом топора. Акчей смог прострелить из Роминого лука. Стрелял в упор, стрелой с гранёным наконечником из тигельной стали. Прочие стрелы от доспеха отскакивают, или вязнут в металле. Такой бронежилет довольно технологичен в изготовлении и ремонте, после рубки пришлось заменить пару пластин и поставить на кожу несколько заплат. Акчей его даже на работе не снимает, чтобы привыкнуть. Заказ на кожаные заготовки отдали вместе с выкройками в соседние сёла. Сами, забросив остальную работу, принялись ковать пластины. Почти все они стандартные, одной ширины, отличаются только длина и форма верхнего края. Края пластин после ковки обтачиваются на точильном станке, по шаблонам. Приходится возиться только с изогнутыми элементами защиты верхней части торса, но за неделю, не сильно напрягаясь, удается изготовить комплект пластин для четырёх – пяти доспехов. Гораздо лучше, чем ожидал Шишагов. Каждый из четырёх Роминых учеников делает какой-то один вид работы. Пока один выколачивает на механическом молоте заготовки пластин, второй доводит их до ума в ручном режиме, третий на специальной наковальне несколькими ударами молота формирует Г-образный выступ по внешнему краю – и ребро жёсткости, и соединение с соседней пластиной улучшает. Он же пробивает отверстия под заклёпки. Первак Заградович занимается цементацией и закалкой – у парня талант, старший сын старейшины вильских кузнецов просто шкурой чует, когда надо опускать заготовку в масло, и насколько. У Шишагова получается хуже. Поэтому он куёт изогнутые детали. Их нужно меньше, остаётся время на прочие дела.
***
Сурово сведённые бровки обнажённой красавицы выглядят несерьёзно.
– Ромхайн, если ты не перестанешь так себя торопить, ты скоро сложишься и не сможешь больше ничего.
Ласковые пальчики жены нежно, самыми кончиками скользят по груди мужа.
– Не сложишься, а свалишься.
– Не цепляйся к словам, ты меня понял. Мой муж почернел, как арендатор, и высох, как забытый на печи сыромятный ремень. Тебе нужно больше спать.
Роман прижал к себе супругу и поцеловал – долгим, нежным поцелуем. Этайн сначала ответила, подалась ему навстречу, но потом оттолкнула и зашептала сердито:
– Не пытайся заткнуть мне язык!
Волнуясь, она ещё иногда путает вильские слова. Роман улыбнулся:
– Мне жаль тратить на сон ту часть ночи, которую мы не спим вместе.
– Скоро нам придётся сделать перерыв.
– Почему?
– Глупый. Причину скоро заметит даже слепой.
Шишагов рывком сел на постели, уставился на жену, будто первый раз увидел.
– Правда?
Довольная произведённым эффектом, жена потянулась, соблазнительно изогнувшись. У Романа чуть дыхание не перехватило – так и не привык за прошедшее со свадьбы время.
– Мы ведь старались, правда? – И рассмеялась счастливо, будто серебряные колокольчики прозвенели.
Шишагов вскочил с кровати, подхватил жену на руки и зарылся лицом в её волосы.
– Я тебя люблю.
– Я тоже тебя люблю, положи меня на место, муж мой, – шепнула она ему прямо в ухо.
– Щекотно! – затряс он головой.
Набитый свежим сеном тюфяк тихо зашелестел под тяжестью двух опустившихся на него тел. Последнее слово, Этайн, как всегда, оставила за собой:
– В кузнице и без тебя хорошо справляются. Возьми Маху, погуляй несколько дней в пуще, отдохни – я же слышу, как тебе хочется побыть одному.
– Хорошо, – согласился Роман, – я так и сделаю.
И в лесу найдётся занятие. Шишагов давно туда собирался.
***
В старой дубраве солнечный луч нечасто добирается до земли – только зимой и в самом начале весны проскользнёт между голых ветвей, приласкает мимоходом первые подснежники. Летом здесь зелёный полумрак, между уходящими далеко ввысь колоннами стволов даже трава – редкость. Мох, и тот не растёт, задавленный палой листвой. На земле – царство папоротников. Того и гляди, на ближайшем пригорке выйдет из-за серых стволов какой-нибудь аллозавр, улыбнётся безразмерной пастью. Но нет, не выходит ящер. Только серые холки кабанов торчат над папоротником, свиньи роют мягкую подстилку в поиске червей, личинок и прошлогодних желудей. Сытые, наглые, учуяв человека, уходят нехотя, не торопясь, мол – гуляем мы тут. Оборачиваются, наводя в сторону подозрительного шума большие уши.
Единственное место, где солнце может пробиться сквозь кроны, находится там, где старое дерево не выдержало натиска времени, болезней и ветра, где рухнул на мягкую землю, ломая по пути вершины молодых соседей, огромный ствол. Сквозь прореху в кронах пробились жаркие лучи, высушили кору. Забрался наверх и сиди, отдыхай от окружающей сырости. Ходить по пуще тяжело, не зря вильцы в неё стараются наведываться пореже – ни дорог, ни просек, старые стволы и сучья валяются, как попало, из земли выпирают могучие корни, норовят подставить подножку пробирающемуся человеку. На редких полянах пасутся непуганые олени и зубры, гудят пчёлы, разносят взяток по облюбованным дуплам. По протоптанным между деревьями и буреломом тропам пробегают к пастбищам и на водопой тарпаны. Из-за них Роман и лазит по пуще - трёх трофейных лошадок не хватает, надо таскать косилку, лодки с рудой, глиной да известью, возить брёвна на лесопилку. На ту прорву народа, что собралась вокруг Шишагова, землю под огород стоит не лопатами вскапывать, поднимать плугом. Нужна тягловая скотина. Из лесного коника ещё тот работник, но лодку или тележку потащит, а потомство от мышастых кобыл и скандских жеребцов просто обязано прибавить если не в росте, то в силе. А ещё и овсом подкормить….
Взрослых дикарей не приручить даже с учётом талантов и умений Этайн, но жеребят можно захомутать. И несколько молодых крепких кобыл оставить для случки. Остальных отпустить обратно в пущу, пусть размножаются. Есть и проблема – дикие лошади постоянно пасутся рядом со стадом чёрных длиннорогих быков, как ни прикидывал Роман, под облаву попадут и те и другие.
– Ладно, в загоне отсортируем как-нибудь, правда, Маха?
Всей реакции – дёрнулось ухо с кисточкой. Не любит рыся домашнюю скотину. Инстинкт требует убить и съесть, вожак запрещает – одно расстройство. С горя приходится ночами ходить в пущу, отводить душу. С тех пор как в прайде появилась новая самка, Роман почти перестал охотиться, гон у него. В последнее время и Маху часто охватывает какое-то непонятное томление, вроде как ждёт чего-то.
– Не зря мы с тобой ноги били, всё я продумал, пора домой возвращаться. Будем делать загон для облавы.
Шишагов намотал просохшие портянки, натянул сапоги, затянул шнуровку и направился на восход, оставив за спиной пасущиеся на берегах лесного озера стада.
***
Растолкав нахальные серые мордашки Этайн вытерла руки о передник, пошла к забору, у которого ждёт её Ромхайн.
– Стригунки здоровые, все четверо. Мелкие, но крепкие. На них сена не жалко. Тора сразу нужно пускать к кобылам, ему Вальки мало. Одна кобыла больна, хромает, и суставы на ноге горячие. Может и зашибла, но возиться не будем – пустим на мясо. Можно было и больше десяти отобрать, Тор жеребец славный, он и полтора десятка кобыл покроет.
– А телят ты зачем оставила? Такие коровы молока дадут, как коза. На мясо?
– Бычки молока не дают. Ты собирался пахать землю. Пара крепких волов для этого лучше, чем четыре таких лошади.
Ромхайн отвечает, а сам краем глаза следит за недалёкой опушкой леса:
– Хорошо, что ты у меня есть, умница и красавица. Я про волов не подумал, наши крестьяне на лошадях пахали, – и, тем же голосом: – Не вылезай из-за забора. Укройся за мной. Если там враги, беги к реке и за кустами вдоль берега лети домой.
Потом в лес, громко:
– Долго прятаться будете? Я топот услышал, когда вы через овраг перебирались!
Выходят. Не сканды – издалека видны голые подбородки и смыслянские щиты. Много – под три десятка. Копья несут железом в зенит.
Подошли, стали в ряд – хоть на парад веди. Рубахи новые, вышитые, даже волосы стрижены. Вильцы говорят – стрехой постригли, голова после стрижки похожа на соломенную крышу. И цвет такой же. У многих на поясах кинжалы скандской работы. Не бедствуют ребятушки, серебром блестят, кое у кого выставлены напоказ и золотые цацки. К чему бы это?
– Мир в дом, хозяин! Хозяйке наше почтение! Кобырь я, это ватага моя. А ты, Роман, и в самом деле вещун – мы ещё не выступили, а тут уже жеребятину на угощение готовят! Дело у нас к тебе есть.
Ватажок уже не молод, за тридцать перевалило. Морщинки в углах глаз, фигурой похож не на ясень, на дуб, что растёт посреди луга, на приволье.
– Про вещуна врут больше, чем знают. Не ждал я сегодня гостей, жеребят для дела ловил. Без того найдём, чем гостей покормить. За столом и потолкуем. Прошу к жилью, пока с дороги умоетесь, пока познакомимся - как раз угощенье накроют.
Снова бойники пожаловали. Эти умнее – подошли с уважением. Шагая рядом с мужем, Этайн прислушивается к гостям. В ватаге два оборотня, у обоих зверь не силён, посажен на цепь, как собака, на волю вырывается, только если отпустят. Ни у кого чёрных мыслей в голове нет, чего-то хотят от мужа, но не уверены, сомневаются. Драки не будет, а накормить накормим, парного мяса после облавы хватает. Быков и лошадей Ромхайн бить запретил, но и без них под облаву попало много дичи. Кабанов целое стадо перебили.
Этайн краем глаза посматривает на мужа – её мужчина спокоен, только у самого жилья улыбнулся – не зря гонял людей на случай внезапного нападения. Наблюдатель не проворонил, поднял тревогу. Ставни на окнах закрыты, бабы и девки по улице не бегают, поперёк дороги выстроили стену щитов старшие дружинники. Всего десяток – не все сегодня работают в селище, но доведись ратиться, неизвестно, чья будет победа. Все свои в бронях и шлемах, со щитами, щедро окованными по краю, сверкают на солнце стальные умбоны. Ноги и руки тоже закрыты железом. Если бы у отца были такие доспехи, не подворачивал бы сейчас пустой рукав на левой руке. Младшие дружинники, бездоспешные, встали дальше, наложили тяжёлые стрелы на плетёные тетивы своих луков. Ждут.
– Отбой! – машет рукой Ромхайн, и поднимаются вверх уставленные копья, щиты открывают лица. Опускаются луки. Отсюда не видно, но и в домах не одна рука перестала теребить тетиву, которую готова была рвануть к уху, чтобы выпустить навстречу врагу оперённую смерть. Некоторые бабы не хотят отставать от мужчин, хоть не каждая может управиться с боевым луком.
Пир удался, а разговор – нет. Кобырь надувал щёки, принимал гордые позы, речи вёл туманные, «со смыслом». Роман заскучал на пятой минуте – и так ясно, хотят дармового оружия и военной науки. С их точки зрения, Шишагов обязан по-братски поделиться, нормальные же ребята, пришли как люди. Уважь! На случай, если колдун сволочь, нормального обращения не понимает, запаслись выгодным предложением – пусть поможет подмять под ватагу один из поморянских родов. Всего работы – сотню или две тамошних мужичков вырезать, освободить правильным бойникам место. А они, как нормальные пацаны, отдадут половину скотины Шишагову. Своих сил ватаге не хватает, а вместе с Романом – раз плюнуть.
Когда ватажок выкладывал свой гениальный план, такая тоска взяла Романа, хоть вой. Захотелось придушить хитроумного собеседника – ему ведь ничего не объяснить. Знает, что прав, и всё тут. Аргумент один, зато непробиваемый: «А мне надо». ЕМУ надо, а на остальных плевал Кобырь с высокой колокольни. Поэтому сидел Шишагов, кивал в нужных местах, дожидаясь, когда ватажок иссякнет. По сторонам смотреть не забывал. Сглупил собеседник, хотел Шишагову пыль в глаза пустить, силу ватаги показать. Лучше бы один пришёл. Его люди с Ромиными вперемешку оказались. И тоже разговоры ведут. Даже у Ваги собеседник нашёлся, причём внимательный. Ого! Вага вышел в боевой режим, и тут же обратно. А чуть позже – ещё раз, видно, по просьбе собеседника.
– Нет, Кобырь, не пойдут мои люди невинных людей резать, чтоб тебе сладко жить было.
– Почему?- отказывается понимать ватажок.
– Потому что я запрещу. Не для того учил.
Эк, тебя, болезный, проняло – чуть не обратился. Да не красней ты так, инсульт штука неприятная, в здешних краях наверняка не лечится. Вот, молодец, продышался. Теперь наверно, пугать будешь.
– Ты, хозяин, думай, что кому говоришь!
Подался вперёд, слова сквозь зубы цедишь. А слово «хозяин» выплюнул, будто ругательства грязнее на свете нет. Вот ты какой, на самом-то деле.
– В пуще поселился, на НАШИХ землях! Хозяйство завёл, коров с овечками! Торг ведёшь! Того и гляди, поля засевать станешь. Баб набрал полный двор, а ведьмы ни одной нет! В пуще решил свой род завести? Не выйдет, наша в лесу сила!
Роман спокойно взял ватажка левой рукой за запястье.
– Вынь свою руку из моей.
Кобырь ждал в ответ крика, брани, отвечать готовился, и спокойная речь сбила ему настрой.
– Смелей, медведь, или вся сила в голос ушла?
Бойник рвёт руку к себе, с умом – выворачивая против большого пальца держащей ладони. Не помогло, руку будто в колодку заковали. Рванул ещё раз, потом второй рукой ухватился – не вырваться. А колдун сидит с каменной рожей. Потом пальцы разжал, выпустил.
– Ты, Кобырь, мне не страшен. Твою ватагу я один положу, если сочту нужным. Может Вага помочь захочет, тогда быстрее управимся. И от всех бойников говорить не смей, ты сам по себе пришёл, потому что Староха с тобой нет. Запомни сам, остальным расскажи – те, кого я учу, со мной и остаются. Лихих ребят в пуще и без моей науки хватает.
Роман повернулся так, чтобы слышали все собравшиеся, заговорил в полный голос:
– Кто хочет своим трудом жить, добро пожаловать. Как мы живём, видели все. Тех, кому пожива нужна, не зову, нет здесь для них места.
Кобырь вскочил, как ошпаренный, увёл ватагу в ночную пущу, без огня. Силён, гад, и ватага хорошая. Надо понимать, не вернётся, но врага Роман себе нажил. Стоило бы убить, но повода не было. Свои не поймут, и совесть замучает. Пусть уходят.

