Владимир Тимофеев писал(а):В этом орудии гильзу от осколочного патрона (в отличие от бронебойных) надо извлекать вручную.
Не могу представить, каким образом это делается. Обычно от хода отката зависит открытие затвора: ролик катится по копиру и в конце хода отката открывает затвор. Если откат неполный - затвор придётся открывать вручную. При открывании затвора - неважно, от копира при откате, или вручную - клин своими выступами бьёт по кулачкам, лапки выбрасывателя выбрасывают гильзу. Или на пушке 20-К всё по-другому?
Да нет, все так же. Открываешь затвор, вываливается гильза (руками ее трогать не очень - горячая), вставляешь новый патрон, затвор закрывается автоматом.
Владимир Тимофеев писал(а):Открываешь затвор, вываливается гильза (руками ее трогать не очень - горячая)
Так я о том и написал, что отдельной операции по извлечению гильзы нет. Затвор открыл - гильзу выбросило. А в тексте сформулировано так, будто после открытия затвора гильза не вываливается сама и её нужно как-то извлекать отдельно.
Владимир Тимофеев писал(а):вставляешь новый патрон, затвор закрывается автоматом.
Это точно. Новый патрон толкаешь в казённик -> он нажимает на лапки выбрасывателя -> лапки освобождают клин -> затвор закрывается. Ударный механизм взведён при ходе клина вниз.
- Дави, Макарыч, дави гада! – орал Винарский, поливая из ДТ скопившихся возле багажника штабной машины солдат. Пересекающая овраг дорога резко уходила направо, огибая небольшой бугорок. Немецкое авто стояло сразу за пригорком, выставив из-за него свою внушительную корму. Барабаш не стал повторять все дорожные изгибы, а попросту срезал угол. Т-70 взревел, проскочил по пологому склону бугра и, буквально встав на дыбы в конце подъема, обрушился всей своей массой на крышу черного «Опеля». Та в ответ жалобно заскрежетала, соединяясь с днищем, а танк еще раз рявкнул моторами и, крутнувшись вправо, элегантно сполз на землю прямо через сверкающий лаком капот, превращая плавные обводы автомобиля в искореженную железную рвань. Оставшиеся в живых вояки в мышино-сером, ошалевшие от такого «жесткого прессинга», уже не помышляли ни о каком организованном сопротивлении. Вместо этого они предпочли «тактическое отступление с отрывом от противника», что в переводе с военно-дипломатического означает не что иное, как паническое бегство с места сражения. Один из мотоциклистов умудрился развернуть свою тарахтелку на крохотном пятачке и попытался удрать, но трехколесный агрегат, попав под пулеменый росчерк, пошел юзом и опрокинулся. Пролетев по инерции еще пару метров, аппарат уткнулся в какой-то пень и замер, продолжая вращать задранными вверх колесами. Второй обладатель очков-консервов оказался еще менее расторопным – его невовремя заглохший мотоцикл повторил судьбу несчастного «Опеля», добавив к куче хлама на дороге еще одну, только поменьше. Из всей гоп-компании фортуна улыбнулась лишь двоим фрицам. Грамотно оценив обстановку, самые удачливые успели прыгнуть в канаву и теперь вовсю притворялись элементами пейзажа. «…Встреча советского танка и немецкой легковушки оказалась неожиданной для обоих. Чтобы продолжить движение на юг, танку понадобилось занять всю ширину узкой дороги, пересекающей лощину. Но по какой-то непонятной причине примерно в это же время на той самой дороге остановился некий штабной автомобиль, сопровождаемый парой мотоциклов. И в тот момент, когда вылезший из авто господин в форме обменивался любезностями с встречающими его коллегами, пути двух машин, гусеничной и колесной, пересеклись. Итог встречи был предсказуем: гусеничная машина победила за явным преимуществом…» (М.Кацнельсон, «Подвиг танкистов», из передовицы газеты 1-й гв. армии, номер от 22 сентября 1942г.). Покончив со штабной машиной и ее сопровождением, семидесятка вновь нырнула в овраг, но уже по другую сторону дороги. Настроение экипажа было приподнятым. Еще бы, несколько орудий, бронетранспортер, три единицы легкового транспорта, не менее двух десятков вражеских солдат и офицеров – бывает, что и за несколько боев такого не добьешься. А тут, всего два часа, и вот тебе пожалуйста, все в ажуре и без потерь. Даже вынужденные пассажиры прониклись. Синицын что-то восторженно мычал, протирая слезящиеся от выхлопных газов глаза, Кацнельсон, слегка оглохший от пулеметной стрельбы над головой, фальшиво насвистывал «Марш советских танкистов», а танк... Танк, сыто урча моторами, медленно полз по лощине. Возвышающиеся с обеих сторон крутые склоны позволяли не опасаться вражеской артиллерии. Остерегаться стоило только всевозможных ловушек вроде мин и завалов. Однако по непонятной причине немецкие командиры посчитали этот овраг малоопасным направлением и, видимо, решили не прикрывать его даже в инженерном плане. Через несколько минут спокойного хода напряжение спало, подлянок со стороны фрицев не наблюдалось, и Винарский облегченно отстранился от прицела, переместившись к командирскому перископу. Но в тот самый момент, когда Евгений уже решил, что все под контролем, мехвод вдруг резко толкнул рычаги, и остановившуюся машину сильно качнуло на торсионах подвески. - Гребаный карась! - чертыхнулся сержант, потирая ушибленный лоб. – Макарыч, блин! Предупреждать надо! - Командир, глянь вперед. Фигня там какая-то, - прокричал Барабаш с водительского кресла. Винарский прильнул к зеркальной призме прибора и, плавно поворачивая панораму, внимательно осмотрел окружающую действительность, стараясь охватить взглядом как можно больше деталей в доступной обзору зоне. Да, что-то странное было в этом тумане, встающем клубящейся стеной на пути