ЛЮДИ и ФЛАГИ.
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется,-
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать...
Федор Тютчев, 1869 г.
«Все, что мы делаем, эхом отзовется в вечности!»
Максимус Децимус Меридий,
более известный как гладиатор
по прозвищу Испанец
Косые солнечные лучи с трудом пробивались сквозь узкие бойницы жалюзи и теряли последние силы в бесплодной атаке на полумрак комнаты. Те же немногие счастливцы, что сумели прорвать оборону, погибали на подступах к массивному креслу, окутанному сумраком, как темным покрывалом. В комнате царила тьма, и только редкие всполохи сигарных затяжек позволяли предположить очертания человеческой фигуры, безмолвно застывшей в кресле.
Завсегдатай шумных салонов, джентльмен и - в недалеком прошлом - отважный бригадный генерал, он очень ценил свое одиночество и любил отдыхать в полумраке. Лишь один человек имел право нарушить уединение генерала, неприкасаемое ни для жены, ни для детей, ни даже для самого президента. Седой негр в аккуратном сером мундире военного образца, хотя и без знаков различия, без стука приоткрыл дверь библиотеки.
- Масса Уэйд, тут к вам какие-то штатские приперлись. Говорят – из газеты. Мне их выгнать или сами управитесь?
- Благодарю, Рэнсом, - добродушно улыбнулся человек. - Я пройду в кабинет, проведи господ из газеты туда.
Дворецкий удалился так же бесшумно, как и появился, а из кресла поднялся и прошел к выходу высокий, массивный человек в светло-сером сюртуке. Невозмутимо попыхивая сигарой, мужчина неторопливо поднялся на второй этаж, прошел в одну из комнат и, остановившись у стола, коротко позвонил в колокольчик.
Менее чем через минуты двери кабинет распахнулись и из-за спины дворецкого вышагнули двое мужчин, до боли напоминающие рекламу магазина готовой одежды. Плечо первого гостя оттягивала массивная тренога, накрытая черным покрывалом, руки второго нервно теребили кожаную рукоять потертого саквояжа.
Едва перешагнув порог, нервный посетитель сдернул с головы модный котелок, покосился на объектив камеры ферротипа, настороженно выглядывающий из-под покрывала и, не дожидаясь, пока порядком утомившийся спутник избавится от груза, стянул пыльную кепку с головы товарища.
Понаблюдав за телодвижениями гостей, дворецкий тишком довольно улыбнулся краешком губ и вытянулся во фрунт:
- Господа! Генерал-майор армии Конфедеративных Штатов Америки Уэйд Хэмптон III!
- Это большая честь для меня! – нервный гость восхищенно прижал котелок к груди. - Разрешите представиться: Билл Портер, репортер «Richmond Enquirer». Меня сопровождает мой лучший друг и бессменный помощник - мистер Эл Дженнингс, мастер по производству ферротипов.
- Добро пожаловать, господа, - хозяин кабинета отвесил короткий, по-военному четкий, но вместе с тем доброжелательный, кивок, - рад составить знакомство. Желаете чего-нибудь выпить: вино, бурбон, коньяк?
Хэмптон вопросительно приподнял густую бровь.
- Выпить с вами - большая честь, сэр, - открыто улыбнулся репортер, чрезвычайно довольный возложенной на него миссией, - и осталась бы честью, даже если пить пришлось бы воду из грязной лужи.
- Ну, юноша, - благодушно протянул отставной генерал, - с такими вкусовыми пристрастиями вы были бы настоящей находкой в минувшую войну. Там этого питья хватало с избытком. Хотя, надо сказать, что бывали времена, когда мы и слякоти были рады…
Задумчиво хмыкнув в густую бороду, Хэмптон сделал жест рукой в сторону дворецкого, - Рэнсом, принесите, пожалуйста, бурбон, для джентльменов и мадеру для меня.
После чего вновь повернулся к гостям:
- Чем могу быть Вам полезен, джентльмены?
- Сэр, генерал, сэр! – Портер принял смутное подобие строевой стойки, - через неделю наступает двадцатая годовщина со дня Геттисбергского послания! Ни для кого не секрет, значительнейшей предпосылкой сего славного события послужила победа в бою на станции Бренди.
Журналист взял из руд дворецкого массивный хрустальный стакан, с вожделением покосился на тягучее колыхание виски, чуть тоскливо вздохнул и вдохновенно продолжил:
- Как не является секретом и то обстоятельство, что победы на Бренди-стейшен наши войска добились лишь благодаря атаке вашей бригады! Да, да, да! И ваш критический скептицизм здесь абсолютно неуместен! – глядя на неопределенную улыбку генерала, журналист укоризненно покачал головой.
- Не только я, но и многие исследователи прошедшей войны считают, что победа нашей кавалерии возле холма Флитвуд обеспечила успех Пенсильванской кампании. Что не говори, а ведь какую шикарную мясорубку устроили ваши кавалеристы в том бою, открывшем армии генерала Роберта Э. Ли путь в Пенсильванию!
Портер поставил стакан с виски на резной столик и восхищенно взмахнул руками. Он даже намерился разразиться аплодисментами, но вовремя заметил, что от товарища, занятого дегустацией спиртного, поддержки не дождешься, неопределенно пошевелил руками.
- Несмотря на всю ее очевидность, ваша тактика в том бою стала откровением! Ведь из всех генералов Конфедерации вы первый заставили своих парней шинковать «юнионистов» саблями в капусту! И, следуя вашим заветам, я повторюсь, они устроили шикарнейшую мясорубку!
- Шикарную мясорубку? А я, стало быть, восхитительный мясник из Бренди... – генерал опешено вскинул брови в наигранном удивлении. - А почему, собственно, господа, вы решили, что первым за саблю, вместо револьвера, взялся я?
Хэмптон неторопливо пригубил мадеру и окинул гостей выжидающим взглядом.
- Ну-у-у, как почему? - обескуражено протянул Портер и, словно намереваясь найти ответ на дне стакана, отхлебнул виски, поперхнулся, побагровел и закашлялся:
- Потому… кхак… майор… кха… Джон Синглтон… кху!! – получив от Дженнингса шлепок по хребту, Портер живо пришел в себя, – «серый призрак» Мосби про сабли говорил не иначе, как: «Эта железка годится только для того, чтобы использовать ее в качестве вертела»!
- Будем считать, что вы меня убедили, - Хэмптон примирительно покачал в воздухе сцепленными ладонями своих рук. - Введение новых тактических приемов, признаюсь, mea culpa* (моя вина латынь), хотя, говоря по чести, новыми они были только для наших армий. Как Конфедерации, так и Юнионистов. Поверьте, господа, настоящая заслуга в том, что мои парни действовали саблями, как оружием, а не как дубинами, принадлежит не мне. Отнюдь не мне.