Через три дня к Роману пришли восемь человек из ватаги Кобыря. Без оружия, с одними ножами. Пятеро старших, у трёх усы едва пробились. Те, кому «на пенсию» пора, и те, что ещё не привыкли к лесной вольнице. За главного – второй оборотень.
– Вот, пришли мы. Возьмёшь?
– Возьму.
– И это, научи меня, чтобы как Вага, а?
Роман кивнул – куда деваться, буду учить.
Инодин Николай

 
Сообщения: 625
Зарегистрирован: 12 окт 2014, 11:57
Откуда: Минск
Карма: 2457

Re: "Уходимец" Книга вторая, "По горячему следу".

Сообщение Инодин Николай » 24 ноя 2015, 19:19

Глава 8
Удар, хрип и звук падающего на землю тела. Ещё одному неудачнику не повезло, лёг в травы неопрятной кучей, разбросал в стороны щит и копьё, пытается дотянуться скрюченными пальцами до торчащего из спины оперённого древка. А стрелы дождём сыплются на рвущуюся к лесу хору, вязнут в щитах, со звоном отскакивают от шлемов. Когда находят дорогу к мягкой человеческой плоти - раздаётся крик. Хоринги сжались за щитами, стараются быстрее добраться до деревьев – привыкли за долгие месяцы этой подлой войны, когда трусливый враг вместо того, чтобы честно встать щитом к щиту, пускает в спины свистящую смерть. В засаду попала опытная хора, обстрелянная. Раненые держат место в строю, выпасть из-под стены щитов – смерть, стрелы сбродников легко пробивают доспех из толстой дублёной кожи. Могут отскочить от панциря с чешуёй из металлических пластин, но сколько тех панцирей? Не у каждого хорунга найдётся. Удар в щит, острое жало наконечника наполовину вылезло с его обратной стороны, Алед Торопливый запоздало отдернул голову.
Одно время уже казалось – победа близка. Целый месяц на скандов падали стрелы с каменными наконечниками, которые не пробивали доспехов. Тогда удалось поставить несколько крепостей вдали от побережья и здорово потрепать лесных стрелков. А потом наконечники стрел стали стальными, и за каждый выход в пущу пришлось платить большой кровью.
Проклятых лучников самое большее десяток, но мерзкое оружие заставляет сбиваться в плотную кучу впятеро большее число скандов. Ничего, лес уже близко, укрываясь за толстыми стволами можно развернуться и попытаться окружить отродье змеиного бога. Иногда это получается.
Хора не добежала до леса шагов двадцать – стрелы полетели со всех сторон, те, что летели навесом в спины, выбили из строя сразу несколько человек. Закрыть прорехи сканды не успели, в бреши прицельно ударили лучники, и наземь рухнуло ещё несколько человек. Строй распался, и во фланг бегущей к лесу толпе вылетели дождавшиеся своего часа дружинники Гатала. Крупные кони, укрытые попонами из лоскутов толстой кожи сбивают пехотинцев с ног, закованные в бронзовую чешую всадники ловко орудуют длинными копьями. Те, чьи копья застряли в телах, тащат из ножен длинные мечи, и рубят с коней, не спешиваясь. Стрелы продолжают лететь.
Когда последние сканды падают, конница уходит, а из подлеска выбегают сбродники - потерявшие свои селения нищие рыбаки и охотники. Жадно хватают копья, щиты, обшаривают трупы, не забывают добивать раненых. Стаскивают шлемы и доспехи, пояса и обувь – уничтожить целую хору сбродникам удаётся нечасто. Обобрать всех не успевают – наблюдатели подают сигнал о появлении ещё большего отряда врагов. Мародёры в спешке подбирают всё, что успели ободрать, и бегут к лесу.
Пробитого тремя стрелами, но ещё живого Аледа запоздавшие с подмогой хоринги вытаскивают из-под кучи неободранных трупов. Повезло.
***
Жарко. Воздух даже по утрам не несёт свежести, неподвижный и напитанный запахами разогретого соснового леса, он укрыл окрестности тёплым тяжёлым одеялом. Хочется забраться в реку и сидеть до вечера. Вода в Сладкой похожа на парное молоко, но после купания людям становится немного легче. Коровы, и те стараются не вылезать из реки, жуют жвачку, стоя по брюхо в воде. Людям такое счастье недоступно – жнивень не зря так называется. Хоть и не сеяли в этом году на Сладкой хлеба, а поработать пришлось – рубили амбары, копали и обкладывали кирпичом погреба. Боги надоумили Романа скупить весь хлеб, до которого удалось дотянуться.
Поднимаются по обмелевшей речке груженые лодки, сыплется в пахнущие стружкой засеки зерно. Хоть и много нынче народу живет в селении, страшно подумать – собралось больше сотни человек, им такого запаса хватит на несколько лет, даже если каждый день подкармливать скотину. И подкармливают, лошадей – обязательно, коровам достаются запаренные отруби, хоть и не часто. Бабы да девки коробами таскают из лесу дикую ягоду, груши и яблоки, сушат, ссыпают в корзины и мешки, под стропилами для них скоро не останется места. Около новых кирпичных печей гроздьями висят плетёнки лука и чеснока, а Шишагов недоволен – мало. Рядом с лесопилкой с утра до вечера стучат деревянные молотки, шоркают рубанки – новенькие бочки, бочонки и кадушки недолго стоят без дела. Их наполняют грибами, свекольным листом, а то и солёным маслицем, скатывают в погреба, рядами выстраивают вдоль стен. Соль нынче вздорожала – война закрыла купцам короткую дорогу, а куда денешься, купишь, без неё не обойтись.
Люди отмахиваются от мух и слепней, терпят жару, смётывают в стога сено очередного укоса, ворочают брёвна на лесопилке. Тяжелее всего кузнецам и тем, кто колотится у печей – вот в ком жира и капли не найдёшь. К полудню работа замирает, работники тянутся к прудам и плотинам, обмыть пот перед трапезой, дать передышку утомлённому телу. После купания спокойно, будто нехотя, собираются к стоящим под длинным навесом столам. В жару душа не принимает ни щей, ни горячей ухи, и кухонные бабы заливают в мисках чернику холодным – из погреба – молоком, подают холодные щи из щавеля и свекольной ботвы. Не пустые – с варёным яичком, сдобренные сметаной. Работники чинно рассаживаются по лавкам, не спеша работают ложками, отдавая должное стряпухам – в летней кухне не прохладнее, чем у кузнечных горнов. Когда миски пустеют, молоденькие девчонки – вот кому жара не жара, разносят по столам кашу и резаную зелень. Есть покрошенную и перемешанную траву, слегка сдобрив льняным маслом или сметанкой, приучил всех старший хозяин. Сначала морщились – не коровы мол, потом обвыкли, понравилось. Запивают трапезу резким прохладным кваском из репы.
Подождав, пока уляжется съеденная пища, лениво перешучиваясь, народ расходится, чтобы снова взяться за работу, но того напряжения, что было с утра, нет. Шумит, стекая с плотин, вода, привычно постукивают на валах колёса. В небе, откуда ни возьмись, начинают собираться облака. Воздух, и без того густой, наваливается на землю, давит на плечи. Над самой водой проносятся ласточки, с луга исчезают пчёлы. Налетевший ветер треплет кроны деревьев, гонит между домами пыль и мусор, уносит надоевших мух. Закрывшая небо туча загораживает свет, прячутся куры. Гром раз за разом прокатывается по окрестностям. Пастухи выгоняют из воды коров, люди прячутся в дома и сараи. Хоть Роман и говорит, что поднятые на вышках железные прутья не дадут молнии жечь дома, губить людей и скотину, особой веры ему нет – божью волю железом не отвести. Хотя кто его, колдуна, знает - любят его боги, и верхние, и нижние. Может, в самом деле договорился.
Тяжёлые, крупные капли летнего ливня падают на крыши домов, покрывая рябью поверхность прудов, пятнают дорожную пыль. Потом дождь обрушивается стеной, отгораживает человека от мира, заглушает шорохом падающих капель все звуки, кроме громовых раскатов. Полыхают молнии. Поневоле думается – затянись такой ливень на несколько дней, не останется на белом свете ни клочка суши, всё покроет толща упавшей с неба воды. Но на дворе уже светлеет, дождь становится мельче, реже, и вот уже только сорвавшиеся с крыш и деревьев капли тукают по мокрой земле. Ворча и огрызаясь, туча неохотно уползает за окоём, лишь далёкий гром напоминает о разгуле стихии.
Умытый ливнем мир свеж и чист, не скрипит на зубах надоевшая пылища. Работники играючи заканчивают дневные дела. Солнце клонится на закат, тянется в загон понукаемое пастухами стадо, идут ему навстречу нагруженные вёдрами доярки. Ударяют в скоблёные донца тугие пенные струи. Ласковые женские голоса, мычание коров, меканье коз слышны хорошо, потому что замолкли механизмы, положившие начало окружающей сытости и достатку.
После вечерней трапезы, под протяжные бабьи песни, народ расходится по сеновалам и стогам – ночевать в душных домах нет никакой мочи. Многие расходятся по двое, не смущаясь тем, что зачастую подруга старше своего милого дружка. После праздника верхушки лета многие выбрали себе пару и теперь ждут поры, чтобы отыграть свадьбы.
На небе высыпают звёзды, кричат над лугами козодои, мечутся над крышами летучие мыши. Орут лягушки, висит над землёй тонкий комариный звон.
***
Роману нравится вильский обычай возвращать долг с лихвой, чтобы не чинить хорошим людям обиды. Но до последнего времени он не догадывался о его другой стороне – в серьёзных делах соседи предпочитают обходиться без помощников. Пусть хуже получится, зато сами сделали и никому не должны. О том, что вильцы затеяли большое строительство в устье Извилицы, Шишагов узнал случайно.
Челны, что прислал Старох, привезли редкий товар – молодых девок лет двенадцати – четырнадцати. Роман сразу обратил внимание – таких лиц в здешних краях ему видеть не приходилось. Бросилась в глаза непривычная одежда и то, что у каждой третьей тёмные волосы – явление в здешних краях не просто редкое – небывалое. Рыжие попадаются иногда, брюнетов же до сих пор встречать не приходилось. Но и блондинистые красавицы сильно отличаются от местных – сложением, формой головы, ростом – вильские ребятишки в этом возрасте обычно выше и стройнее. А ещё они слишком гордо держатся для полонянок. Роман готов спорить не на зуб – на всю челюсть, этих девочек не насиловали по кустам озверевшие от крови победители. Дружинники, сопровождающие ценный груз, с девами обращаются аккуратно, даже бережно. Странные полонянки прибыли не с тощими узелками, вытаскивают из челнов хорошие, добротные мешки.
Роман не спешит к прибывшим, сохраняет лицо – Старох не явился, значит, старший из прибывших должен подойти первым. Неожиданно снизу, от дальнего выпаса подлетает на взмыленном Кубике Акчей, не то что без седла – без уздечки. Слетает с конской спины, и, не обращая внимания на хрипящего жеребца, бросается к лодкам. Хватает одну из девиц за плечи и бегло говорит на незнакомом Роману языке. Опешившие дружинники не успевают остановить. Потом смекают – родня, не мешают. Когда девиц высаживают на берег и старший из дружинников, Обратня, подходит к поджидающим его супругам, Шишагов уже знает, что случилось, остаётся выпытать подробности. Акчей сидит на земле, обхватив голову руками, привезённая дружинниками девица плачет вместе с ним.
– Что, Обратня, поймали сканды Гатала?
– Не-а, самого не поймали, но побили крепко.
– Ладно, друже, остальное расскажешь за столом, не дело на улице языками молоть. Зови своих, устали ведь лодки против течения тащить.
– Какое теперь течение, – махнул рукой дружинник, – воды в твоей речке воробью нос намочить хватит, кутёнка не утопишь.
Роман поворачивается к жене:
– Любимая, прими девочек, хорошо?
Этайн молча соглашается, хотя послушать Обратню ей хочется до щекотки в ушах. Однако у дочери правителя свои представления о том, что важнее – она хозяйка, привезённые девицы – её забота, их нужно разместить, Акчея надо успокоить, нехорошо члена семьи в горе одного оставлять.
– Прижали сканды старого чёрта, взяли его озёрную крепость, – подкрепившись, Обратня продолжает рассказ. – Северяне кровью умылись по самую шею, не стали за Гаталом по лесам гоняться, раны зализывают. Сбродники было к поморянам сунулись, а те их копьями – помнят, кто к ним столько лет за добычей ходил. Остался лошадник в лесу – почти без припасов и оружия. А тут мы – с наконечниками, секирами, хлеба привезли. Гатал всё готов забрать, а платить нечем. Бабы их стали с себя украшения снимать, да много ли у них украшений – на половину товара наскребли. Тут девка вышла, чернявая, что-то вождю сказала и к нам пошла. За ней ещё. Оказалось – дружинников дочки, себя за товар предлагают. Гатал не хотел, но бабы его сломали, поскрипел зубами и согласился. Людей у него меньше половины осталось, сам видел – бабы с луками ходят. Но сбродник гордый, дом потерял, а бога своего тряпичного на шесте таскает. Такой будет биться до последнего.
Прядива приносит новый кувшин хмельного мёда, и Обратня умолкает. Отхлебывает пару глотков – горло промочить, сам не замечает, как переходит на другую тему:
– Мы уже начали девок приглядывать, кому какая понравилась. Но Старох решил золото и серебро взять, сказал девиц тебе везти. Жалко, но вождь велел – мы сделали. Всё одно страшных почти половина – чёрные, как воронье перо. Так что больше железа брать не будем, сбродникам нечем платить. Назад налегке пойдём, завтра к вечеру будем на стройке.
– На какой стройке? – Роман задумался и чуть не пропустил важную информацию.
– Нешто то ты не знаешь? Сам Староху насоветовал Печкуров хутор укрепить, чтоб с наскоку не взяли. Уже седмицу люди землю копают.
Роман сдержался, не покрыл вождя при дружинниках крепким словом. А как хотелось!
***
Темнота похожа на содержимое закрытого горшка. Не видно, что внутри: пустота, тушёное мясо или распаренное в кашу зерно. Но если глаза не видят, помогают другие органы чувств. Принюхайся – и поймёшь, чем пахнет горшок. Темнота пахнет отчаяньем и горечью, потерей, злобой и желанием убивать. Дыхание темноты тяжело, будто она всё время забывает это делать, в последний момент заставляя себя вспомнить, как и для чего дышат. Иногда темнота сжимает кулаки и скрипит зубами.
– Кто? – спрашивает Роман у затаившейся в углу темноты.
– Мама, – хриплым голосом Акчея отвечает темнота. – И приёмный отец.
Роман шагает в темноту, и она смотрит на него парой горящих глаз, потом лижет руку влажным шершавым языком.
– Твоей сестре будет хорошо у нас.
– Я знаю, – темнота хочет о чём-то просить, но не решается. Что ж, и темноте нужно иногда помогать.
– Хочешь отомстить, но год ещё не прошёл.
– Да, – еле слышно соглашается темнота.
– Ты очень хорошо работал. Можешь уйти. СИДИ и слушай! СЕЙЧАС ты пойдёшь спать. Уснёшь и выспишься, иначе na hrena я тебя учил? Утром договорим. Пошли, Маха, Акчей без тебя справится, он сильный.