боевой машины. Проблески то фиолето-сиреневого, то оранжево-красного могли показаться игрой света на пыли и каплях, но полуденное солнце светило навстречу танку и никак не могло освещать туман по ходу движения. Да и откуда туман - в полдень? Или, возможно, это дым такой? Не получая ответы на вопросы, сержант ощущал неясную тревогу, беспокойство, вызываемое чувством некой неправильности или даже нереальности того, что происходит или может произойти. Однако прямой опасности не было, и потому он просто скомандовал: - Продолжаем движение. --- …Туман обволакивал машину и темной лентой стелился под траками. Видимость была достаточной, хотя метрах в десяти по ходу движения дно оврага сливалось с серовато-оранжевой искрящейся мутью. Мехвод снизил обороты до минимума, стараясь не налететь на неожиданный ухаб или иное препятствие – в преддверии возможного боя ходовую стоило поберечь. Внешние звуки совершенно не проникали за броню, и казалось, что танк уподобился подводной лодке, продирающейся сквозь илистый придонный слой мелководья. Дальнейшие действия представлялись командиру семидесятки достаточно простыми. Следовало обойти рощу с юга и вновь выскочить на позиции вражеской батареи. Ну а дальше видно будет, то ли добить чужие орудия и соединиться со своими, то ли, если батарею подавили без него, продолжить движение по оврагу и выйти в немецкий тыл. А уж там-то можно будет порезвится вовсю. В том, что остальные танки бригады дойдут до назначенного рубежа, Винарский нисколько не сомневался, точнее, запретил себе сомневаться. В прямом столкновении с противником Т-70 шансов практически не имел, а вот навести шороху в тылу в момент, когда тридцатьчетверки начнут громить главную линию немецкой ПТО, - задача для легкого танка вполне посильная. Винарский не считал себя великим тактиком, но понимал, что прорыв даже одной боевой машины в глубину вражеских позиций может стать той соломинкой, что поможет сломать хребет всей германской обороне на узком фронте советского наступления. Выживет ли при этом он сам, останется ли его танк боевой единицей – подобных мыслей в голове у сержанта просто не возникало. Туман исчез внезапно. Искрящаяся пелена будто разом опала на землю серыми хлопьями. Что случилось дальше, Винарский не понял. Танк с размаху налетел на какое-то препятствие, протащил это что-то несколько метров, а затем левый борт приподнялся и под гусеницей заскрежетало сминаемое железо. С верхотуры башни было не видать, что попало под траки, и сержант крутнул перископ, пытаясь разобраться в обстановке. В триплексе мелькнули деревья и темное дождевое небо с грозовыми всполохами. В этот момент левый борт резко осел, и подскочивший Винарский крепко приложился головой о крышку люка. Спасибо шлему – мозги остались на месте, но язык сержант все-таки прикусил. - Ч-черт. Макарыч, что это было? – проорал командир, сплевывая кровь. – Мне чуть башку не оторвало. Танк проехал еще десяток метров и остановился, вновь окутавшись странным туманом. Сидящие в машине бойцы завозились, звеня снаряжением и потирая ушибленные места. - А хрен его знает, командир, - откликнулся мехвод. – Машина какая-то странная… немецкая вроде, значок там на капоте такой – кружок с тремя лучами. Ну так, я ее того, покорежил малость. - М-да, странно. На небо, кстати, не смотрел? А то вроде ж солнце было, а тут темно как-то… и дождь как будто. - Да я на небо не смотрел… некогда было. Хорошо, ептыть, хоть гусеницу не сорвало. - Ладно. Давай, значит, так. Двигаем дальше. Как выезд какой налево будет удобный, так сразу к нему подъезжаешь и тормозишь. Понял? - Есть, командир. Подъезжаю, останавливаюсь. - Тогда вперед, - скомандовал Винарский и вновь прильнул к панораме. Где-то минут через двадцать туман опять пропал, правда, уже не резко, как в первый раз, а медленно и плавно, расступившись перед накатывающейся машиной, как театральный занавес перед балетной примой. Впереди виднелся пологий подъем наверх в нужную левую сторону. Танк медленно подъехал к краю оврага и остановился. Со стороны поля семидесятка была не видна, только самый край башни возвышался над поросшим травой склоном. Это позволило выглянувшему в приоткрытый люк сержанту остаться незамеченным для противника. Рощи возле оврага уже не наблюдалось, только пригорок с несколькими посеченными осколками деревцами, а сквозь высохшую степную растительность хорошо просматривались деревенские дома и частично обрушенная водонапорная башня. По дороге, ведущей вглубь деревни, пылила колонна грузовиков камуфляжной расцветки. Одна из машин имела характерный силуэт топливозаправщика. Что было во главе колонны, разглядеть не удавалось – клубы пыли закрывали обзор. Небольшая группа немецких солдат на велосипедах подкатила из-за домов к обочине и остановилась в ожидании скорого проезда грузового транспорта. «Эвон куда мы забрались», - подумал Винарский. – «Хутор Подсобное хозяйство – опорный пункт обороны. И самый дальний край – как раз здесь. Однако». Севернее, за селом, звучала артиллерийская канонада. По всей видимости, советские танки завязли где-то на подступах. Сколько им понадобится времени, чтобы выйти на рубеж атаки, час, два или больше – гадать было бессмысленно, да и ни к чему. К тому моменту одинокий Т-70 наверняка обнаружат и почти гарантированно уничтожат. «Ну что ж, начнем, пожалуй. Концерт по заявкам… Партер полон… А галерка... галерка подтянется». - Макарыч, танцуем! – прокричал сержант водителю, заряжая пушку осколочным. - Танцуем, командир! – весело проорал в ответ Барабаш, и бронированная машина рванулась наверх из оврага.
Последний раз редактировалось Владимир Тимофеев 05 дек 2014, 12:03, всего редактировалось 1 раз.
--- Первый снаряд разорвался в центре колонны, снеся капот небольшого грузовичка. Остановившийся танк качнуло, и второй выстрел Винарский позорно промазал. Зато третий превзошел самые смелые ожидания. Осколочная граната попала в кузов одной из машин, после чего рвануло так, что ударной волной смело не только разбегающихся велосипедистов, но и пару соседних кунгов. «Боеприпасы он, что ли, вез?» - сообразил сержант после того, как разлетевшиеся по округе комья земли и осколки обстучали броню семидесятки. Сидевший рядом Марик очумело тряс головой, оглушенный грохотом взрыва нескольких тонн тротила, аммонала или чего там еще было у фрицев. В течение последующей минуты, израсходовав три зажигалки и один подкалиберный, сержант достал-таки пытавшийся укрыться за разбитыми машинами топливозаправщик, завершив окончательный разгром немецкой колонны. Боевое охранение, шедшее в хвосте, уже не могло пробиться через воцарившийся на дороге огненный ад, и семидесятка без помех добралась до окраины села. Плотная дымовая завеса, гудение пламени и продолжающиеся подрывы боеприпасов надежно скрывали советский танк, прорывающийся в глубину вражеского опорного пункта. Въехав в село, Макарыч по команде командира остановил машину между двух дымящихся развалин, бывших когда-то обычными деревенскими домами. Покрытый копотью танк казался на их фоне еще одним небольшим сараем с обвалившейся крышей. Южный ветер гнал волну черного дыма и гари прямо через хутор. Спустя некоторое время сержант разглядел в пыльном просвете кусочек дороги и группу немецких солдат, тащивших нечто тяжелое из дома напротив, что стоял сразу за проселком. Злорадно оскалившись, Винарский влепил в их сторону осколочный, а секунд через двадцать еще один. Дав, на всякий случай, туда же пару очередей из ДТ, он скомандовал водителю продвинуться чуть вперед, а затем повернуть налево, чтобы, прикрываясь низенькими глинобитными строениями, углубиться в село, не выскакивая на центральную улицу. Однако выполнить задуманное не удалось. Впереди на дороге в разрыве дымной пелены мелькнул угловатый силуэт германской самоходки, и сержант тут же послал снаряд в ее сторону, на удачу. Тупой бронебойный искрой скользнул по корпусу немецкой машины, сорвав закрепленные на нем запасные траки. Самоходка вздрогнула на мгновение, а потом, чуть повернувшись, сползла к дальней обочине под прикрытие высокого полотна дороги. «Эх, еще бы секунд пять-семь и подкалиберным в борт – красота», - с досадой подумал Винарский, не успевая с перезарядкой. Но поразмышлять о превратностях судьбы ему не дали – на сцене появился еще один участник. Как оказалось, следом за артштурмом шел танк, который также съехал с дороги, но уже в другую сторону, как раз в ту, где под дымовой завесой прятался советский Т-70. Еще минута-другая, и немец должен был появиться прямо перед машиной Винарского, лоб в лоб. «Что, дуэль? Нафиг, нафиг. Уйдем-ка мы лучше влево, вот за эту домину. Мы прятки с детства любим». Быстро проскочив вдоль длинной кирпичной стены то ли барака, то ли колхозной фермы, семидесятка повернула за угол. «Ох, ё мое», - сержант инстинктивно нажал на педаль и… подкалиберный улетел в молоко. Ответный выстрел вражеского панцера тоже оказался неудачным – встреча двух бронированных машин оказалась неожиданной для обеих сторон. Видимо, только этим и можно было объяснить такие нелепые промахи с дистанции в десять-пятнадцать метров. Но теперь все это ушло в прошлое, осталось только одно - выяснить, кто из двоих быстрее, сильнее, удачливей. Кому - проиграть, а кому - … Успеть-успеть-успеть. Перезарядка. Время словно бы растягивается плавными мазками движений ног, рук, плеч, глаз. Снаряд из магазина - камора, левая рука - поворот башни, правая – ствол, глаза – прицел – контур мишени, правая нога – педаль до упора – выстрел. Выстрел! Вращающаяся болванка втыкается в маску орудия немецкой «трешки», слегка «закусывает» броню, но тут же уходит вверх огненным рикошетом. Пушка вражеского танка дрожит, по стволу пробегает волна. Над маской вспухает дымный разрыв и через микромгновение тонкостенный цилиндр, переломленный у самого основания, улетает куда-то к черту на рога в облаке непонятных ошметков. Время вновь приходит к своему естественному состоянию, и секунды опять становятся секундами. Но еще ничего не заканчивается. Контур в прицеле растет и закрывает обзор – пользуясь преимуществом вдвое большей массы, немец пытается протаранить маленький Т-70, вмять его в стену, опрокинуть набок, раздавить, обездвижить и уже потом добить – гранатой, броней, чудом господним. Макарыч судорожно рвет рычаги, жмет на педаль, сжигая фрикционы бешеным вращением валов завывающих моторов, но не успевает, никак не успевает отскочить вместе с машиной от накатывающейся многотонной махины. …Чудеса на войне встречаются не то чтобы часто, но, как правило, регулярно, хотя и довольно неожиданно, как раз тогда, когда их совсем не ждешь. «Дружественный огонь» - штука довольно неприятная, особенно для тех, кто под этот самый огонь попадает. А для противной стороны, наоборот, он