Темнота неоднородна. Здесь она пахнет чистотой, мятой и отваром ромашки. Совсем немного, на грани восприятия – полынью. Ласковая, тёплая и добрая темнота волнуется и переживает.
– Ты уверен, что войны не избежать? – шепчет темнота, уютно сворачиваясь под боком.
– Да.
– А может быть…
– Не нужно, ты ведь умница и всё сама понимаешь. Война подобна болезни, её нужно лечить, пока она ещё слаба, потому что сильная война остановится только тогда, когда умрёт большая часть людей, которых ты знаешь.
– Разве можно лечить войну войной? Болезнь не лечат болезнью.
– Лечат, ты просто не знаешь. Если впустить в человека маленькую, слабую болезнь, он легко победит её. Научится побеждать, тогда и сильная зараза с ним не справится.
Она вздохнула, обдумывая его слова. Роман уже решил, что жена засыпает, когда услышал ответ:
– Тогда лечи быстрее, пока война не стала сильнее твоего лекарства.
***
Если человек никогда в жизни не строил ничего кроме собачьей конуры, чтобы укрыть от непогоды лошадь он построит большую конуру. Сюда Шишагов однозначно опоздал. Набитые инструментами, скобами и даже железными гвоздями лодки, полтора десятка плотников, накопивших опыт на постоянной стройке, не понадобились. Вильцы заканчивают строить свой большой забор. Как всегда весело, с огоньком. Вырыть за неделю деревянными мотыгами и лопатами пятиметровый ров способны только очень трудолюбивые люди. Внутри кольцевого рва вал в два человеческих роста высотой, поверх которого толпа энтузиастов с песнями и шутками заканчивает установку бревенчатого частокола. Каждое бревно поверху аккуратно заточено – непреодолимая преграда получается.
– Да, – согласился с невысказанным мнением Азара Шишагов. - Бабушек и прабабушек тоже. В извращённой форме.
Радуют глаз двустворчатые ворота и полное отсутствие каких-либо башен. Навстречу озирающим стройку гостям выходит довольный Старох.
– Видели? Вот это махина! Всем племенем ставим, в два раза больше народу, чем к тебе ходили – пять раз по сто человек, и ещё немного!
– И не говори, вождь, великая стройка получилась. А как ты собираешься защищать этот забор?
– Помост с обратной стороны сделаем, поставим лестницы, чтобы быстро подниматься. Тут ещё работы на две седмицы, внутри жильё надо поставить, хлев для скота…
Старох рассказывает, размахивает руками, показывает, что и где собирается делать. Шишагов кивает, не слушая, – пытается придумать хоть что-нибудь, способное усилить оборонительные возможности этого чуда крепостного строительства.
– Не надо помост делать. Работников у тебя много, поставь внутри ещё один ряд частокола, ниже первого, такой высоты, как помост ставить собирался. Между ними земли и камней набить, а помост сверху настелите. Получится намного крепче, и можно заранее камней запасти, чтобы сверху на врага сбрасывать, выдержит. Скажи, а у Крумкача на заставе тоже уже всё построили?
– Нет, на заставу потом собираемся, когда крепость закончим.
–Тогда мы заставу сделаем, не зря же я людей с собой вёз?
– Не надо было везти, ещё бы пару колёс в речке намочил, больше сделал бы железа. Мы и сами управились. Если охота тебе, строй, Крумкач не обидится.

Кусты на том берегу ручья качнулись и скрыли обтянутую рыжей кожей спину. Акчей ушел мстить. Наутро после того, как в Романовку привезли его сестру, он пришёл, не дожидаясь завтрака, в старом доспехе из кожаных лоскутов, с луком и парой десятков стрел в колчане.
– Прощаться пришёл? Не спеши. Пойдём, поговорим сначала. Дорогая, скажи Прядиве, пусть нам завтрак сюда пришлёт, хорошо?
Прошёл за Романом в дом, сел на край скамьи, ёрзает – он не здесь, он в пути, мчится к цели через леса, реки и овраги.
– Я тебя для чего всё это время учил?
Опешил. Это хорошо, значит, способен слышать, что ему говорят.
– Где твой доспех? Поножи и наручи? Щит где? Ты собрался воевать, или пугать белок? Запомни, парень, ты – не раб, и не пленник. Ты вольный зверь из моей стаи. Можешь уходить и приходить, когда вздумаешь, это я тебе разрешил. Но если думаешь, что я столько времени тебя готовил для того, чтобы какой-нибудь вонючий сканд между делом всадил в тебя дротик, то думаешь ты неправильно. Если эти кожаные лохмотья дороги тебе как память, можешь забрать, но сейчас иди, пока я умоюсь и оденусь, чтобы собрался как надо – щит, шлем, доспех и всё оружие. Понял?
Надо же, какими большими могут становиться твои глаза! На девок так смотреть будешь.
– Ты ещё здесь?
Хороший парень – метнулся пулей, а дверь за собой закрыл аккуратно, без стука.
Вернулся. Ну вот, теперь и отпустить не стыдно.
– Снимай шлем.
После того как ремень стали застёгивать на подбородке, кушать в нём неудобно.
– Лошадь я тебе подарить не могу – самим не хватает. Поедим, грузим два челна и идём к Печкуру на хутор, заодно тебя подбросим. Дальше потопаешь сам. Заставу Крумкача помнишь? Я там оставлю для Гатала запас стрел, наши подходят к его лукам. Подарок, вам в лесу стрелы самим делать будет не с руки. Ещё совет дам. Последний, постарайся запомнить.
Слушает, надо же!
– Ты хороший боец. И если набросишься в одиночку на первую попавшуюся хору, обязательно убьёшь несколько скандов. Двух-трёх. Может быть, даже пятерых, и умрёшь героем. Но если ты, убив одного врага, останешься жив, на следующий день сможешь убить ещё одного, а потом ещё. Как поступить – твоё дело, но постарайся подумать об этом. И о том, что у сестры, кроме тебя, никого больше не осталось, тоже подумай. Теперь ешь, поедим – пойдём грузить лодки.