как улыбка фортуны и иногда тот самый один шанс на миллион, что выпадает самым упорным и терпеливым. Случайность это или судьба, но на сей раз не повезло немцам. Оставшаяся у дороги самоходка угостила снарядом коллегу, перепутав его с нахальным русским. Подбитая «трешка» остановилась буквально в двух шагах от заглохшего Т-70. Синие язычки пламени быстро пробились сквозь развороченную броню, облизали кресты на башне, и спустя несколько мгновений немецкая машина превратилась в один большой чадящий дымом костер... Из уничтоженного панцера так никто не выбрался - видимо, вражеские танкёры не смогли пережить собственную неудачу и еще раз подтвердили интернациональную истинность мрачной поговорки про братскую могилу для экипажа. Привалившись к откатнику, Винарский тщетно пытался унять противную мелкую дрожь, сотрясающую все его донельзя уставшее тело. Но адреналиновый отходняк все не проходил и не проходил. Вроде бы только сейчас Макарыч лихорадочно крутил стартеры в безумной надежде оживить захлебнувшиеся резким разгоном движки и уйти из-под удара, а сам сержант с каким-то остервенелым упорством поливал из пулемета непробиваемую броню немецкой машины, и вдруг все – внезапно наступившая тишина оглушила и вышибла из головы все прочие мысли кроме одной-единственной «Жив! Жив, ядрена мать!». Винарский стянул с головы насквозь промокший шлем и, тяжело дыша, рукавом комбинезона стер со лба пот, обильно струящийся по лицу и оставляющий на нем темные дорожки от намертво въевшейся в кожу пороховой гари. Мысли постепенно приходили в норму, сознание прояснялось. - Макарыч, ты как… живой? – срывающийся на фальцет голос казался чужим и слегка отрешенным. - Нормально… командир, - отозвался мехвод после некоторого молчания, а затем разразился длинной фразой, почти целиком состоящей из непечатных слов и непарламентских выражений. Сержант выслушал тираду до конца, потом довольно ухмыльнулся и произнес уже обычным голосом: - Силен! Ну все, шабаш. Заводи тарахтелку. Отдохнувшие моторы завелись с полпинка, и танк медленно отполз от горящего панцера в полной готовности продолжать сражение. Рисунок боя надо было срочно менять. Немецкие самоходчики перекрывали проход вглубь села, а пехота могла скоро очухаться и подобраться к одинокому Т-70 на близкое расстояние. Бросок гранаты или пара кило взрывчатки и все – хана танкистам. Возможно, стоило выпустить наружу двух бойцов для прикрытия. Но, поразмыслив, сержант решил этого пока не делать. Другой вариант развития событий показался ему более предпочтительным. Край села упирался в небольшой пригорок. Если обойти его слева вдоль кромки оврага, можно было прикрыться возвышенностью и вновь попытаться пробиться на хутор, оставив позади немецкую самоходку. - Макарыч, пригорок видишь? Левее? - Вижу, - сухо ответил мехвод. - Обойдем его вдоль оврага и севернее ударим, во фланг. Понял? - Понял, командир. Выполняю. --- Проскочить к оврагу удалось незамеченными. Однако в тот момент, когда мехвод попытался втиснуться в узкий коридор между склоном холма и сухой балкой, придавленный гусеницами пласт земли оторвался от края обрыва и ухнул вниз, увлекая за собой тяжелую машину. В последнюю секунду Макарыч успел нажать на газ и толкнуть вперед правый рычаг, но это не помогло. Танк скатился на дно лощины и застыл в плотном мареве серовато-сиреневого тумана. Запоздалый рывок не смог уберечь от падения, но все же не позволил машине перевернуться – в овраг она сползла кормой вперед. --- - Твою мать!.. – смачно выругался Винарский, оторвавшись от панорамы. – Все целы? - Угу, - буркнул сидевший рядом Марик, потирая виски. Не имея возможности наблюдать за ходом сражения, он весь бой проторчал рядом с командиром. Теснота боевого отделения и отсутствие информации никак не способствовали хорошему настроению. В горячке боя сержант несколько раз двинул бойца локтем в ухо, и теперь оно горело огнем и отказывалось воспринимать звуковые колебания. Даже обещанную рукоятку ему повертеть не дали. Обидно, хотел посмотреть, как воюют танкисты, а так ни черта и не понял. Только выкрики команд, глухие удары пушки, звон стреляных гильз да грохот снаружи. И еще запах, одуряющий запах пота, пороха и горелого масла. Дым и жар. Страх неизвестности, ощущение полной беспомощности и собственного бессилия. Ей богу, лучше с оружием в руках бросаться навстречу врагу, лицом к лицу, в яростную атаку, пан или пропал. Уж лучше так, чем каждый миг ожидать, когда прилетевший неизвестно откуда снаряд огненным всплеском стальных брызг оборвет жизнь закованного в броню экипажа. - Товарищ сержант. Тут водитель ваш… плохой совсем, - срывающийся голос Синицына заставил Винарского похолодеть от нехорошего предчувствия. Выбравшись из танка, он быстро подскочил к открытому люку мехвода. Безвольно склоненная голова Макарыча и закрытые глаза на бледном лице не оставляли места сомнениям – механику досталось по полной. С помощью остававшегося внутри моторного отделения бойца сержант вытащил наружу бесчувственное тело Барабаша. Подбежавший Кацнельсон помог командиру подхватить пострадавшего и бережно уложить его на землю. - Макарыч, Макарыч… Макарыч, – растерянно повторял склонившийся над товарищем сержант. Мехвод неожиданно дернулся и, что-то простонав, открыл глаза. - Живой! – облегченно выдохнул Винарский и тут же попытался подложить шлем под голову Барабашу. – Ну, ты меня напугал, Сима, черт копченый! Макарыч поморщился от неловкого движения и тихо прошипел: - Руку… командир… осторожнее. - Что!? Что с руками? - озабоченно встрепенулся сержант. - Сломал… кажись… И голова…как ватная. - Синицын! Бегом сюда. И бинты, аптечку там, - крикнул Винарский бойцу в танке. – Слева глянь, под укладкой должны быть. Давай-давай, скорее. - Ты, командир, это… извини, что вышло так, - пробормотал Барабаш после того, как Синицын с Кацнельсоном наскоро перевязали ему разбитую голову и плотно стиснули левую руку двумя короткими брусками, добытыми в недрах боевого отделения. - Это я, наверное, товарища водителя придавил, - виновато проговорил Синицын, убирая в аптечку остатки бинтов, - Быстро как-то случилось все. - Да ладно, - отмахнулся сержант. – Думайте лучше, что делать будем. Мехвода-то у нас теперь нема. - Так давайте я попробую, - вскинулся Гриша. - Ты!? – все трое удивленно посмотрели на бойца, теребящего в руках ремешок каски. - Ну, я ж на ГАЗе работал и как раз такие вот танки водил. Ну, то есть, из цеха их выгонял на отгрузку. - Хм? А что ж тебя тогда в пехоту определили, мехвода готового? - усомнился командир. - Не знаю, - боец развел руками и покосился на Макарыча. – Не подошел, наверное. - А, ладно, подошел не подошел, без разницы. Будем пробовать, - сержант рубанул воздух ладонью. – Значит, так. Ты, Макарыч, сиди пока здесь, полегчает – скажешь. Мы с Синицыным осматриваем машину. Кацнельсон – наверх, наблюдать… хотя… погоди, - Винарский придержал за плечо дернувшегося было Марика и, прищурившись, посмотрел на склон оврага. – Чувство у меня такое, мужики, что не полезут сюда фрицы. А? Макарыч? - Это точно... Чертовщина какая-то, - прикрыв глаза, ответил мехвод. – Сплошной туман… Ни мин, ни завалов… проскочили сюда как таракан за плинтусом… Да и тихо слишком. - Вот-вот. Все в тумане и глухо… как в танке, - пошутил Винарский. – Хорошо. Значит, наружу пока не высовываемся. Марик с Макарычем наблюдают, Синицын – со мной. Все, пошли, Гриша. Проверим тебя на вшивость. Внешний осмотр скатившейся на дно оврага машины выявил еще одну проблему - оборвалась правая гусеница. Слава богу, что это произошло уже в самом конце спуска, и сползти целиком она не успела. Двойная гребенка не дала стальной ленте соскочить с катков, а оборванный трак с поврежденными проушинами оказался прямо под ведущим колесом. Плюнув на осторожность, сержант подозвал Кацнельсона, и они на пару занялись ходовой. Синицын сел в кресло водителя, а слегка оклемавшийся Барабаш приковылял к месту событий и принялся руководить действиями новоиспеченного мехвода. Ослабив кривошип ленивца, Винарский махнул рукой. Макарыч продублировал команду Синицыну и тот, включив передачу, осторожно приотпустил сцепление. Зацепы ведущего диска вошли в пазы на траках, гусеница лязгнула, вставая внатяг, но тут машина резко дернулась в сторону. - Куды!? Сцеплением работай, дурень! - прорычал Барабаш на растерявшегося Гришу, вцепившегося побелевшими пальцами в рычаги управления. – Куды дергаешь? Оба вперед! Выжал? Все, глуши нафиг. На нейтраль не ставь. Эх, учить тебя и учить еще. Испуганный Синицын кивнул и заглушил двигатели. Барабаш сплюнул и привалился к надкрылку, продолжая ворчать: - Вот ведь, принесло на нашу голову тракториста с гармошкой. Учи его теперь. - Не скрипи, Макарыч, - ухмыльнулся сержант. – Парень смышленый, научится. Теперь, когда зазоры на гусенице оказались выбраны, можно было без лишних усилий соединить оборванные концы. С помощью кувалды, выколотки и известной матери бойцы выбили из проушин пальцы, вставили запасной трак и, забив стальные стержни обратно, тщательно расклепали торцы. Синицын вновь завел моторы и под присмотром Барабаша аккуратно откатил танк от склона. Проверив натяжение гусениц, Винарский приказал Кацнельсону собрать инструмент, а сам подозвал Макарыча и отошел с ним в сторону. - Слушай, Сима. Парень-то зеленый еще. Как думаешь, не напортачит? Макарыч скривился и почесал правой рукой несуществующую бороду. - Ну, если осторожно и на первой передачке, то, может, и ничего. Крутиться ему, конечно, тяжеловато будет. Но вообще… не знаю. Рядом сяду, подправлю, если что. - Хм, подправишь, значит? - сержант задумался. – Да нет, не выйдет. Ты, Макарыч, вот это видел? – и Винарский указал на обожженый комочек, лежащий у его ног. - Заметил, - тяжело вздохнул Барабаш и прищурился. – Я эту птичку, наверное, еще раньше тебя углядел. Видел, как она наверху билась. Как муха о стекло. И сгорела потом. - Вот и я о том же. Наверх мы из этого тумана не выйдем. Спалимся, как птичка эта. Почему и что это за хрень, не знаю и знать не хочу. У нас другая задача – немцев бить. Поэтому пойдем по оврагу, может, проскочим… как в прошлый раз. Парни об этом не знают пока. Так что разделимся, я и Синицын в танке, а вы с Кацнельсоном – снаружи. Посмотрим, что получится. И если что с нами не так будет, вы с Мариком дальше вдвоем пойдете. Ну и наоборот