Роман ещё раз посмотрел на заросли, в которых скрылся его бывший пленник.
«Ушёл. Это его война. Хорошо, если сумеет вернуться. А нам – строить. Тому, кто перед боем выкопал больше окопов, после него приходится рыть меньше могил».
***
«Ну, хоть так», – говорила одна моя знакомая в прошлой жизни. На верхушке холма, за небольшим частоколом поднялось достаточно угрюмое бревенчатое сооружение с входом на втором этаже, дозорной вышкой и обшитой толстыми досками крытой круговой галереей.
Доски для лестницы и галереи пришлось везти из Романовки, она же Сладкая. Нет официального названия у нового поселения, каждый обзывает, как умеет.
С галереи можно бить из луков даже под основание башни, не слишком опасаясь ответного огня, есть и для этого бойницы. На дозорной вышке сложен кирпичный очаг, на нём ждёт своего часа охапка сухого хвороста. А что башня сложена из сырых брёвен, не беда, труднее будет поджигать. Видно с башни далеко, запас стрел Крумкачу привезли хороший, надо надеяться, задержат врага на час-другой, дадут родовичам время укрыться в крепости.
Староха, морду упрямую, видеть не могу. Столько народу припахал, можно было крепость поставить – жрецы в Колесе обзавидовались бы. Сканды со своим умением штурмовать твердыни могли сидеть под стенами до старости. Нет, у вождя своя голова есть. Хорошо, что не за плечами. Пока.
Будем считать, что здесь я сделал всё, что мог. Остальное – дома.
***
Стоя на краю своего поселения, Шишагов в очередной раз осматривает запасы строительного материала. Кучи битого известняка, аккуратные штабеля кирпича, валуны и груды булыжников. Бесполезные хлопоты, впустую потраченное время. Кроме кирпича, конечно, – из него можно делать печи. После обмеров и целого дня расчётов понятно – того, что есть, не хватит даже на одну башню. Обидно. В большинстве книг о средневековье строительство описывалось как-то иначе. Быстро получалось.
Не залить даже фундамент под замок, достаточный для более-менее комфортного размещения сотни человек, о скоте и говорить не приходится. В речных руслах хватает камней, но на стройку их нужно привезти. На лодках или телегах. Телега имеется, отличная телега на высоких колёсах, со стальными осями – единственная на весь бассейн Извилицы, а может быть и Нирмуна. И одна пара лошадей, способных её таскать. Лодок больше, есть даже большая дощатая плоскодонка, первое дитя судостроительной программы. Построена именно для того, чтобы возить по Сладкой больше груза, чем могут поднять долблёные челны. Всё равно такой объём работ в этом году не осилить, даже забросив всю остальную работу. Значит, и этого слона придётся есть кусок за куском. Должны же вильцы посмотреть, какой на самом деле может быть крепость из брёвен.
Главным оружием в Шишаговской «армии» остаётся боевая секира. Полулунное лезвие на цельнокованой рукояти, на обухе четырёхгранный шип в палец длиной. Такую не перерубишь. Красивые игрушки получились, можно рубить одной рукой, можно двумя – помесь топора и бастарда. Выковать хороший меч не получается, что-то они неправильно делают, не провариваются клинки, как ни нагревай. Удар-два и тигельная сталь кромок отлетает от железной основы. Лучшее, что удаётся сделать - недлинный тесак из тигельной стали, вроде того, что Роман подарил тестю. Длинные почему-то ломаются. Видно, без учителя не обойтись. Или всё бросать, запасаться терпением и методом научного тыка долбить, пока не получится. Времени и без того не хватает, эксперименты придётся отложить до зимы.
Хорошо сварить полосы стали и железа не смогли, даже собрав консилиум вильских кузнецов, только испортили очередную кучу металла. Зато договорились о производственной кооперации – вильцы взялись ковать наконечники для стрел из заготовок, которые на механических молотах делать гораздо легче, чем вручную. Им остаётся только разрубать полосы на кусочки и выковывать черешки. Выручка – пополам, товар пользуется бешеным спросом, сбродники сделали действительно убойную рекламу. Роман готов отдавать в убыток, лишь бы вильцы заготовили больше стрел, но показать этого нельзя – лицо потеряешь. Уважаемых людей подачки оскорбляют до глубины души. Кооперация полезна не только прибылью – меньше будут коситься на Шишагова уважаемые вильские кузнецы, этим летом он отобрал у них много заказов. А так получается часть забрал, часть вернул, то на то и выходит. Да и покупать стальные заготовки у Шишагова лучше, чем самим мучиться с тиглями.
Соскучившись по новому, Роман вечерами занялся извращениями – расковал в прутья несколько полос кричного железа, зацементировал в угольном порошке, свил в косичку и несколько раз проковал. Потом сложил, и снова проковал. Удачи не ждал, баловался, поэтому даже сильно не разогревал перед проковкой, так, чтобы жёлтый цвет горячего металла слегка отдавал белизной. И ковал сам, ручным молотом, без помощников. Бил легко, не напрягаясь, частил. Игрался. После всей возни кусок металла уменьшился примерно втрое. Продолжая развлекаться, сформировал обоюдоострый клинок в руку длиной, с долами. Оставил достаточно толстый черен, с запасом, и отдал Перваку на закалку.
Весь следующий день ворочал брёвна на стройке, таскал корзинами камни и землю, которыми забивалось пространство между внешними и внутренними срубами. После ужина, послушав, как толкается в чреве супруги ребёнок, появился в кузнице. От входа разглядел довольные рожи наследников кузнечных родов, догадался – есть добрые новости. Разглядывая грубый, крупный узор, проступивший на отполированном клинке, спросил:
– Рубить им пробовали?
Рубили, конечно, обормоты, не могли учителя подождать. Меч не отличался особой твёрдостью, после удара по лезвию фирменной секиры на нём оставалась заметная вмятина, но при ударе не гнулся, кожаные доспехи пробивал и рубящим, и колющим ударом. Ещё он вдвое легче секиры. Особого преимущества в бою не даст, а возни с ковкой много. Сделать гарду, рукоять и продать на торгу – по крайней мере, металл окупится.
– Вы, соколы мои, теперь решётки ковать будете, подъёмные. А ещё цепи, воротные петли, скобы и оковку.
***
Маленькая сухая ладошка хлопнула по лбу, оставив на смуглой коже красное пятно размазанного комара. Шлепок был настолько силён, что смешной войлочный колпак слетел с бритой головы учёного чужеземца – Креде едва успела подхватить, иначе улетела бы в воду диковинная шапка.
– Вот спасибо, любезная девушка, да пошлёт тебе Всеблагой Отец достойного мужа! Воистину, последний мост шире для того, кто заботился о старших!
Гортанная речь мода Жанака невнятна для собеседника, многие звуки звучат в его устах слишком непривычно. Даже имя его толком не разобрать, вильцы зовут его Занак. Покладистый путешественник не обижается, охотно отзываясь на оба имени. Модами его народ зовёт своих друидов, там, далеко на полудне, они имеют большую силу. Если верить мастеру Анагиру, неметоны в городах Антурии больше Колеса Севера. В такое нелегко поверить, но мод Жанак рассказывает и более странные вещи. Подобно жрецам Колеса моды собирают знания о мире, посылая учёных людей в дальние страны. Жанаку достался нелёгкий путь к северному морю, видимо, старшим друидам его неметона не хватило знаний, полученных от Парабата и Анагира.
– О чём я вещал, когда это недостойное существо прервало нашу беседу? Ах да! Столица нашего государства стоит между двух великих рек, на берегах канала, который соединяет два этих торговых пути. Уважаемые, не хочу хвалиться, но он шире этой реки, много глубже, и прям, как взгляд честного человека. По этому каналу товар, погруженный на корабль на берегах полуденного моря, без выгрузки добирается до торговцев, ждущих его в портах моря закатного.
Многоучёный мод выглядит довольно нелепо, можно подумать, что к телу тщедушного мелкого подростка боги в шутку приделали голову великана. Ещё смешнее его делает одежда – кургузый серый кафтанчик, едва закрывающий ягодицы, тесные полосатые штаны в обтяжку, и рыжие сапоги с широкими голенищами. Руки друида похожи на птичьи лапы, единственные предметы, с которыми они ловко управляются - перо и большая походная чернильница. Прочие вещи в них не задерживаются - падают, опрокидываются, нередко бьются или ломаются. Большая голова мода всё время занята мыслями о высоком, поэтому по земле за ним тянется след разрушений и неразберихи. Чтобы учёный муж не пропал в дороге, к нему приставлен молодой помощник, который не столько впитывает мудрость учителя, сколько ухаживает за ним. Странно, но такая же, как у наставника, одежда не делает юношу смешным. От неизбежных в пути неприятностей мода и его ученика оберегают четверо плечистых молодцов, никогда не снимающих брони, с выдумкой сложенной из чернёных железных пластин – из-под нижнего края доспеха видны только диковинные сапоги с загнутыми вверх носами. Анлуан от самого Колеса незаметно – как ему кажется – разглядывает ножны их длинных мечей. Такая охрана неспроста – южане путешествуют не на спинах коней, которыми славится их земля, не лодки несут их по речным потокам, хоть и качает их сейчас вместе текущая вода. На самом деле с места на место путешественника со свитой доставляет волшебная сила круглых кусочков звонкого серебра, которыми набит кошель учёного жреца. Именно серебро перенесло мода Жанака через горы, степи и лесные дебри, вместе с шатром и запасом пергамента, который пятнает вечерами этот несуразный исследователь. Мод живёт в каком-то ином мире, оставив в нашем только живые, внимательные глаза и руки, описывающие то, что глазам удалось увидеть. Если бы не помощники, забыл бы и поесть.
Поесть! Чаще всего учёный обходится несколькими сушёными плодами и парой диковинных орехов, что разламывает для него молчаливый помощник. Лишь вечером юноше удаётся влить в учителя несколько ложек супа. Хотя стражи и сам ученик от сочного печёного мяса не отворачиваются.
– В ваши слова трудно поверить, сколько труда понадобилось, чтобы выкопать такое количество земли!
Мод Жанак радостно оборачивается, чуть не столкнув с челна своего ученика:
– Кирия Айне, в нашей стране живёт очень, очень много людей. Она похожа на здешние места, но наоборот. Деревьев в благословенной Антурии столько, сколько людей в этих землях, а людей живёт столько, сколько прекрасных деревьев растёт в этих лесах. Жанак взмахом руки привлекает внимание собеседницы к описанному предмету, и только ловкость вильских лодочников не даёт челну опрокинуться. Чтобы не выпасть, седокам приходится ухватиться за борта.
– Какой я неловкий, карбоз девона! Прошу простить меня, уважаемые кир и кирии, узнав, что вы собираетесь к человеку, который приплыл из-за края мира, я разволновался и никак не могу успокоиться! Нет в языке слов, чтобы выразить мою признательность за то, что позволили вас сопровождать! В моей книге будет описано то, что ещё ни один учёный муж Антурийских храмов не заносил на пергамент!
Неловкие пальцы Жанака так крутят костяную пуговицу кафтана, что Айне понимает – недолго той осталось висеть на своём месте. Большой черный ворон опускается учёному на плечо и недовольно крумкает хозяину прямо в ухо. Заботливый ученик сразу вкладывает хозяину в руку кусочек мяса. Ворон щёлкает клювом, дёрнул головой – и нет угощения. Почесал хозяина за ухом, и устроился поудобнее, запустив в изрядно потрёпанную толстую ткань немаленькие когти.