соответственно. Понял? - Понял, не дурак. - Ну и ладненько, - кивнул сержант и повернулся к танку. – Красноармеец Кацнельсон! - Я, товарищ сержант. - Поступаешь в распоряжение товарища Барабаша. Забери из машины винтарь свой и автомат. Через минуту Кацнельсон стоял перед Винарским, сжимая в руках мосинку с примкнутым штыком. Автомат он передал Барабашу и помог тому пристроить ППШ на груди. Мехвод передвинул приклад вправо под мышку, несколько раз попробовал ухватить здоровой рукой за скобу и, наконец, удовлетворенный результатом, вопросительно глянул на командира. - Пойдете боевым охранением, - приказал сержант и пояснил специально для Марика. - Штык перед собой держи. Как что странное почуешь, останавливайся. На рожон не лезь. - А что тут может быть странного? – удивился боец. - Туман тут непростой, – усмехнулся Винарский, – как в сказке. Сам увидишь. Так что аккуратнее, от танка далеко не отрывайтесь. Мы за вами. Ну все, пошли. Бойцы потихоньку двинулись вперед. Кацнельсон осторожно ступал вдоль правого склона, ощупывая пространство штыком. Макарыч, шедший левее и чуть позади, внимательно вглядывался в сиреневую муть, клубящуюся на дне оврага. Синицын следил за ними сквозь открытый люк механика и всеми силами старался сохранять дистанцию в семь-десять метров, работая педалями сцепления и газа. Сидящий на башне сержант обозревал всю картину сверху и размышлял: «Первый раз мы вошли в этот туман у рощи. Потом выскочили, и сразу машина какая-то. Макарыч сказал, немецкая. У нас тут солнце было, а там тучи и дождь. Тогда туман оранжевый был, а тут фиолетовый. И тихо все - что снаружи, ни фига не слышно… М-да, хрен поймешь... Вошли мы тогда в туман по оврагу и вышли так же. Наверх не лезли, факт… А сейчас что? Упали сверху. А птичка сюда вместе с нами, видать, попала. Потом вылететь захотела, но не смогла. На самой границе обожглась, если не путаю. Значит, нам тоже обратно никак. Только вперед. Или назад. Но тоже по оврагу. И что это значит?... Труба! Точнее, тоннель, кишка какая-то. И куда мы теперь выйдем?.. А черт его знает, куда. Посмотрим…». Идущий впереди Кацнельсон вдруг резко остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Попятился, несколько раз кольнул штыком внезапно уплотнившуюся туманную пелену. Барабаш подбежал к недоумевающему бойцу, что-то спросил, а потом обернулся и махнул рукой, подзывая командира. - Во фигня, - показал мехвод на слабые сиреневые сполохи, пленкой растекающиеся по дымной стене. Кацнельсон, не дожидаясь команды, поднял винтовку на уровень живота и вновь продемонстрировал навыки штыкового боя. Граненое жало вошло в воображаемого противника. Конец штыка исчез, словно и впрямь попал по врагу. Место укола вспухло искрящимися волнами голубого свечения, разбежавшимися в разные стороны подобно кругам на воде от упавшего в пруд камня. - Будто пузырь какой, - пробормотал Марик, отводя назад винтовку. – Мембрана. Винарский забрал у бойца оружие и попробовал сам пару раз проткнуть невидимое препятствие. Штык почти без усилий проскальзывал за грань. Клинок оставался на ощупь холодным, и никаких явных повреждений на нем не обнаруживалось. «Выход! Или переход. Вопрос, куда?». Сержант пристально посмотрел на Макарыча. Барабаш встретил взгляд командира и утвердительно наклонил голову. - Прорываемся. Все вместе, на танке, - решил Винарский. Макарыч загрузился в машину через башенный люк и, устроившись на кожухе переднего движка, принялся баюкать сломанную руку. Следом проскользнул тщедушный Кацнельсон. Винтовку свою он примотал к стальному шесту, на котором болталась командирская сидушка. Сержант забрался в танк последним. Металлический звон захлопнувшейся крышки прокатился по оврагу и рассеялся без следа в странном тумане вместе со всеми сомнениями и колебаниями предыдущих минут. - Рывком, Гриша. Полный газ. Рев оживших моторов и дребезжащий визг фрикционов взорвали призрачную тишину. Готовая к бою «семидесятка» рванулась вперед. Тридцать метров, четыре с половиной секунды. Мембрана перехода лопается, рассыпаясь тусклыми огоньками, и яркий солнечный свет заливает овраг. Короткие тени едва достают до дна и не могут скрыть танк от стороннего наблюдателя, каковой тут же обнаруживается метрах в ста по ходу движения. Какой-то человек в летном шлеме, заметив накатывающуюся машину, бросается вбок, пытаясь укрыться за искореженной грудой металла, сильно напоминающей обломки рухнувшего на землю самолета. - Стой! – орет Винарский, толкая ногами сидящего за рычагами Синицына. «Откуда здесь самолет? И летчик?» «Дурацкий вопрос. С неба, конечно». «А чей?» «Разберемся».
Последний раз редактировалось Владимир Тимофеев 05 дек 2014, 12:04, всего редактировалось 1 раз.
Владимир Тимофеев писал(а):жалобно заскрежетала, соединясь с днищем
соединяясь
Владимир Тимофеев писал(а):самые удачливые успели прыгнуть в канаву и теперь вовсю притворялись элементом пейзажа.
"Элементами" - их же двое
Владимир Тимофеев писал(а):Машина какая-то странная… немецкая вроде, значок там на капоте такой – кружок с тремя лучами
Тогдашний мехвод вполне может знать марку машины - "прицел" с тремя лучами стоит на капоте "Мерседесов" как минимум с 1920х годов.