Прилёт птицы всегда успокаивает мудреца – на время. И в этот раз путешественник замер, прикрыв глаза. Ворон тоже замер, и стало заметно, как они похожи.
– Пастух и овца подобны с лица, – шепнула Креде матери на ушко. Айне слегка прижала ладонь дочери – кто знает, не знаком ли путешественнику их язык. Помечтала – хорошо бы выучить язык зятя – вот уж его точно никто в этом мире не знает.
Лодочники стали грести активнее, погнали челны к открывшемуся справа заливчику.
– Скоро уже, – повернулся к нанимателям тот, что стоял на носу. – К вечеру доберёмся.
***
Хорошо очиненное перо не дрожит, добрые чернила не растекаются. Подобно птичьим следам на мокром песке, цепочкой ложатся на пергамент буквы. Мелкие, без изящных завитушек – записать нужно много, запас пергамента не бесконечен.
«Народ, живущий по берегам этих рек дик, но нравом добр и отзывчив. Жилища их отчасти напоминают норы зверей, что живут в здешних лесах и состоят из ямы и сложенных вокруг неё древесных стволов. Крыши жилищ кроют они соломой, не умея изготовить черепицу. Впрочем, даже те, кто умеет выделывать из глины кирпичи, строят из брёвен не только дома, но даже целые крепости. В этом нет ничего удивительного – кирпич дорог, а в лесах много огромных деревьев».
Вести записи, сидя за удобным столом на хорошей лавке, при хорошем освещении – свет необычная лампа даёт яркий и ровный – настоящее удовольствие и отдых души. Если бы не дураки, которых, впрочем, хватает везде. Без различия пола.
– Эй, чужеземец! А правду говорят, что ты колдун и всё на свете знаешь?
Полезные заблуждения у дикарей заслуживают того, чтобы их укрепляли.
– Да, многое известно человеку, освещённому мудростью Всеблагого Отца!
– А ноги выровнять можешь? И чтоб конопушек на носу не стало?
Девка, осмелев, до пояса высовывается из-за дверного косяка. Жанак делает строгое лицо, шевелит глазами, притворяется, что считает в уме, помогая себе губами.
– Пятнышки только с носа убрать? Остальные оставить?
Дура спохватилась, прижала ладони к щекам:
– Ой, дяденька нет, везде своди, по всему телу!
Мод сыпанул на пергамент сухого песка из коробки, подул, встряхнул пергамент:
– Иди сюда! Подставляй руки!
Высыпав песок в сложенные ковшиком ладошки, стукнул костлявым пальцем в девке в лоб.
– Волшебным песком посыплешь голову, залезешь в мешок и будешь сидеть до заката солнца. Тогда ноги выровняются, а пятна с тела убегут в песок.
– Вот спасибо, дяденька!
Девка отвешивает земной поклон, собирается бежать – не терпится скорее посыпать голову.
– Постой, я самое главное забыл сказать!
– Что, дяденька?
– После того, как залезешь в мешок, ни в коем случае не думай о плывущей через реку корове! О чём хочешь – только не о ней.
Дура наморщила лоб, старательно запоминает, о чём нельзя думать. Сокровище, а не девушка! Так подняла настроение!
– Всё, иди, мне ещё сто сотен звёзд описать надо, не отвлекай!
Каремчак грозно каркает и распахивает крылья – девицу мигом выносит за дверь. Мод гладит жёсткие чёрные крылья пернатого напарника. Старый спутник, верный, с полумысли чувствует, что нужно хозяину.
Не успел затихнуть топот босых пяток, как дверь покоя снова распахивается.
– Не помешаю?
Хозяин недостроенной деревянной крепости, мастер, недоделавший оружейную сталь, вождь, не добившийся полного подчинения. Человек, весть о появлении которого бросила немолодого уже мода через половину обитаемого мира. Бесшумный, как зверь – даже одежда на нём шуршит тише, чем у прочих людей. Проходит, садится на лавку, ждёт, пока его животное удобно ляжет у ног.
– У нас, многоучёный мод Жанак, не принято смеяться над теми, кто обижен богами.
Тяжёлый взгляд – не злой, равнодушный, так смотрят на новую вещь, не вызвавшую ни восторга, ни удивления.
– Не в первый раз замечаю, мод Жанак любит шутить, но в его шутках не хватает доброты. Предлагаю говорить безо лжи, тем более что я всегда знаю, когда человек говорит неправду. Нет, я не лазил тебе в голову, уважаемый мод. Когда человек обманывает, он пахнет иначе, его выдаёт стук сердца и звук дыхания. Пока южные воины соревнуются с моими парнями в переноске годовалого бычка, а молодой мод незаметно изучает устройство подъёмных решёток, никто не помешает двум умным людям насладиться беседой. У вас в стране небось есть пустыни?
– Есть, – если дают время привести мысли в порядок, нужно пользоваться.
– По пустыне ехал на коне воин. Жарко, пить охота. Вдруг видит – деревья, из-под корней источник бьёт, но у самой воды дремлет трёхголовое чудовище. Воин хватает меч, рубит одну голову, другую…. Чудовище просыпается, отпрыгивает и спрашивает человеческим языком:
– Зачем?
– Я пить хочу! – грозно отвечает воин.
– Дурак, кто ж тебе не даёт?
Подумай, мод Жанак, не похож ли ты на того воина?
Мод не может усидеть. Встаёт, проходит по небольшой комнате из конца в конец. Щелчком пальцев подбрасывает в воздух монету, не глядя, ловит левой рукой и суёт в кошель. Возвращается за стол, вздыхает, успокаивая дыхание и только после этого отвечает, тихо и совсем без акцента.
– Кто же знал, что чудовище может говорить человеческим языком?
***
Они идут, устало переставляя натруженные ступни по разбухшей от осенних дождей земле. Большая часть – босиком, но и та обувь, которая ещё сохранилась, прослужит недолго. Запавшие щёки, тусклые глаза, скудная поклажа. Большая часть ноши – носилки с ранеными, и не все они закреплены между лошадьми. По местным меркам людей довольно много – больше полусотни мужчин, подростков и женщин. Если не знать, что несколько месяцев назад их было в десять раз больше. Люди угрюмы, они лишились почти всего, но руки продолжают сжимать оружие, а единственный всадник, что едет в голове колонны, несёт древко, на котором мокрой тряпкой повис трёхголовый дракон.
Расступается пуща, открывает уставшим людям вид на обустроенную речную пойму, россыпь домов непривычного вида и деревянную крепость. Между строениями движутся занятые делами жители, но и идущих встречают. На берегу впадающего в реку небольшого ручья стоит мужчина, у ног которого сидит громадная серая рысь. К ним подходят двое из пришедших – пожилой мужчина в бронзовой чешуе и молодой, в усеянном заклёпками кожаном жилете.
– Здравствуй, Роман. Я – Гатал. Найдется ли у тебя немного пищи и кров для людей, которые не сумели защитить свою землю?
– Здравствуй, вождь. Накормить голодного и укрыть не имеющего дома – правильный поступок. Рад видеть тебя, Акчей. Не забыл, где жили мы с Этайн?- парень отрицательно мотнул головой – Раненых туда.
Роман снова повернулся к Гаталу:
– Размещайтесь. Акчей знает, где едят, пока уложите раненых, там накроют столы. Сначала уха и немного хлеба – вы ведь давно нормально не ели?
– Да.
– Ничего, подкормим, пищи у нас хватает.
– Десять лет тому назад я привёл к устью Нирмуна почти тысячу человек, из которых двести были воинами, равных которым не было в округе на многие седмицы пути.
Гатал говорит на смыслянском со странным акцентом, усиливает шипящие согласные, напомнив Роману знакомого польского шьпекулянта. Понятно, что учился языку не у вильцев. Акчей тоже слегка присвистывает в разговоре, но не так заметно. Костёр, разложенный в специальном очаге, слишком силён для моросящего мелкого дождя, а собеседники укрыты от холодных капель навесом. Вождь сбродников говорит, не поворачиваясь к Роману, смотрит в пламя, ищет поддержки в потоке раскалённого воздуха.
– Я потерял землю, сражаясь за которую пали почти все мои люди. Из тех, кто пришёл со мной, уцелело два десятка, из них только половина – мужчины. Потерял любимую женщину, достаток и положение. Остались меч, честь и горстка измученных людей.
Ты вышел на наш берег год назад, один – зверя твоего не считаю. Сегодня ты приютил в своём селении то, что осталось от моего народа. Когда Акчей вернулся и принёс вести о наших детях, я не поверил, что они остались свободными, но парень настоящий воин, врать не умеет. Он пришёл в доспехах, за которые любой вождь отдаст любимую жену, с драгоценным оружием и новыми боевыми ухватками. Я задумался. Мы всегда жили по закону силы, который велит забрать у слабого то, что он не способен защитить. Забирали всё, до чего могли дотянуться наши руки, слабые сопротивлялись, глупцы, – теряли жизнь и свободу. Но и наша сила убывала – незаметно, совсем чуть-чуть, пока не приплыла из-за моря рать, которая отняла всё у нас самих.
В костре прогорело и обрушилось толстое полено, навстречу падающей с тёмного неба воде взметнулся сноп искр. Роман подбросил в огонь ещё дров – слушать Гатала оказалось интересно – пришлый разбойник неожиданно оказался умным собеседником.
– Ты можешь одолеть в бою десяток опытных воинов. Но не отбираешь, а отдаёшь. Можно подумать – это глупость дикаря, который не знает ценности вещей и законов мира. Но отданное вернулось к тебе многократно. И я стал догадываться, что глупый дикарь это я, а ты удачлив и знаешь верный путь.
Гатал выставил ладонь под дождь, посмотрел, как капли стекают по мозолистой коже.
– Я должен заботиться об остатках моего народа. Но не справляюсь. Возьми нас к себе. Акчей рассказывал, как здесь живут. Работать как простолюдин и готовиться сражаться, будто дружинник – тяжело, но он говорит – потом становится легче. Большая часть моих людей – простолюдины, которым пришлось сражаться. Остальные – воины, которым пришлось немало поработать, мы справимся и поверь, сумеем отплатить добром, хоть не имеем сейчас ничего, кроме нас самих.
Шишагов молча протянул руку и сжал ладонь старого разбойника.
– Гатал, в темноте не видно, но вот там шумят водяные колёса, которые пилят лес, помогают варить железо – много железа, делать из него крепкую сталь, ковать инструмент и доспехи. Там, – Роман показал рукой в другую сторону, - полные пищи амбары. Там – запас сена, которого хватит до весны нашему стаду и вашим лошадям. Там, – Роман снова повернулся,– дома, удобные дома, в которых хорошо отдыхать после работы. В них спят люди. Представь, что исчезло всё – плотины, кузницы, амбары, дома. Сумеют люди построить это опять?
– Гатал хмыкнул, не стал отвечать на риторический вопрос.
– А если всё останется, но не станет людей – кто будет пилить лес, ковать металл, кормить и доить коров? Зачем будут нужны эти полезные вещи? Ты предлагаешь мне самое большое сокровище этого мира.
Шишагов потёр шею, подбирая правильные слова.
–Только одно условие, Гатал. Мы все собрались из разных мест, кое-кого привели сюда на верёвке. Но рабов в НАШЕМ роду нет, а должникам нетрудно рассчитаться хорошей работой. Здесь нет чистых и грязных, ценим того, кто больше умеет и лучше работает. Сможете так жить – буду рад. Тем, кто не сможет себя побороть, придётся уйти.
– Смогут все. Теперь – смогут. Даже я.
Роман поднял с земли камешек, поиграл, подбрасывая его разными частями руки, поймал и бросил под лавку.
– Я думаю, скоро вильцам и нам придётся воевать со скандами. Как думаешь, твои люди станут нам помогать?
Впервые за день Шишагов увидел на худом горбоносом лице собеседника радость.
– Все, как один. Даже если ты попробуешь их остановить и заберёшь оружие!
Роман хмыкнул, улыбнувшись в ответ:
– До сих пор я вам его давал.
Инодин Николай

 
Сообщения: 625
Зарегистрирован: 12 окт 2014, 11:57
Откуда: Минск
Карма: 2457

Re: "Уходимец" Книга вторая, "По горячему следу".

Сообщение Инодин Николай » 25 ноя 2015, 06:01

Глава 9
Холодный осенний дождь уныло сыплется на луга и леса, частыми оспинами пятнает поверхность реки. Небо скорбит об ушедшем лете. Вся округа пропиталась водой, ходить почти невозможно – ноги сразу обрастают слоем грязи. Плыть по реке – совсем другое дело. Не весеннее половодье, конечно, но уровень воды поднялся, и там, где в летнюю пору лодкам приходится вертеться ужом, обходя мели, тяжёлые корабли проходят, не цепляя килем дна. Команды не приходится подгонять – гребля греет тела, а близкая добыча – сердца. О том, что глупые смысляне к осеннему торгу свозят в одно место множество товаров, в скандской армии не слышал только глухой, но и ему давно на пальцах показали.
Из-за дождя кормщикам трудно смотреть вдаль, но река широка – до трёх сотен шагов от берега до берега. Места хватает, и корабли идут наперегонки. Опоздавшим – кости, поэтому воины не жалеют сил, налегают на отполированные ладонями рукояти вёсел. Подбирать объедки не хочется никому.
Стоящую на берегу бревенчатую башню из-за дождя заметили слишком поздно – на фоне затянувших небо грязных туч серая древесина над серым холмом не сильно бросается в глаза в глаза. Обычно от обстрела гребцов прикрывают висящие на бортах кораблей щиты, но из башни стрелки бьют сверху вниз, и могут выцеливать гребцов дальнего от них борта. Пернатая дрянь сносит сразу нескольких воинов на двух кораблях, после чего их команды пройти мимо уже не могут – за кровь положено брать кровью. Карнахи поворачивают к берегу, сминают камыш и с разгона выползают на мокрый песок. Хоринги сноровисто укладывают весла вдоль бортов, расхватывают щиты - атака. Разобрались на тройки, прикрылись и с дружным рёвом побежали к цели, обгоняя друг друга. Опытные воины знают – чем ближе подберёшься к башне, тем безопаснее. Останется вынести топорами дверь, ворваться внутрь – и можно будет хвастать на пиру головами убитых врагов. Когда до бревенчатых стен остаётся шагов пятьдесят, бегущие первыми сканды катятся по земле – кому-то хитро спрятанный в рыжей траве острый колышек сквозь тонкую подошву пропорол стопу, остальные просто споткнулись о незаметную преграду. Засевшие в башне крысы тут же принялись вбивать стрелы в открывшиеся бока и спины. На таком расстоянии острые стальные наконечники без труда пробивают вареную в масле кожу панцирей. Бегущие следом бойцы прикрывают пострадавших товарищей щитами, оттаскивают стонущих от боли друзей к кораблям. Наученные горьким опытом, второй раз двигаются к башне шагом, принимают стрелы на щиты, перед тем, как ступить очередной раз, аккуратно проверяют ногой землю. После очередного шага стопа проваливается – неглубоко, всего на пару пядей, выше щиколотки впиваются в кожу острые деревянные шипы – рана дрянь, пустяк, но кровь течёт, и ступать больно. Сканды раскручивают пращи, целя в бойницы, осыпают башню градом литых бронзовых пуль, мечут дротики, но толстые доски трудно пробить, а для замаха и броска приходится опускать щит. Неизвестно, удалось ли зацепить кого-нибудь в башне, а несколько хорингов получают стрелы в грудь и лицо. Когда озверевшие северяне добираются, наконец, до башни, оказывается, что дверь находится высоко над землёй, по склону холма разбросаны изрубленные обломки помоста, который к ней вёл. Тех, кто в запале попытался рубить стены, застрелили в упор, сверху – сквозь бойницы в полу нависающей над основанием башни галереи.
Поджечь мокрую древесину нечем, и скандам приходится отходить, делая вид, что не слышат радостных воплей защитников. Погрузив на корабли два десятка раненых и убитых, хоринги отплывают вверх по течению.
***
Из-за распутицы весть об идущих по Нирману скандских кораблях пришла позже, чем хотелось Староху, но в роду Берегуни посланные Печкуром сорванцы разнесли тревогу быстро – все живут рядом, вдоль реки, лёгкие челны с тремя гребцами в каждом прошли по Извилице, поднимая родовичей. Старох с десятком дружинников уже несколько часов встречает общинников у ворот крепости. Нападения ждали, поэтому большинство семей снялись легко и пришли быстро. Зерно в этом году сразу свезли в приготовленные в пуще ямы, большую часть скота заранее перегнали на дальние поляны, на которых с лета стоят стога сена. В мешках и коровьих вьюках идущих самое дорогое – инструмент, утварь и запас пищи. Идут семьями, иногда целой вязью. Каждому нужно указать место, дать дело, проследить, чтобы порядок был – внутри стен этим занимается большая часть дружины. Спасибо Савастею – взялся помогать, жрец хорошо с бабами управляется – поднаторел за столько лет, умелец.
Жрец и военный вождь вдвоём стоят у ворот оплота, подгоняя и направляя приходящих огнищан. По уму, с ними надо бы старейшине стоять, но Берегуня со своими домочадцами задерживается. Савастей злится на старого приятеля:
– Живут рядом, до сих пор не явились. Богатства свои прячут. Портит людей достаток, а, вождь?
Старох только поморщился, промолчал, Савастей напомнил о разговоре с Романом. Тот тоже достаток поминал, мол, плохо, когда достаток больше силы. Только жрецу не нравится излишек добра, а оборотень хочет силу нарастить. Умные оба, видят одинаково, а понимают по-разному. Кто прав? А оба правы, каждый свой кусок правды видит.
– О, лёгок на вспомин! Надо было сразу помянуть! – жрец хлопнул себя по бедру. – Что я говорил, гляди, на каждого по две коровы с барахлом! Потому и пришли последними!
– Дзеян не беднее будет, а две седмицы назад в крепость перебрался и походную кузню оборудовал. Не в богатстве дело, голову на плечах иметь надо, – Старох со злости плюёт на землю.
Идущий первым Берегуня выходит из-за оставшихся на старом месте лодочных сараев, машет рукой, открывает рот – здороваться. Не успевает, с Нирмуна раздаётся рёв сотен глоток – подплывающие сканды увидели уходящую в укрытие добычу. Непривычные к такому шуму коровы шарахаются в стороны, мечутся между сараев, за ними бегут бабы, орут дети. А от берега бегут первые хоринги. Догонят, не уйти общинникам.
Старох так стиснул зубы, что скулы побелели. Под копья селян подвели жадность и дурость, но они много лет кормили и одевали дружину, чтобы защитила от врага, когда лихо будет. Глядеть, как враги режут тех, кого он поклялся боронить*, вождь не может.
– Гони их за стены, жрец, быстро! И ворота сразу запереть, отобьёмся – спустите лестницы!
Старох воет по-волчьи и бежит навстречу скандам, огибая суетящихся огнищан. Первый десяток летит следом, вождю не надо оглядываться, слышит и так.
Бегущий навстречу молодой щенок успевает бросить в Староха дротик – вождь отбивает короткий тяжёлый дрот и с разбега бьёт сосунку ногой в щит. Сканда разворачивает, секира вождя разваливает глупую непокрытую башку. Теперь присесть, пропуская над собой копьё, прорубить выставленную вперёд ногу противника, отпрыгнуть…
Вождь одного за другим бьёт набегающих в беспорядке врагов, слева и справа ревут и воют дружинники, дорвавшиеся до кровавой потехи. Хмельной воздух бранного пира кружит голову, наполняет силой мышцы. Пора отходить, но нужно убить ещё вот этого… и того ….
Загнав Берегуню с домочадцами за ворота, Савастей как молодой взбежал на стену – смотреть бой и готовить лестницы для Староха. Вскормленные волчьим мясом дружинники врезались в бегущих скандов, как серая стая в отару – рывок, удар, летит в сторону мёртвое тело, а хищник уже накинулся на следующую жертву. Торжествующий вой летит к небу – воины служат богу в битве. Савастею со стены видно и то, чего не замечают ошалевшие от крови дружинники – скандов всё больше, к месту побоища подходят уже не бездоспешные одиночки – боевые тройки начинают теснить Староха и его людей. Свист жреца может уронить с небес пролетающую птицу, но военный вождь не обращает на него внимания. Падают враги, один за другим гибнут вильские дружинники. Скандов слишком много, обстрел со стен не может их остановить – слишком далеко от частокола идёт бой. Вот северяне взяли дружинников в кольцо, сдавили…
Залитый кровью с головы до ног хоринг выбежал из толпы и, скалясь, помахал над головой отрубленной головой вождя. Больше десяти стрел попали в него одновременно, сканд успел закрыться, но не выдержал удара такой силы, упал. Броня из железной чешуи спасла жизнь, однако уберечь не смогла – ноги и руки удачливого головореза закрыты не столь надёжно, все лучники со стены бьют в одну цель, кровавые ошмётки летят в стороны. Набежавшие друзья прикрыли, унесли к кораблям – вместе с добычей.
– Чего вылупились? – Савастей орёт на высыпавших на стены сородичей так, что уши закладывает. – Вождь свою службу сослужил, теперь ваш черёд! Кто баб и детей на стену пустил?! Вниз все, чтоб духу вашего наверху не было!
***
Погода отвратительная. Самое хреновое, что галопом по размокшей луговине в атаку не поскачешь. На повороте конь может поскользнуться и лечь, не спасут и новые шипастые подковы. Высокие и мощные по здешним понятиям лошади Гаталовой дружины в отличие от трофейных лошадок и тарпанов без подков очень быстро снесут себе копыта, слишком тяжёлы, чтобы босиком бегать. Сама лошадь весит килограммов пятьсот, на ней сидит облитый бронзовой чешуёй всадник, к тому же животное укрыто налобником и боевой попоной из толстой кожи, которая на груди усилена черепицей из копытного рога. Как подумаешь, сколько сбродники тарпанов перебили, чтобы своих лошадей укрыть, – руки чешутся понабивать рукодельникам морды лиц. Катафракты, туда вас в качель. Горюй-не горюй, а таранного копейного удара тяжёлой кавалерии сегодня не будет. Гатал со своими конными статуями останется в резерве на предмет преследования убегающего противника. Или даст последний шанс отойти уцелевшим, тут уж как получится спеть. Мальчишка, которого прислали соседи, кроме того, что сканды идут, ничего толком объяснить не смог. О количестве врагов высказался предельно ясно:
– Много.
Подумал чуток, и уточнил:
– Или больше.
Были сборы недолги – когда несколько месяцев готовишься к событию, есть шанс многое успеть. Шагают Ромины «легионы» быстро, но не торопясь, вести в бой уставших людей – последняя глупость. Сколько бы тех агрессоров ни было, за сутки они большой вильский забор не возьмут, а если захватили сходу, без гарнизона – тем более спешить некуда, месть, она торопливых не любит.
По раскисшей дороге следом за Романом, хлюпая и поскальзываясь, топает сквозь ночь вся его рать. Пятьдесят три копья и топора тяжёлой пехоты, закованные в прочнейшую по здешним меркам броню, физически развитые и так-сяк обученные биться в строю. За ними почти столько же лучников, большинство – бывшие сбродники, в основном рыбаки, охотники и пастухи, среди них есть даже женщины. В них Шишагов уверен абсолютно – полгода воевали со скандами, выжили, оделись в трофейные доспехи и шлемы. Замыкают колонну кентавры Гатала. По меркам Советского Союза – усиленная танковым взводом пехотная рота. По здешним – неслабая такая армия.
Вильское ополчение собирается по родам, приплывут по реке. Если план Староха не сломается, к утру в условленном месте соберётся больше четырёх сотен ополченцев и сотня – полторы бойников. К вечеру прибудут двести общинников из дальних родов. Дружина и мужи устьянского рода должны сидеть в «крепости», это двести пятьдесят топоров. Если считать по головам, соотношение сил должно получиться почти равное, только хорунги привели не ополчение, доведись лоб в лоб резаться в поле, сомнут вильцев северяне. Имеются у Шишагова кое-какие задумки, но строить планы рано – надо сначала посмотреть на врага.
Роман поскользнулся, поправил на поясе съехавшие ножны, и повёл свою армию дальше – идти предстоит почти всю ночь.