Владимир Тимофеев писал(а):ударной волной смело не только разбегающихся велосипедистов, но пару соседних кунгов.
1. но и пару 2. КУНГ - тип кузова, появившийся после ВОВ.
Владимир Тимофеев писал(а):Еще минута, другая
минута-другая (через дефис)
Владимир Тимофеев писал(а):тонкостенный цилиндр, переломленный у самого основания
ПМСМ это излишняя детализация, "ствол, оторванный у самой маски" воспринимался бы лучше.
Владимир Тимофеев писал(а):вражеские танкеры
Может быть, всё-таки "танкисты"? Моря нет, танкерам взяться неоткуда
Владимир Тимофеев писал(а):крутил стартер в безумной надежде оживить захлебнувшиеся резким разгоном движки
"Стартёры". У Т-70 два двигателя и два стартёра, которые включаются одной кнопкой.
Владимир Тимофеев писал(а):Нормально…командир Макарыч…Макарыч глухо…как в танке
Пробелы после многоточий.
Владимир Тимофеев писал(а):забив стальные стержни обратно, тщательно расклепали торцы
Расклепали торцы закалённых гусеничных пальцев из легированной стали? А если понадобится гусеницу снять - расклёпанную часть будут срубать зубилом? Что-то я сомневаюсь...
Владимир Тимофеев писал(а): звон захлопнувшейся крышки прокатился по оврагу
Цоккер писал(а):Потянув рычаги на себя, можно остановить танк (размыкаются бортовые фрикционы, зажимаются тормоза). Чтобы танк "рванулся вперёд", тянуть рычаги ни в коем случае не нужно
Сергей, тут вся "проблема" в том, что я сам несколько лет назад, будучи в Кубинке, сумел покататься немного на этом танке. На месте мехвода в том числе (весьма, оказалось, тяжкое дело ). И там (как ни странно), чтобы начать движение, надо было тянуть рычаги на себя, а не толкать.
Цоккер писал(а):Расклепали торцы закалённых гусеничных пальцев из легированной стали? А если понадобится гусеницу снять - расклёпанную часть будут срубать зубилом? Что-то я сомневаюсь...
Зубилом срубать не будут. Для выбивания пальца имеется специальное приспособление, называемое "выколотка".
Владимир Тимофеев писал(а): я сам несколько лет назад, будучи в Кубинке, сумел покататься немного на этом танке. На месте мехвода в том числе (весьма, оказалось, тяжкое дело ). И там (как ни странно), чтобы начать движение, надо было тянуть рычаги на себя, а не толкать.
Могу только предположить, что кубинские реконструкторы по какой-то причине изменили расположение тяг управления. Впрочем, есть ещё одно возможное объяснение. Для трогания в сложных условиях (например, на подъём) мехвод должен был сначала подать оба рычага на себя (разомкнуть бортовые фрикционы, зажать тормоза) и поставить их на стопоры, потом с выжимом гл.фрикциона включить первую передачу иотпустить гл.фрикцион. После этого освободить стопоры (кнопки в торцах рычагов) и подать рычаги вперёд (от себя). При таком порядке действий машина трогалась не на гл.фрикционе, а на бортовых, да и риск скатывания назад был гораздо меньше.
Владимир Тимофеев писал(а):Зубилом срубать не будут. Для выбивания пальца имеется специальное приспособление, называемое "выколотка".
Выколотка расклёпку не удаляет, а прогнать выколоткой расклёпанный конец пальца через весь трак невозможно Да и расклепать закалённый палец из стали Гадфильда, на весу, без надёжной опоры - задача скорее из области фантастики. К тому же в расклёпывании пальцев нет никакой необходимости - на бронекорпусе установлены специальные кулаки, которые при движении загоняют вылезающие пальцы на место.
--- …Красноносый Як-7Б вспарывает осеннее небо. Ровный гул тысячесильного мотора перекрывает свист ветра за тонкой оболочкой кокпита. Третий с утра боевой вылет. Восьмерка истребителей, два звена. Молодой лейтенант все еще не может поверить, что он один из этих восьми. Полгода после Качи. Элитный авиаполк. Тренировочные полеты и нарезание кругов над аэродромом - совсем не то, о чем мечтал восемнадцатилетний Владимир Микоян. Он рвался на эту войну, в этот бой, в это огненное небо над сталинградской степью. Мандраж? Есть немножко. Но лейтенант полагал, что справится, не может не справиться, должен… …Воздушное сражение над Котлубанью не утихало вторую неделю. А сегодня в схватку включились наземные части. Ожесточенные бои шли с самого утра. Танки и пехота шаг за шагом вгрызались в оборону противника. Немецкое командование всеми силами стремилось остановить стальную лавину, бросая в мясорубку немногочисленные резервы. Самолеты Люфтваффе без остановки бомбили боевые порядки советских войск, коммуникации и места сосредоточения. Эскадрильи полка, где лейтенант Микоян служил вместе с братом, в полном составе отправлялись на прикрытие наступающих частей, раз за разом вступая в противоборство с немецкими асами из четвертого воздушного флота фон Рихтгофена. Степан, старший брат лейтенанта, после второго вылета выглядел смертельно уставшим. - Ну, как там? На возбужденный вопрос Володи брат ответил кривой ухмылкой: - Как? Хреново. Жмут нас сволочи. Не успеешь с бомберами разобраться, как тут же «худые» на вертикали ловят. - Сбил кого-нибудь? - Куда там, - бессильно махнул рукой Степан. – Отгонишь кого, уже, считай, победил… - Степан, - подошедший комполка положил руку на плечо старшему из братьев, - следующий вылет на земле останешься. Машину брату отдай. И не спорь, - прервал он попытавшегося возмутиться Степана и повернулся к Володе, - Ведомым к Избинскому пойдешь. Все. Выполняй. - Есть, товарищ майор! - Володя радостно вскинул руку к виску и опрометью бросился к техникам, суетящимся возле застывшего на краю летного поля Яка. Степан с тоской посмотрел вслед убегающему брату и тихо пробормотал: - Товарищ майор, Иван Иванович. Может, не стоит ему сейчас? Первый бой - и сразу в пекло? - Надо, Степа, - тяжело вздохнул комполка. – Ты сейчас никакой. Так что посиди пока... Я тоже не полечу. А Избинский – пилот опытный и боец отличный. Нормально все будет, не переживай. Степан сглотнул, ощущая горький привкус во рту, и, сжав кулаки, мысленно пожелал брату: «Держись, Володька. Удачи тебе»… --- … Сквозь мутноватый плексиглас изредка пробиваются лучи полуденного солнца, то и дело скрывающегося за темной пеленой дымных столбов. Столбы идут от самой земли, расплываясь на высоте безобразными черными кляксами. Лейтенант впервые оказался над полем боя и никак не мог предположить, что дым от полыхающего внизу сражения может застилать почти половину такого широкого и кажущегося таким необъятным неба. Однако, следить за тем, что присходит на земле, сейчас ни к чему. У лейтенанта другая задача. Какая? Во-первых, не потерять из виду машину ведущего. Вон он, самолет комэска, чуть левее и выше по курсу. А во-вторых? А во-вторых, то же, что и во-первых. Следим за ведущим, держим ведущего, прикрываем ведущего. Избинский, по слухам, мужик отчаянный и резкий, с ведомыми не церемонится, но и из боя просто так не выходит. Так что теперь только за ним, а там, глядишь, повезет и счет личный откроется. Да уж, хорошо бы, конечно, чтоб сразу, в первом бою завалить какого-нибудь фрица. Эх, мечты, мечты. А пока осторожно, не отвлекаемся, держим ведущего. - Седьмой, седьмой. Слева группа «Хейнкелей». На север, на север идут, - женский голос в наушниках заставляет пилота вздрогнуть. Служба ВНОС дает ориентир. Як ведущего, качнув крыльями, встает на боевой курс и… исчезает из поля зрения лейтенанта. «Черт, расслабился, шляпа». Ругая себя последними словами, Володя бросает машину в правый вираж и через несколько секунд находит глазами комэска, идущего на сближение с десяткой вражеских бомберов. Однако скорость и высота, потерянные на скольжении, не позволяют быстро догнать ведущего. …Тяжелая машина разгоняется с трудом, облегченный винт бессильно рубит лопастями уплотнившийся воздух. Так, ручка газа – на четверть назад, теперь - шаг винта…обороты. Три секунды…пять. Газ – снова вперед, до упора. Семь... девять… есть скорость. Черт, поздно. Комэск уже отстрелялся по головному, уходит вверх. Что остается? За ним или… «А, была не была!» Як ведомого срывается вниз. Силуэт врага – в рамке прицела, предохранитель откинут. Большой палец правой руки жмет на тугую гашетку, рычаг управления дергается вперед и самолет клюет носом. Грохот пушки, боковые пулеметы молчат. «Предупреждал же Степан! Перезарядку делать надо». Мимо. «Черт, черт, черт!» Атакуемый уже где-то сверху-сзади. «Не успел! Дурак! Мазила!». Утяжелить винт, снова полный газ. Сейчас выход. Вверх, вверх, ручку на себя. Есть разворот… Вынырнувший откуда-то сбоку «мессер» взорвался огненными лепестками очередей. Смертельным пунктиром пушки и пулеметы врага расчертили фюзеляж советского Яка неровными линиями попаданий. Расколовшийся фонарь осыпал пилота ошметками плексигласа. Часть пуль отразила бронеспинка. Увы, только часть. Свинцовые градины прожгли плечо и шею лейтенанта, отбросив обмякшее тело к стенке кабины. Потерявший управление Як перевернулся и, нелепо раскачивая плоскостями, свалился в последнее пике. …Боль в груди, промокший от крови комбинезон прилипает к телу. Тяжесть в голове накатывает волнами, не давая возможности собраться, сконцентрироваться на главном. Рассеянный взгляд упирается в разбитую панель приборов. Бешено вращается стрелка альтиметра. «Что это? Что с машиной?» Детская обида захлестывает сознание. «Почему!? Я же все правильно делал!». Темнота в глазах, слабеют вцепившиеся в рычаг руки. На себя! На себя! «Еще! Еще чуть-чуть и …». … Из какого-то оврага навстречу падающей машине вырывается клубок плотного оранжево-серого тумана. Удар о землю. Взрыв. Тугая стена пламени взмывается вверх, но тут же опадает, поглощенная странным туманом. Искрящаяся серая муть окутывает склон оврага, тяжелой пеленой укрывая место гибели советского истребителя… --- - Водки! – коротко приказывает комполка, входя в столовую. Осунувшийся, почерневший от горя Степан вздрагивает, принимая из рук командира наполненный до краев стакан. Зубы лязгают о стекло, прозрачная жидкость обжигает гортань. Короткий спазм, глоток. Слез нет. Только горечь. И боль. Боль и горечь. «Эх, Володька, Володька…Что ж я отцу-то скажу?»…
). И там (как ни странно), чтобы начать движение, надо было тянуть рычаги на себя, а не толкать. 
Да и расклепать закалённый палец из стали Гадфильда, на весу, без надёжной опоры - задача скорее из области фантастики.