***
Битые хоры убрались, на реке больше не то, что корабля – лодки нет. Сидеть на галерее и слушать, как по гонтовой крыше барабанит дождь, когда там, за лесом, родичи сошлись с врагом грудь в грудь – невыносимо. Особенно юным героям, положившим два десятка скандов, не получив в ответ даже паршивой царапины. Синяк на боку и отбитые рёбра не считаются, пуля из пращи случайно в бойницу попала. Крумкачу и самому невтерпёж – кто знает, что в крепости делается, может, каждое копьё на вес золота, а тут сиди – в тепле и сухости, окрестностями любуйся.
И десять пар глаз на тебя в упор смотрят – с надеждой. Крумкач снял с лука тетиву, уложил оружие в налуч, проверил, хорошо ли заточена новенькая тяжёлая секира. Повернулся к подручным:
– Собирайтесь, пойдём нашим помогать. Тут мы своё дело сделали.

Не зря Крумкач третий месяц парней гоняет – собрались быстро, без суеты. Спустились по верёвке на землю и двинулись от башни по кривой тропе, стараясь не сойти с намеченного неприметными камешками пути – берегли ноги. Выбрались с усеянного ловушками холма, пошли быстро, один за другим, и чтобы нога следующего в след предыдущего ступала, этому на границе в первую голову обучают. Крумкач идёт впереди, и невольно шагает всё шире – тянет его к крепости, как на верёвке, если бы не сдерживался – уже бежал бы. Заставщики тропу шагами мерят, но мысли их там, где столкнулись с врагом родные люди. Лучше бы они по сторонам смотрели или лесом шли. Хлопнули пращи, и посунулись на землю сразу три молодых воина. А со всех сторон уже набегают сканды. Крумкач рявкнул команду, кинулся на прорыв, одного хоринга взял на рожон, рубанул секирой в открывшийся бок второго. Потом под лопатку старого бойца по самую втулку вошло тяжёлое скандское копьё.
– Хватит уже мне быть торопливым, – сказал своим людям Алед. – Пора становиться умным.
В башню сканды попали только утром, даже без обстрела искать колышки и ловушки оказалось непросто. Строение облазили снизу доверху, от колодца до площадки дозорного, кое-что Алед даже зарисовал для памяти – укрепление строили неглупые люди, у них стоит поучиться. Пока хорунг изучает секреты строителей, воины перетаскивают на карнах найденные припасы, утварь и оружие. Добыча не скудная, гружёный корабль осел в воде, с половинным экипажем разгоняется тяжело, медленно выгребает против течения. На оставшемся позади холме разгорается башня, разведённый внутри огонь принялся быстро. На пламя уставились невидящими глазами одиннадцать торчащих на кольях голов, и только у одной ветер треплет длинные усы. У прочих такого украшения нет – не росли ещё толком.
***
Под кое-как натянутым пологом идёт совещание. Присутствуют главы воинских контингентов поднявшихся для отражения неспровоцированной агрессии. Как ни смешно, нет разницы, сколько за тем или иным вождём активных копий, – явились все. И гордый предводитель трёх с половиной инвалидов, именуемых ватагой бродников, дерёт горло громче, чем представитель родового ополчения из двух сотен мужей. Роман слушает с застывшим лицом, и никому из собравшихся невдомёк, о чём думает чужеземный колдун, неведомо зачем обрядивший своих людей в тяжкие доспехи. Боится, что без этого бремени его воины слишком быстро побегут от врага?
«Шагнуть вперёд, загнать большой и указательный пальцы за кадык, и резко дёрнуть, возвращаясь на место. Даже борода не мешает – нет её. Но я спокоен, спокоен, как священный камень Савастея. Всех уродов не убить, геноцид получится. Интересный звук доносится из-за спины, Гатал зубами скрипит. Терпи, кентавр, ты же видишь, я молчу, я спокоен». Мысли Шишагова не отражаются на лице, дыхание ровное, размеренное.
Кобырь стоит в двух шагах от возможной смерти и продолжает орать, брызгая на окружающих слюной. Нашёл время и место для мелкой своей мстюшки, угрёбище. Убивать ушлёпка нельзя, хоть такая тварь среди своих опаснее сотни врагов – местные не поймут. Да сволочь, да урод, но – свой урод, своя сволочь. А Роман – чужой. Уже не совсем, знакомый, но пришлый, не кровь от крови, и странный, живёт наособицу, иначе живёт. Нельзя конфликтовать, не время. Ночь, длинный пеший переход, тревога за жизнь и здоровье друзей – Шишагов устал. Нарастает ощущение дежавю – очень давно Роман не оказывался настолько беспомощным. В виски толкается ощущение перехода – надо же, какой забавный рефлекс выработался. Нет, уходить Роман не собирается – прирос к этому миру, отрывать пришлось бы с мясом, по живому.
Ярость хлещет, накрывает волной, поднимает на ноги, скульптурным гранитом сковывает мышцы лица, кусками льда застывает в глазах. Пятится ватажок, давится очередным оскорблением, отходят в стороны прочие отцы-командиры. С этой отарой без Староха не совладать, заигрался вождь со своей деревянной игрушкой, оставил племя без руководства. Придётся Роману брать своих и идти делать, что должно – уничтожить скандов без помощи вильцев не выйдет, так хоть кровушки у них попить как следует. Обескровить пришлых – за неделю, за месяц, раздёргать по пуще, не давать покоя – на это у Романа сил и знаний хватает. Резать ночами, врываясь в лагеря, заводить в болота…
На пути к выходу стоит только один человек – богатырских габаритов дядя в плаще из медвежьей шкуры. От него пахнуло знакомым – будто дохнуло в лицо большое сильное животное.
– Не спеши, Роман. Кобырь помолчит, и остальные тоже.
Остальные выразили согласие – жестами, не открывая ртов.
– Я запоздал малость, будь добр, ещё раз расскажи, что задумал. Потом подумаем, как гостей дорогих потчевать. Меня зовут Татур, вильским бойникам я заместо отца родного.
***
Бывает, что человек с самого утра просыпается с ощущением близкой удачи. Открывает глаза и замирает от того что она рядом, близко, манит, обещает, выдёргивает из постели, заставляет торопливо одеваться, проглатывать завтрак, зовёт и торопит. Эти дни запоминаются на всю жизнь: меч оживает в руках, старый недруг беспечно подставляет спину, за бесценок наполняются редким и дорогим товаром трюмы кораблей, капризная красавица вдруг сама оказывается в твоей постели – удаётся всё. Сегодня у Матолуха Быстрого именно такой день.
Ночью налетевший ветер разогнал тучи, и утреннее солнце осветило окрестности, заиграло в жёлтой и красной листве. С самого утра – добрые вести. Племянник наконец взялся за ум – догадался не бить лбом в крепкие стены хитро выстроенной башни, а умно подкараулил гарнизон в засаде, взял неплохую добычу. Людей много потерял – не беда, удачливый разумный хорунг без воинов не останется. Порадовали Матолуха и запершиеся в бруге смысляне, выложили перед воротами трупы людей Эмриса Жадноглазого. Этот умник решил под шум дождя в темноте вырезать охрану бруга и распахнуть ворота. По старой привычке никому про свои мудрые планы не сказал – разговоры накануне дела считал дурной приметой. Вильцы почтили хорунга, тело предводителя неудачников лежит в ряду покойников первым. Добычу придётся делить на меньшее количество частей, и пусть лучше она достанется тем, кто внимательно слушает умные советы Матолуха, сына Дилвина.
Половина лагеря завалена вязанками хвороста, и тонкими лесинами, ветки которых обрублены так, что по оставшимся сучкам любой воин севера взлетит на вильский частокол проворнее горностая. Вечер и утро потрачены хорингами не зря.
Матолух улыбается, разглядывая крепость, стоящую на небольшом холме. Лесовики построили крепкий бруг, когда он будет захвачен, станет главным достоянием Матолуха ап Дилвина. РИГА Матолуха. При штурме погибнет сотня-другая хорингов? Не страшно, зимой придётся кормить меньше прожорливых ртов.
После завтрака хоры начали выстраиваться на отведённых местах – ближе к бругу встают молодые воины с вязанками хвороста, они будут заваливать ров. За ними изготовились метатели дротиков и пращники, эти заставят защитников сидеть за стеной, не поднимая головы. Опытные бойцы в кожаных панцирях и железных шлемах понесут лестницы, им же и подниматься по ним на стены. Не так уж и много в крепости бойцов – Матолух вчера не поленился забраться на священное дерево, с которого крепость видна, как на ладони. На каждого защитника у скандов четверо воинов, и треть из них уже брала одну крепость – когда выгнали из лесного укрытия в болотную грязь остатки сбродников. Конечно, та куча брёвен была вдвое меньше этой, но большой кусок мяса отличается от маленького только временем, за которое его прожуют крепкие зубы голодного едока.
Хоры закончили изготовку, последними на сколоченный для них помост поднялись предводители похода – те, кто привёл больше одной хоры. Матолух привёл пять, ещё четыре хорунга пришли под его руку уже здесь, на южном берегу, сейчас его слово на совете вождей весит больше слова любых двух других предводителей. Доля в добыче – тоже.
Два десятка трубачей выстроились позади изготовившихся к штурму воинов, подняли к небу длинные и тяжёлые деревянные трубы, украшенные на концах литыми бронзовыми головами быков и вепрей. Матолух, старший из хорунгов, взмахнул мечом, ударил им о щит, подавая сигнал к атаке. Страшно и громко взревели боевые трубы, земля дрогнула от топота двух тысяч ног. Нет, такую силу не остановить. В этих лесах, населённых смелыми, но неумными племенами, у северян нет достойных противников. Быстрый улыбнулся – определённо, сегодня удача гостит в его шатре.
***
Сканды с вечера вырубили весь подлесок шагов на сто от опушки леса – готовили фашины. Оно, конечно, удобно ров заваливать, но и вильцам не придётся через кусты проламываться, за это горячим северным парням особая благодарность. Враги выстроились, оцепив крепость, ими командует неглупый человек, он даже оставил четверть отрядов во второй линии – скорее из-за того, что в первую все не поместились. Роману не верится, что у полководца скандов имеется представление о резерве и маневре силами на поле боя, разве только этой армией командует не тот, кто воевал со сбродниками. Ладно, война покажет.
Ночью, воспользовавшись тем, что скандские сторожа попрятались от дождя, в крепость по верёвкам забралось больше сотни ополченцев, так что штурм частокола стал бы для скандов кровавой бойней и без помощи укрывшихся в лесу воинов.
Над головами приготовившихся к атаке скандов поднялись длинные трубы, взревели – и масса хорингов устремилась к стене. Наверняка кричали, но дикий звук скандского «оркестра» полностью заглушал любые звуки. Стены вильского Иерихона устояли, брёвна намного прочнее сырцового кирпича. Навстречу штурмующим густо полетели стрелы.
– Пошли! – команда вряд ли слышна дальше пары шагов, поэтому Роман машет луком и шагает вперёд. Стрелки, половина из которых ветераны Гатала, выскакивают из леса всего в сотне шагов за спинами воинов второй линии скандов.
Северяне не прошли школы Каменного Медведя, не оглянулся ни один – глазеют, как забрасывают фашинами ров воины первой волны. Лучники успевают выпустить по три стрелы до того, как обстрелянный ими отряд начинает разбегаться и поворачиваться. Впрочем, уцелело в том отряде немного.
– Дальше! – перекрикивая трубы ревёт Шишагов, и стрелки поднимают луки выше, выпускают тяжёлые длинные стрелы вверх, чтобы пернатые подарки упали на врагов почти вертикально, разгоняясь в падении. Подаренное растерявшимися скандами время лучники используют полностью, выпускают около шести–семи сотен стрел. Последний залп приходится по набегающим хорингам, большая часть стрел без пользы втыкается в щиты, и лучники бросаются наутёк, к близкой опушке.
Штурм крепости со стороны леса сорван, среди скандов не нашлось идиотов, готовых лесть на стены, подставляя спины под обстрел. Теперь северяне летят вдогонку за лучниками, будто под ногами у них не размокшая луговина, а беговая дорожка. Ненавистные стрелки всё ближе, нескольких замешкавшихся сканды мгновенно забрасывают дротиками. Лес надвигается, но именно среди деревьев сканды сильнее, нужно всего лишь не дать врагу сбежать, и хоринги прибавляют скорости. Ещё немного, и можно будет забросать копьями всех, но стрелки скрываются в лесу, а навстречу растянувшимся в беге хорам выходят вооружённые длинными копьями воины в странных шлемах, умело сбивают строй, смыкают большие, крепкие, добротно окованные по краю щиты, и по команде шагают вперёд – все вместе, как одно существо. Вроде и немного их, одна - две хоры, но первые сканды, оказавшиеся у них на пути, умирают мгновенно.
Строй копейщиков неглубок, набегающая масса северян должна легко смять две недлинные шеренги, но перед копейными остриями мечутся три невозможных, невероятных бойца, вокруг которых растет вал изломанных щитов и изрубленных тел. Окружить оборотней, задавить массой не дают копейщики, ударить в спину копьеносцам мешают густо летящие от опушки стрелы.
Сила солому ломит, когда к месту рубки собирается несколько сот северян, враги начинают пятиться к лесу, хоринги заходят с боков, ещё немного, и странных бойцов, защиту которых почти не берут копья, всё-таки удастся прижать к опушке, загнать под деревья и уничтожить. Поливая землю кровью, сканды давят врага, шаг за шагом оттесняя от крепости. Ещё немного, и враг потеряет возможность поднять руку с оружием. Последнее усилие, и можно будет примерить красивый шлем, стащить с трупа невиданную крепкую броню. Сканды взревели, упёрлись щитами в спины впереди стоящих воинов – и оказались окружены смыслянами, которые выбежали из леса, охватив фланги врага. Вильцев сотни, они отрезали хорингам путь к отступлению. Теперь сдавленные со всех сторон островитяне не могут замахнуться для удара, начинается избиение окружённых. Штурмовавшие крепость со стороны реки хоры не успевают помочь попавшим в беду соплеменникам, слишком много врагов оказалось на стене, стрелы защитников буквально выкашивают пращников и бросающую в ров фашины молодёжь. Старшие хоринги дважды под градом камней поднимаются на стену сквозь летящие стрелы, оба раза их сбрасывают оттуда многочисленные защитники.
Матолух смотрит на развернувшуюся бойню, не веря своим глазам – удача не может его обмануть, но невозможная картина избиения лучших воинов севера отказывается исчезать, закрывай глаза, не закрывай. Смысляне накатываются от леса двумя потоками, рубят отходящих от стен скандов. Заглушая рёв боевых труб, над полем битвы всё громче разносится торжествующий волчий вой. Ворота крепости распахиваются и извергают новые сотни врагов.
Верный Хевейт хватает оцепеневшего хорунга в охапку – спасать, но у кораблей кипит резня, от высокого закатного берега Нирмуна отваливают всё новые челны, набитые вооружёнными людьми – поморяне решили не ждать своей очереди на истребление, пришли на помощь соседям. Остатки скандов бросаются к крайним швертвейлам – отбить хоть пару, и лодкам не останется места на реке. Не успевают – догоняет, бьёт в спину конский топот.
Удача не обманула Матолуха Быстрого – заарканивший хитроумного сканда Акчей за год потерял сноровку, петля его аркана захлёстывает не локти, а горло, рывок натянувшейся верёвки ломает везучему хорунгу шею.
Пойманных скандских предводителей в погребальный костёр своего вождя вильцы бросят живьём. Связанными, подрезав сухожилия на левой ноге – хромой работник и в Вырае не убежит.
***
Грубая льняная ткань из неровных толстых нитей – сколько труда пришлось положить для того, чтобы сделать из тебя нарядную рубаху? Какое несчётное число раз протащили сквозь тебя тонкие девичьи пальцы железную иглу, что волокла за собой хвост из крашеной в радостный красный цвет шерстяной нити? Стежок к стежку, узор к узору вышила юная мастерица, теперь вокруг ворота, на рукавах и подоле из-под петухов, оленей, ромбов, солнечных и грозовых знаков почти не видно беленого Солнышком полотна. Наткнётся на них зловредный дух, нечисть лесная, и отпрянет в испуге, ибо нет ему дороги к желанной плоти, заступило путь мастерство любящей девушки – защитит жениха свадебная рубаха, согреет, укроет от злого взгляда и бранного слова.
Не едет жених к наречённой, лежит на пышной постели, что заняла нос боевого корабля гостей заморских – утомился, видно, их привечая, угощая нежданных тем, что руки ухватили, умаялся. Завертелся честной муж, запарился, совсем потерял буйну голову – лежит она теперь, к телу приставлена, уставились в небо глаза незрячие. Прилегли рядом с вождём отдохнуть перед дальней дорогой в светлый вырай друзья и соплеменники. Не всем хватило места на палубе – сложены в ряд прощальные костры, на каждом корабль стоит, ждут часа отправления смелые вильцы, на совесть угостившие заезжих северян. Грудами навалены вокруг кораблей гости, будет кому послужить родичам в благодатном краю. Сегодня у живых праздник – провожают родичей к предкам, в счастливый край. Ломятся от угощения столы, музыканты не жалеют ни щёк, ни пальцев – кто дудит, кто по струнам бьёт, стараются. Несётся над лугом плясовой напев. В очередь вспоминают родичи всё смешное и весёлое, что случилось в жизни уходящих, чем гордились, чему смеялись – никого не забыли, о каждом рассказано, от молодых ногтей до последнего часа. Пьют, едят вильцы, плещут из чаш и рогов в сторону погребальных костров, несут туда с праздничных столов лучшие куски – перед дальней дорогой родичей нужно славно накормить.
Начало темнеть, народ добивает мёд и пивко, поёт песни, всё больше весёлые, молодёжь пляшет, будто двужильная, старается. Вот загорелись в небе первые звёзды, Млечный путь перекинулся через всё небо. Не заблудятся уходящие, пора провожать. Вильцы поднимаются из-за столов, подходят к своим, прощаются. Для прощания своя песня, разухабистая, полная пожеланий – здоровья и богатства, счастья и прибавления в семьях. Ещё просят родичи не забывать оставшихся, но не торопить за собой – много дел не доделано, нельзя всем сразу родные места оставлять.
Савастей с песней идёт от костра к костру, бросает в поленницы горящие факелы. Разгорается чистое пламя, ревёт и гудит над кострами раскалённый воздух – выше леса поднимается огонь, светло становится на лугу, как днём. Не простые искры уносятся к тёмному небу, то летят к светлому выраю родные души. Отдохнут, наберутся сил – и назад, на землю, к родным краям, к новому рождению, подобно птицам, что дважды в году летают этой дорогой. Роман смотрит на пламя, видит, как прогорают, обрушиваются поленья, выбрасывают в небо очередной сноп искр, кожей ощущает поднявшийся ветерок – холодный воздух тянется к пламени, чтобы поддержать огонь, нагреться и унестись вверх, захватив с собой дым и копоть.
Костры прогорели, вильцы стоят молча, смотрят на рдеющие во мраке груды красных углей. Савастей машет рукой:
– Всё, родичи, расходитесь. Завтра курган насыпать будем, завтра. Подходит к Шишагову, берёт за руку чуть выше локтя:
– Спасибо тебе, Роман.
– Мне-то за что? – не понимает уставший Шишагов. В глазах ещё кружится пламя, в ушах отдаётся невидимый прибой, а мир вокруг заметно покачивается.
– За то, что ушло меньше, чем осталось.
– А… – вздыхает Роман, – Сделал меньше, чем хотел.
Подумав, удивлённо добавляет:
– Но больше, чем должно было получиться. Помощников хороших много оказалось. Знаешь, старый, нам теперь ещё больше работать надо.
– Зачем? – Савастей такого ответа не ждал.
– Чтобы, когда придут следующие, они просто отскочили от нас, как горох от стены. Понял?
– А придут?
– Будем стараться как следует, может, и не придут. Если силу увидят.
Небо над ними начинает затягивать облаками – с земли кажется, будто чёрный зверь, наползая с востока, десятками пожирает звёзды.
– Пошли спать, жрец. Утро вечера мудренее. Работы у нас с тобой – на две жизни хватит.
Поддерживая друг друга они идут к жилью, звериным чутьём находя дорогу в окружающей темноте.










Глоссарий

Жирник – вырезанная из мыльного камня лампа, используемая в том числе, в качестве примитивного примуса. В качестве топлива используется тюлений жир, фитилём служит пучок сухого ягеля.
Настоящие люди – племя оленеводов и охотников на морского зверя, регулярно промышляющее разбойничьими набегами на соседей, в силу ряда причин помогли Роману строить тримаран для морского путешествия.
Каменный Медведь – старый шаман, с которым Шишагов около года прожил в брошенном стойбище. Учил Романа боевым искусствам и навыкам выживания в тундре.
Налуч – футляр для лука
Кубло – гнездо, логово, дом. Змеиное кубло – яма, в которой на зимовку собираются змеи.
Сканда – Территория на северном берегу моря, большой остров, размерами и очертаниями напоминает скандинавский полуостров Земли, но расположен намного дальше к северу. Соответственно, море, расположившееся на месте Балтики шире и глубже, так как аналогов Ютландии и Зеландии нет, акватория открыта по отношению к Атлантике, в него проникают воды тёплого экваториального течения.
Сканды – общее название племён, населяющих Сканду. Хоршие мореходы, торговцы, рыбаки, не брезгуют разбоем. Имеют заслуженную репутацию хороших металлургов.
Хора – отряд скандских воинов, принесших клятву верности одному вождю. Чаще всего составляют команду одного корабля.
Хоринг – рядовой боец хоры
Хорунг – военный вождь, предводитель хоры.
Сбродники – племя, осевшее на побережье у устья Нирмуна. Образовалось из остатков разбитого отряда пришедших с юга кочевников, большой группы изгнанных из племени за поклонение змеиному богу западных смыслян и изгоев окрестных племён. Главенствующее положение в племени занимают воины – кочевники, их потомки и жрецы Жащура.
Жащур – трёхголовый змей, повелитель подземного царства. Племенное божество сбродников. До того, как объединились кочевники, смысляне и изгои поморян, имел одну голову.
Извилица – правый приток Нирмуна самая большая из впадающих в него рек.
Вильцы – смыслянское племя, живущее в нижнем течении Извилицы.
Смысляне – племена, занимающие значительные территории лесной и лесостепной зоны. Предпочитают селиться в долинах рек, основа хозяйства – животноводство и подсечно-огневое земледелие. В зависимости от места проживания могут сильно отличаться укладом жизни, но сохраняют общий язык с незначительными диалектными отличиями, единое жреческое сословие, сообщество кузнецов и постоянные связи между отрядами бойников.
Бойники – группы парней и молодых мужчин, живущих на пограничных территориях. Не участвуют в хозяйственной деятельности, живут охотой, добытым «с копья и секиры» и податью, которую передают им ближайшие роды земледельцев.
Хмара – туча
Поморяне – родственный смыслянам народ, говорящий на близком языке, при разговоре смыслянам и поморянам не требуется переводчик. Населяет земли вдоль морского побережья. Делятся на южных и северных, граница проходит по нижнему течению Нирмуна. Несколько уступают смыслянам в развитии кузнечного дела и методах обработки земли, поэтому в местах тесных контактов часто ассимилируются последними.
Ковадло – то, чем куют. Тяжёлый кузнечный молот.
Сутолка – Сбор родичей и соседей для выполнения какой-нибудь значительной работы. Рассматривается участниками ещё и как обрядовое действие, приносящее удачу участникам и роду в целом. Тот, в чьих интересах собирается сутолка, за работу ничего не платит, но обязан устроить пир по завершению работ. У смыслян в целом очень развиты групповые ритуалы, призванные укрепить связи в семье, роду и племени. Участие в них – почётная обязанность всех взрослых свободных членов группы.
Свитка — мужская и женская верхняя длинная распашная одежда из домотканого сукна.
Русляне – родственное Вильцам племя, живущее выше по течению Нимруна.
Езерищенцы – смыслянское племя, живущее на левом берегу Нирмуна, в районе группы больших озёр, западные соседи Вильцев.
Вязь – группа семей, живущих на общей территории. Может быть образована разделившейся большой семьёй или поселившимися на новом месте выходцами разных семейств.
Вязник – старейший либо пользующийся наибольшим авторитетом глава семьи, представляет интересы вязи на собраниях старейшин.
Гонор – честь, почёт, в отношении Рудика скорее имеет значение спесь, неправильно понятая воинская честь.
Боги смыслянского пантеона
Дивас – верховное божество смыслянского пантеона, прародитель всего сущего.
Самфест – бог кузнец, хозяин земных недр.
Волопас – бог животного мира, покровитель охотников и пастухов
Лутоня – богиня, покровительница женских ремёсел. Не является богиней плодородия, эта функция принадлежит Земле и Великой Матери.
Смысляне отделяют богов – покровителей от божественных сил - Неба, Земли, Солнца, Воды, Огня и их проявлений, вроде ветра и дождя. В легендах смыслян можно найти следы того, что в прежние времена почитаемых божеств было больше. В смыслянском пантеоне нет божества, покровительствующего воинам. Человек, избравший воинское ремесло, считается отчасти вернувшимся в звериное состояние и переходит в ведение Волопаса.
Карнах – скандское морское судно, высокобортное, имеет палубу, одну мачту с прямым парусом и четыре-пять пар вёсел. Используется чаще всего для перевозки грузов и мроского промысла, но может быть использовано и для боя, хоть и не способно развивать такую скорость, как боевые корабли специальной постройки. В качестве носового украшения обычно устанавливается вырезанная из дерева голова быка с бронзовым кольцом в носу, которое используется для причаливания.
Первая Река – большая, больше Нирмуна, река на юге занятых смыслянами земель. По легенде, именно там находится прародина смыслян. Также отделяет смыслянский мир от чужого – территория за рекой входит в состав большой империи, занимающей берега Срединного моря, идеология которой кажется смыслянам настолько чуждой, что за рекой для них начинается «тот свет»
Поршни – примитивная кожаная обувь, что-то среднее между мокасином и кожаным лаптем. Надевается поверх онуч, крепится на ноге длинными ремешками. Большая часть описанных в книге народов не используют другой обуви. Только часть скандских воинов и те сбродники, которые сражаются верхом, носят сапоги.
Пуща – лес, не затронутый хозяйственной деятельностью человека. Занимает большую часть территории, на которой происходит действие книги.
Помогатель – младший жрец, помощник жреца, помогает проводить священные ритуалы и церемонии, находится в обучении у жреца высшего посвящения.
Жрец – тот, кто жрёт, служитель высших сил, отвечает за своевременное и правильное исполнение сакральных ритуалов и церемоний. Как правило, живут в местах расположения священных предметов, которыми могут быть камни, деревья, родники или возвышенности. Название происходит от процедуры церемониального поедания служителями пищи, принесённой поклоняющимися в жертву богам.
Военный вождь – в смыслянских племенах верховный правитель во время военных конфликтов. Предводитель дружины – отряда профессиональных бойцов. Отвечает также за подготовку ополченцев. В мирное время подчинён старейшинам родов.
Воинский сбор – налог на содержание дружины военного вождя, десятая часть доходов общин. Собирается им во время ежегодного гощения.
Гощение – ежегодный объезд воинским вождём и дружинниками всех родов племени с целью получения воинского сбора, смотра родового ополчения и проверки его подготовки. Проводится после сбора урожая.
Беседа – пир по поводу приезда или отъезда уважаемых гостей. Позволяет знакомиться и обмениваться новостями в неофициальной обстановке
Швертвейл – боевое судно скандов, длинное многовёсельное судно, с целью увеличения остойчивости имеет поворотные кили из досок, по форме напоминающие плавники касаток, в честь которых и названо.
Туат – территориально-племенное объединение людей на Зелёном острове, своеобразный аналог города-государства древних эллинов у народа, не имеющего городской культуры. Уже не племя, ещё не королевство. Включает в себя рабов, свободных общинников и аристократию. Все свободные туата называются айре, приставка перед этим словом означает количество принадлежащего человеку скота. Обязанностью аристократии является ведение боевых действий. Принадлежность к сословию не является постоянной или пожизненной, в первую очередь определяется количеством скота в собственности человека. Многочисленное и влиятельное жречество острова – друиды, в состав туатов не входят.
Коннахт, Гайлиминх, Конмхайн Мара – название территорий на Зелёном острове.
Лох-Корриб – озеро, являющееся западной границей туата Конмхайн Мара
Ри – глава туата, сосредотачивает в своих руках военную, судебную и в большой степени хозяйственную власть, наследственно-выборная должность. Одно из требований к кандидату – отсутствие физических и умственных недостатков. Считается, что ри вступаетс властью в сакральный брак. Не имеет права заниматься работой по хохзяйству – такое низменное занятие подрывает репутацию, может привести к изгнанию.
Уснех – один из наиболее почитаемых холмов Зелёного острова, служит местом собрания наиболее влиятельных друидов.
Парасит – свободный крестьянин, не имеющий достаточного количества скота. Берёт часть скота богатого сородича, взамен оказывает ему поддержку. Приплод от арендованного скота по сложной схеме делится между параситом и хозяином скота. Эти отношения очень напоминают институт клиентеллы древнего Рима.
Бельтан – праздник начала лета, вторая половина года, и месяц, начинающийся с этого праздника.
Бо-айре – сотовод-общинник, владелец стада в сотню голов крупного рогатого скота.
Лугнасайд – праздник, схожий по своему содержанию с праздником Купалья
Мак Диан – по легендам Зелёного острова, незадолго до вторжения на остров потусторонних существ к верховному Ри острова пришёл человек, оказавшийся мастером во всех делах и ремёслах. Сыграл решающую роль в завершившейся победой битве с интервентами.
Сид – представитель народа, жившего на Зелёном острове прежде других. После закончившейся вничью войны с предками нынешних обитателей получили в распоряжение его подземную часть, где и обитают. Сканды зовут сидов фейри. По преданию, не все сиды переселились когда-то на остров, часть их осталась жить за Западным морем, на исконной земле сидов. Так же сид – место, где обитают сиды, как правило, проход в сид находится в каком-то холме.
Высший брак – институт брака на Зелёном острове сложен, есть множество разновидностей брака, в том числе временные браки разных видов, даже изнасилование считается одним из видов брака. В зависимости от вида брака изменяются юридические и имущественные права супругов. В некоторых случаях жена имеет больше прав, чем её супруг. Высший брак наиболее близок по содержанию к нашим представлениям о браке, супруги равны в правах и являются наследниками друг друга.
Притайн – ближайший к Зелёному большой остров, больше по размеру, населён несколькими народами.
Чатрандж – настольная игра.
Парабат – глава Совета Мудрых Колеса Севера, должность и личное имя одновременно. Избранный главой жрец традиционно принимает его взамен собственного.
Дивас – в представлении жрецов Колеса Севера, Бог-творец, создал мир из себя, то есть Дивас и есть собственно, весь мир.
Ведьма – у смыслян жрица, хранящая «бабью правду». Девушка, выбирающая этот путь, отказывается от вступления в брак (но не от плотской любви), живёт в лесу, чаще всего с общиной бойников, считается их сестрой и сожительствует с ними. Очень редко в одной ватаге бойников может быть больше одной ведьмы. Ведьмы играют главную роль в обрядах инициации смыслян, ритуально помогая умереть ребёнку, и родиться взрослому члену общины. Привратница между тем и этим светом.
Антурия – мощное государство, расположенное в бассейнах двух крупных рек, сопоставимых с Тигром и Ефратом, но впадающих в разные моря. Реки соединены судоходным каналом. Государство имеет развитое сельское хозяйство, торговлю и промышленность, контролирует очень большую территорию. Система власти сложная, городское самоуправление сочетается с сильной теократией, власть разделена между жрецами влиятельных храмов и торгово-промышленными центрами.
Мод – антурийский жрец высокого ранга.
Кир, кирия – господин, госпожа (антурийск.)
Гонтовая крыша – крыша, крытая гонтой, тонкими дощечками из определённых пород дерева, мало подверженных гниению.
Инодин Николай

 
Сообщения: 625
Зарегистрирован: 12 окт 2014, 11:57
Откуда: Минск
Карма: 2457

Re: "Уходимец" Книга вторая, "По горячему следу".

Сообщение Цоккер » 25 ноя 2015, 09:41

Инодин Николай писал(а):Пернатая дрянь сносит сразу нескольких воинов на двух кораблях

Пернатыми обычно называют птиц, а не стрелы. Может быть, лучше будет "оперённая дрянь"?
Цоккер

 
Сообщения: 2370
Зарегистрирован: 19 окт 2014, 10:25
Откуда: Екатеринбург
Карма: 2153

Re: "Уходимец" Книга вторая, "По горячему следу".

Сообщение Инодин Николай » 25 ноя 2015, 18:36

Да, пожалуй.
Инодин Николай

 
Сообщения: 625
Зарегистрирован: 12 окт 2014, 11:57
Откуда: Минск
Карма: 2457

Re: "Уходимец" Книга вторая, "По горячему следу".

Сообщение Raysen » 23 апр 2016, 09:37

Закончил чтение 2-й книги. Как и от первой, Я в восторге. Ждём третью часть, с вычиткой которой обязательно помогу :)
Умей видеть возможности там, где другие видят проблемы и препятствия.
Делая что-либо для кого-либо, рассчитывай на взаимность, но всегда с оглядкой на то, что никто никому ничего не должен.
Аватара пользователя
Raysen

 
Сообщения: 2667
Зарегистрирован: 21 сен 2015, 12:38
Откуда: Плеяды
Карма: 2988

Пред.

Вернуться в Мастерская

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 5